— Ты нужна мне! — горячо возразил Крам. — Не избегай меня!

— Нельзя.

— Почему?

— Ты… забыл, кто я? Забыл, кто ты? А я помню. Всё время помню.

— Почему ты исцелила меня? — глухо спросил инспектор инквизиции. — Зачем?

— Я исцелила тебя, как исцелила бы любого.

— Любого?

— Да.

— Я для тебя ничего не значу? Ничем не отличаюсь от других людей?

— Отличаешься.

Крам с надеждой замер.

— Ты инквизитор.

— И всё?

— Это как моё проклятие, оно определяет, кто ты есть и как будешь поступать.

— Отец Пуркарий не одобряет политику инквизиции, — неожиданно произнёс Крам. — Мирные служители не видят разницы между нами и проклятыми.

— У них ведь есть основания? — мягко спросила ведьма. Она чуть не плакала от мысли, что пришла пора окончательно попрощаться с любимым человеком. Любимым, несмотря ни на что. Как там Вейма говорила? Играть чувствами, превращать в оружие? Пришла пора узнать, как она усвоила урок.

— Это другое! — резко возразил инквизитор. — Мы трудимся во славу Защитника!

— Конечно, — безо всякого выражения согласилась Магда. Вот и всё. — Во славу Защитника. А я — во вред. Прощай, Крам. В следующий раз встретимся на пытке. Когда будешь ломать мне кости, не жалей ни о чём. Правда, не стоит. Я жалеть не буду. Прощай.

— Постой!

Инквизитор едва успел ухватить ведьму за рукав, когда она, решительно поднявшись, шла к двери. Крам развернул Магду к себе и увидел слезинку, пробегающую по щеке девушки. Сама ведьма ничего не замечала.

— Я люблю тебя.

— Не имеет значения, — всё также невыразительно произнесла ведьма. Она не сопротивлялась, когда инквизитор привлёк её к себе и осторожно поцеловал. Краму показалось, что Магда вообще перестала чувствовать.

— Для меня — имеет.

— Забудь. Ненужно всё.

— Ты презираешь меня?

— За что?

— Магда! Скажи, ты презираешь меня? Считаешь моё призвание отвратительным?

Вот тут ведьма будто очнулась. Она высвободилась из несмелых объятий Крама и с сомнением посмотрела на него.

— С каких пор инквизитора волнует мнение жертвы?

— Ответь! Считаешь?

— Твоё призвание не хуже любого другого проклятия, — после долгого молчания проговорила Магда. — Только мы прямо творим зло, а вы притворяетесь. Но почему ты так подумал?

— Почувствовал.

— Когда?

Крам отвернулся.

— Это было в бреду. Или раньше.

— Что было?

— Суд. Двое — светлый и тёмный, мужчина и женщина, — судили меня. Обвиняли перед тобой, а ты судила. А потом было пламя ада и вечное проклятие. Но и в аду я видел твоё лицо. Ты презирала меня.

— Это просто сон. Чего только не увидишь в лихорадке, — как можно небрежней произнесла ведьма. Враг бы побрал отца Пуркария! Его дурацкие диспуты заставили Крама вспомнить тот разговор в подвале и на кухне, который Лим стёр из памяти инспектора! Инквизитор вообще бы ничего не вспомнил, если бы не воспаление лёгких и бред, перемешавший воспоминания. А теперь — достаточно толчка, чтобы вернуть в сознание забытое. Вампир тогда отказался повторять свои действия: повторное вмешательство могло привести к безумию. Решили надеяться на удачу. Донадеялись.

— Сон, — повторил Крам. Он с надеждой взглянул на любимую, но она смотрела мимо. — Я увидел его оттого, что вы с Лимом спорили, стоит ли меня лечить.

— Мы? — опешила ведьма. У неё и времени не было тогда на споры, а уж с практикантом подруги и вовсе не собиралась церемониться! Да, Лим доказывал, что инквизитор суть создание бесполезное, но нельзя же так всё прямо воспринимать… С другой стороны, почему бы не согласиться? Пусть будет рациональное объяснение странным воспоминаниям. — Спорили немного. Но это не имело значения, он всё равно помог бы мне тебя выходить, не сомневайся.

— Ты спасла мне жизнь, — заявил инквизитор. — Если бы не ты, я бы умер от воспаления лёгких или навсегда бы остался калекой. Я всем обязан тебе.

— Не говори так, — тихо попросила ведьма.

— Почему? — удивился Крам.

— Так нельзя говорить с проклятыми.

— Почему?

— Для нас это ритуальная фраза.

— Что она означает?

