– - Посмотрим,-- повторил он и поднес медальон к свече… Несколько минут он внимательно рассматривал его и вдруг в изумлении спросил:
– - Где взяли вы этот медальон, сударыня?
– - У моего мужа.
– - Где взял его ваш муж?
– - Он его собственность, он его драгоценность, с которой он но расставался во всю жизнь… Вы, вы довели нас до того, что я решилась похитить у него его сокровище; разлучить его на смертном одре с портретами его отца и матери…
Старик снова пристально взглянул на медальон.
– - Точно ли вы знаете, что это портреты его родителей? -- спросил он.
– - О да. Все знают, что он не сын Гинде… Но, ради бога, господин Корчинский, скорее; пока мы здесь, он может умереть: я оставила его почти при смерти…
– - Пойдем, пойдем! Я всё для него сделаю! -- отрывисто вскричал ростовщик и побежал к двери… Амалия последовала за ним…
Корчинский был в сильном волнении. На лице его можно было прочесть такие чувства, каких оно, может быть, никогда еще не выражало. Быстро, ночти бегом, шел он к квартире переплетчика. Амалия едва успевала за ним следовать…
– - Мама, мама! что ж ты оставила папу, он всё звал тебя… стонал, а теперь он такой страшный: ничего не говорит, не двигается, даже не дышит, такой бледный, страшный,-- в испуге сказал сын Франца, когда Амалия с Корчинский пришла домой…
– - Он умер, умер! -- произнесла Амалия с ужасом.
– - Умер! -- повторил Корчинский отчаянно.
Они кинулись в спальню Франца. Франц был мертв. Старик схватил стоявшую на столе свечу, поднес ее к лицу покойника и стал вглядываться в его черты…
– - Он, он! -- дико вскричал старик…
– - Ты -- его убийца! -- произнесла Амалия и без чувств упала на труп мужа…
Старик взял себя за голову, страшно покачал ею и с буйным, безумным криком выбежал из дома.
Через несколько дней в одном из пятиэтажных домов Васильевского острова в верхнем этаже происходила следующая сцена. Квартальный осматривал вещи и мебель, а писец по его диктовке записывал их. Опись начиналась так: "После скоропостижно случившегося сумасшествия чиновника 9 класса ("Оставьте место,-- заметил тут квартальный,-- надо справиться об имени и отчестве рехнувшегося") остались пожитки следующего содержания…" Квартальный, осматривая вещи, беспрестанно приходил в удивление. Он, например, распорол подушку ветхого стула, для того чтоб удостовериться, чем она набита, а оттуда посыпалось золото. Далее, он расшил истасканный тюфяк, по той же причине, и увидел, что в нем с угла пучками положены были ассигнации. Он толкнул ногой старые медвежьи галоши,-- они издали металлический звук: оказалось, что и в них под кожей деньги.
– - Что за оказия! -- говорил Семен Семенович.-- Этакого удивления на моем веку еще не было! Ба! да тут дверь… заперта… надо ее осмотреть… рехнувшийся-то всё нанимал,-- раздался из-за ширмы голос квартального.
– - Видно, нежилая комната,-- сказал писарь.
– - Однако и ее надо обозреть для порядка; сбегайте-ка за слесарем.
Дверь была отперта, и тут представилось еще более пищи удивлению Семена Семеновича. У стены стояло огромное зеркало в богатой раме; на одном столе большие бронзовые часы и подле них десятка два карманных. На другом столе в углу до самого потолка были наставлены одна на другую разные вещи. У левой стены рядом стояли шкаф и комод. В шкафе квартальный увидел несколько енотовых, собольих и куньих шуб, лисьих салопов, шинелей с бобровыми воротниками и множество других богатых одежд. В комоде -- несколько дюжин ложек, столовых и чайных, несколько серебряных сервизов и, наконец, множество колец, цепочек, перстней, алмазных и бриллиантовых.
– - Оказия за оказией! -- сказал квартальный.
– - Ведь рехнувшийся-то, говорят, был ростовщик,--сказал писец.
– - Та-та-та! Вот что… пишите всё.
Когда все вещи были описаны, квартальный выдвинул ящик и нашел там бумаги…
– - Пишите: формуляр, расписки, числом десять… а это что? -- сказал квартальный, рассматривая какое-то письмо.-- Прочтем.
