Для очистки совести Кирилл Петрович спросил, не ночевал ли последнее время у Аристархова кто из посторонних, но тот только руками всплеснул:

— Что вы, помилуйте! Разве можно? Я порядки знаю — время военное. Нет, никто не ночевал, никто.

Скворецкий проверил и остальные комнаты квартиры: никого постороннего не было и, судя по словам жильцов, не бывало.

Теперь из известных чекистам знакомых Малявкина оставался только Варламов. Но как к нему подступиться? Это не Аристархов. К профессору, занятому важной, необходимой государству работой, не сунешься ночью с военным патрулем. Нельзя! Слишком дорого спокойствие профессора. А идти надо. Как быть?

Долго Скворецкий с Горюновым ломали голову, советовались с комиссаром и решили, что Скворецкий и Горюнов отправятся прямо на квартиру профессора и в открытую, без обиняков расспросят его о Малявкине, не объясняя, по возможности, причин своей в нем заинтересованности.

Как было выяснено, профессорская чета — Петр Андреевич и Ева Евгеньевна Варламовы — занимали отдельную трехкомнатную квартиру в старом, но вполне благоустроенном доме на шестом этаже. С ними постоянно жила восемнадцатилетняя племянница Варламова, Ната, которую профессор уже много лет тому назад удочерил. Мать Наты, родная сестра Варламова, и ее отец давно умерли. В октябре 1941 года Петр Андреевич Варламов эвакуировался с семьей в Уфу, но уже несколько месяцев как в связи с организацией института был вызван в Москву и добился разрешения вернуться с женой и племянницей.

Скворецкий с Горюновым отправились к профессору часов около десяти вечера, перед наступлением комендантского часа: можно было полагать, что в такое время вся семья будет дома, да и Малявкин, если он скрывается у Варламовых, не высунет носа на улицу. Впрочем, ни Скворецкий, ни Горюнов особо не рассчитывали обнаружить Малявкина у Варламовых. Это было маловероятным. Профессор — советский человек, крупный ученый — не стал бы укрывать дезертира, изменника. Разве только если тот его обманул? Чекисты направлялись к Варламову, лелея надежду выяснить какие-то подробности о Малявкине, известные семье Варламовых, которые могли бы быть полезны в розыске.

Оставив машину невдалеке от дома Варламовых, в соседнем переулке, Скворецкий и Горюнов разыскали нужный подъезд. Вот и дверь, на ней медная, чуть потемневшая дощечка: «Петр Андреевич Варламов. Профессор».

Кирилл Петрович нажал кнопку звонка. Где-то в глубине квартиры послышался приглушенный шум, вроде бы вдалеке хлопнула дверь, и все стихло. Кирилл Петрович и Виктор с недоумением переглянулись. Скворецкий снова позвонил. Опять какой-то шум, затем легкий звук шагов. Дверь, прихваченная цепочкой, чуть приоткрылась. Мелькнуло испуганное девичье лицо.

— Вам кого? Что надо?

— Мы из наркомата, — подчеркнуто спокойно сказал Скворецкий. — По делу. Да вы откройте, не через порог же мы будем разговаривать. В самом деле, чего вы боитесь?

— А я вовсе и не боюсь, — ответила девушка, откидывая цепочку и распахивая дверь. — Вот еще. Очень мне надо пугаться!

Чекисты очутились в просторной, со вкусом обставленной прихожей, в которую выходило несколько дверей. Одна из них, на кухню, была открыта, остальные притворены.

— Нам нужен профессор Варламов. Петр Андреевич Варламов. Можем мы его видеть? — спросил Скворецкий.

— Дяди… то есть профессора, дома нету. Он… он уехал.

— Как — уехал? — удивился Кирилл Петрович. — Когда? Куда уехал?

Девушка ответила не сразу. Она подняла руки к груди, сплела пальцы, расплела их и снова сплела. В ее больших темных глазах таился испуг. Было видно, как она усилием воли старается его преодолеть.

— А вы… вы… вы не из НКВД? — внезапно ответила девушка вопросом на вопрос. Голос ее чуть заметно дрогнул.

— Знаете ли, — сердито сказал Скворецкий, — так у нас ничего не получится. Сначала вы не хотели нам открывать, теперь держите в прихожей, не приглашая в комнату, не предлагая сесть, и еще задаете странные вопросы. Разве это разговор? И что это вообще такое? Что тут у вас происходит? Как, кстати, вас зовут?