— Готовность выполнить желание спасителя. Одно желание.

— Любое?

— Почти. Если тебе не понравится, можешь отказаться, тогда загадают другое.

— А если и другое не понравится?

— Смотря как спасали. Если это было трудно, тогда придётся выполнить первое-второе. А если просто — хоть сотое, что понравится. Главное, нельзя нарочно просить чего не хочешь, не то нечестно получится.

— И будет выполнено?

— Иначе спаситель может отнять жизнь, если спасённый так её не ценит. И никто его не упрекнёт за это.

— Значит, я должен тебе желание.

— Нет. Ты мне ничего не должен. Забудь об этом, пожалуйста. У нас не принято выражать благодарность, пока о ней не попросили.

— Но я не один из вас.

— Тогда тем более. Забудь. Мне ничего не стоило спасать твою жизнь.

— А Лим? Он тоже имеет право?

— Нет, желание может быть только одно на всех. Да и к нему этот закон отношения не имеет, — поспешно поправилась ведьма. В какой-то мере она не грешила против истины: к Лиму, как и к ней самой, закон об исполнении просьбы спасённого отношения не имел, ведь это они его чуть не убили.

— Магда, кто Лим такой? — внезапно спросил Крам.

— Кто такой? — Неужели инспектор их подозревает?

— За что он ненавидит инквизицию?

— Лим? Ненавидит?

— Ты ведьма, проклятая. Тебя я понимаю. Отец Пуркарий принадлежит к другой ветви слуг Защитника. С чего бы обычному человеку ненавидеть нас?

— Скажешь, не за что?

— Нас ненавидят только те, кто опасается за себя.

Магда отвернулась.

— Поверь мне, Лиму опасаться нечего.

— А я думаю, он еретик. Или родственник сожжённого еретика. Угадал?

Магда побледнела. Где-то в отдалении раздался гром, но ни ведьма, ни инквизитор не обратили на это внимания. Как и на ясное, без туч и облаков, небо за окном.

— Зачем тебе это знать?

— Он приехал сюда, чтобы укрыться от нас? — уже уверенно продолжал инквизитор. — Хотел укрыться под покровительством барона Фирмина. Так?

— Он выхаживал тебя, носил, когда ты не мог ходить. Помогал делать первые после выздоровления шаги. Предупреждал каждую мысль, малейшее желание. А ты думаешь, как бы обречь его на пытки и костёр?! И после этого ты спрашиваешь меня о презрении?!

— Кто он такой? — уже совсем другим тоном спросил инквизитор. Профессиональный интерес начисто исчез из его голоса, уступив место… ревности? Почему Магда так рьяно бросилась защищать мальчишку? — Что вас связывает?

— Он — практикант моей подруги, — оторопела ведьма. Её? Связывает? С Лимом? — Студент Раногского Университета, изучает психологию. Она мне его уступила, чтобы помог с лечением.

— И только? — успокоился Крам. С блестящей идеей сделать из барона заступника еретиков придётся расстаться: вольнодумство Университета инквизиции неподсудно.

— А что может быть ещё? Только это.

Если бы Крам меньше радовался из-за беспочвенности своих ревнивых подозрений, он бы заметил уклончивый тон собеседницы. Но инспектору было не до того.

— Я только хотел знать, за что Лим ненавидит инквизицию, — солгал инквизитор. — Не сердись на меня.

— Я не сержусь, — печально ответила девушка. — Ты — тот, кто ты есть. Так было и будет всегда. Мне надо идти.

Крам не знал, как ему удержать ведьму. Просить остаться, встать на колени, заслонить собой дверь или лечь у порога. Неизвестно, какой выходкой он опозорил бы инквизицию, но тут в покои вбежал отец Пуркарий.

— Магда! — с порога закричал он. Ведьма удивилась — впервые служитель Защитника обращается к ней просто по имени. — Магда, скорее! Юная госпожа!..

— Нора?!

Ведьма бросилась вслед за служителем Защитника на третий этаж, где никто не жил и где барон выделил дочери личный кабинет. Подумав, Крам последовал за ними. Если когда-нибудь Защитник или сам Творец спросит его, инспектору придётся признаться: он не спешил на помощь девочке и не стремился поддержать возлюбленную. Инквизитор надеялся под видом сочувствующего пробраться на часть дворца, которая прежде была для него закрыта. Он вспомнил гром, раздавшийся посреди ясного неба, соотнёс размеры дворца и время, прошедшее между грохотом и появлением Пуркария. Шум наверняка устроила юная госпожа Нора, о чьём здоровье теперь печётся ведьма. Какие тогда напрашиваются выводы?