И он стал читать: "Я решилась лучше умереть, чем жить с тобою. Ты, верно, этому рад, но вспомни, что ты рано или поздно должен отвечать за мои муки там, где мы снова увидимся. Прощай! Завтра меня не будет на свете… Сын наш останется на жертву сиротства и нужды, но я лучше решаюсь вверить судьбу его неизвестному человеку, чем тебе. Ты никогда об нем не узнаешь ничего: я положила на грудь его медальон с нашими портретами, чтоб он хоть чем-нибудь мог вспомнить свою бедную мать, но я скрыла происхождение его и даже имя… Повторяю, ты никогда не узнаешь ничего об нем: вот единственная месть, которою я решилась отплатить тебе за все мои мучения…"
– - Опять курьез! -- произнес квартальный, свертывая письмо.-- Не понимаю, ничего не понимаю!
– - Что же писать прикажете?
– - Ну пишите: письмо, писанное рукою, неизвестно кому принадлежащею… Скорее кончайте…
Скоро опись была кончена; к вещам приложили печать, и квартальный отправился к приятелю перехватить и потолковать о том, каких чудес иногда в их звании видеть ни случается.
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1841, 1 и 4 марта, No 25 и 26, с. 97--104, с подзаголовком: "Рассказ Н. Перепельского".
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. V.
Автограф не найден.
Сюжет, положенный в основу рассказа,-- история потерянного (пропавшего) и случайно найденного ребенка. Сюжет этот, известный с древнейших времен, был особенно популярен в литературе романтизма. Некрасов неоднократно использовал его в начале 1840-х гг.: "Сказка о царевне Ясносвете" (1840), "Жизнь Александры Ивановны" (1841), отчасти "Повесть о бедном Климе" (1843). В. Е. Евгеньев-Максимов отмечал: "Образ ростовщика, открывающий длинную галерею подобных же образов в творчестве Некрасова, производит яркое и сугубо отталкивающее впечатление. Чувствуется, что за ним стоит живая натура. Ведь Некрасову тех лет не привыкать стать было пользоваться услугами ростовщиков" (Евгеньев-Максимов, т. I, с. 269). Литературный источник "Ростовщика" -- роман Ч. Диккенса "Жизнь и приключения Николаса Никльби" (рус. пер.-- 1840) -- установил М. М. Гин (см.: Гин М. М. Диккенсовский сюжет у Некрасова.-- В кн.: Страницы истории русской литературы. М., 1971, с. 136--139). Дальнейшую разработку сюжет о ростовщике, разорившем и погубившем своего единственного сына, получил в романе Н. А. Некрасова и А. Я. Панаевой (Н. Станицкого) "Три страша света" (1848--1849). В комедийном плане тема взаимоотношений ростовщика с дочерью раскрыта в водевиле Некрасона "Петербургский ростовщик" (1844).
С. 128. …книга о переложении ассигнаций на серебро…-- В 1841 г. вышли книга У. Карновича "Карманная книжка для скорейшего расчета ассигнаций на серебро, монеты золотой, билетов депозитных и всех российских и иностранных монет на серебро и ассигнации, от полукопейки до миллиона рублей" (четвертым изданием), "Карманные таблицы для легкого переложения и расчета ассигнаций на серебро и серебра на ассигнации…", составленные Щ., "Памятная книжка для бумажника" и другие справочники. Они были необходимы, так как курс ассигнационного (бумажного) рубля колебался. К 1843 г., когда проводилась денежная реформа и ассигнации заменялись кредитными билетами, ассигнационный рубль соответствовал 27 1/2 коп. серебром.
С. 128. …шинелью горохового цвета…-- Фразеологизм "гороховое пальто" иносказательно обозначал лицо, связанное с полицией. Упоминание шинели горохового цвета здесь, возможно, указывает на то, что ростовщик был мелким сыщиком. Ср. у Салтыкова-Щедрина в "Современной идиллии": "-- Извольте повторить, что вы сказали! -- Мы обернулись: в дверях стояло гороховое пальто. ‹…› В одну секунду мы потушили свечу и, шмыгнув мимо непрошеного гостя, очутились на улице" (Салтыков-Щедрин, XV, с. 180).