— Меня? Меня — Ната… Наталья Сергеевна…

— Ну, величать вас по батюшке, пожалуй, еще рановато. А теперь ведите нас в комнату, тогда и поговорим.

— О чем? О чем вы хотите со мной говорить? — с какой-то внезапной тоской спросила Ната, открывая одну из дверей, которая вела в комнату, служившую, судя по всему, столовой.

Едва переступив порог, Скворецкий понял, что совсем недавно в этой комнате, кроме Наты, были еще люди. В комнате пахло табачным дымом, на небольшом изящном столике стояла массивная пепельница с недокуренной, поспешно придавленной папиросой. На мундштуке виднелись следы губной помады. На широкой большой тахте, покрытой пушистым ковром, лежало несколько толстых научных Журналов, валялась какая-то полурассыпанная рукопись.

— Вы курите? — в упор спросил Скворецкий, оставляя вопрос Наты без ответа.

— Нет, что вы! Я не курю.

— А это? Это кто курил? — Кирилл Петрович указал на пепельницу.

— Это? — Ната смешалась. — Это… у меня… у меня была подруга. В гостях. Она и курила. Она ушла… Только что…

— Только что? — удивился Скворецкий. — Странно! Почему же тогда мы никого не встретили? Странно!

— Не знаю, — совсем растерялась девушка. — Но она действительно, ушла. Совсем недавно…

— Допустим, — согласился Скворецкий. — А сейчас, сейчас, кроме вас, в квартире никого нет?

— Нет, никого нету. Я одна.

— Так где же профессор Варламов? Куда уехал? Когда? Где его жена, Ева Евгеньевна, если не ошибаюсь? Тоже уехала? — спокойно спросил майор.

Ната сидела против Скворецкого и Горюнова потупившись, молчала и нервно теребила свои пальцы. Казалось, вот-вот девушка расплачется. Кирилл Петрович пристально посмотрел ей в лицо, внезапно встал, обошел вокруг стола и ласково погладил Нату по голове.

— Ну, ну, маленькая, зачем же нос вешать? Вижу, тут у вас что-то стряслось. Что же?

— Я… я не могу вам сказать. Не могу, — еле слышно произнесла Ната, глотая слезы. — Я же вас совсем не знаю. Кто вы? Откуда? Зачем пришли? Вы… вы хотите… арестовать дядю?

— Арестовать? — удивился Скворецкий. — А разве есть за что? Кстати, давайте познакомимся… Мы действительно из Народного комиссариата государственной безопасности. Моя фамилия Скворецкий. Майор Скворецкий, Кирилл Петрович. А это старший лейтенант Горюнов, Виктор Иванович. Прошу любить и жаловать. Вам-то, вам чего нас бояться? Думаете, съедим вас?

Ната сквозь слезы улыбнулась.

— Уж раз на то пошло, — продолжал Скворецкий, — вы советский человек, никаких преступлений, надеюсь, не совершили. Так? А если так, если совесть у вас чиста, какую мы можем представлять для вас опасность? Другое дело — будь вы преступник, враг нашей Родины. Да, с такими мы боремся. Но разве борьба с врагами нашего отечества не общее наше дело, особенно сейчас, когда идет война, когда фашисты то и дело засылают в советский тыл своих агентов?

— Это конечно, — кивнула Ната, — насчет войны я понимаю. Все понимаю. Я же комсомолка. Я ведь давно хочу на фронт, только тетя не пускает. Но я все равно уйду, убегу…

— Ну вот видите, — сердито сказал Скворецкий, — комсомолка, а туда же — «арестовать»! Рассуждаете о чекистах, как злостный обыватель, повторяете всякие бредни. Стыдитесь! Что же касается фронта, то на фронте, думаю, обойдутся и без вас. Но и здесь, в тылу, нельзя забывать, что идет война, тем более комсомольцу. И тут вы можете принести очень и очень большую пользу, в частности, в том деле, которое нас сейчас интересует. Но в первую очередь мы хотим знать: куда и почему так внезапно уехал ваш дядя?

Ната опять насупилась, опустила голову и ничего не ответила.

— Молчите? Скверно! Ничего, значит, вы не поняли. — В голосе Кирилла Петровича слышалось разочарование. — Скажите, а ваша тетя, Ева Евгеньевна, курит?

Вопрос был задан неожиданно, в упор.

— Да, курит, — поспешно ответила Ната, и лицо ее залилось краской.