– Не все птицы на данной планете ведут себя подобным образом,-ответил Холмъярд.-Среди них есть и яйцекладущие, и живородящие, и сумчатые. Но тот отряд, к которым относятся горовицы, обладает самым высоким уровнем развития. Среди пернатых их можно считать приматами, к тому есть все основания. Но сверху донизу все они откладывают яйца, а потом находят им восприемников.

– Удивляюсь, почему эта линия развития не привела к живорождению?-сказал Кэрмоди.-Не подлежит сомнению, что таким образом лучше всего оберегать зародыша.

– Кто знает?-ответил Холмъярд, и Кэрмоди словно увидел, как тот пожимает плечами.-На этот вопрос нам удастся или не удастся ответить во время данного исследования. Ведь данная планета незнакома нам. И тщательного изучения ее не проводилось. Лишь по счастливой случайности Горовиц во время своего краткого пребывания здесь наткнулся на этих птиц. Таким же образом нам повезло, что мы сумели получить грант для исследований.

– Причиной внекорпорального развития,-сказал Кэрмоди,-может служить и то, что, если зародыш будет ранен или убит, его воспитательница не пострадает. Урон же, нанесенный зародышу живородящей матери, чаще всего ведет к гибели ее самой. Но, насколько мне кажется, в данном случае, хотя эмбрион и уязвим с точки зрения внешних травмирующих воздействий, его носительница в состоянии избежать ранений.

– Может и так,-согласился Холмъярд.-Природа вечно экспериментирует. Возможно, на данной планете она решила испытать именно такой метод.

«Ты имеешь в виду Его»,-подумал Кэрмоди, но ничего не сказал. Пол Создателя не имеет ровно никакого значения. И он, и зоолог имели в виду одно и то же высшее существо.

Кэрмоди продолжил излагать свои наблюдения. Матери кормили свое потомство, как и все птицы, пережеванной и отрыгнутой пищей.

– Звучит убедительно,-сказал Холмъярд.-От пресмыкающихся произошел класс теплокровных животных, но ни у кого из них нет волосяного покрова или хотя бы зачатков молочных желез. Горовицы же, как я вам рассказывал, произошли от весьма примитивных пернатых, которые продолжали обитать на деревьях, когда их ближайшие родственники учились планировать. Складки кожи между руками и ребрами-напоминания о том кратком периоде, когда, начав планировать, они изменили свои намерения и стали лемуроидами. Во всяком случае так нам кажется. У нас не так много остатков внезапных ископаемых, чтобы утверждать с уверенностью.

– Они издают определенные звуки, а другие могут их истолковывать. Такие, как, например, крик о помощи, просьба «вычеши мне насекомых», приглашение прогуляться и так далее. Но это все. Если не считать, что часть детишек знает сейчас такие слова, как «вода» и «сахар». И они отличают их. Можете ли вы сказать, что сделан первый шаг к созданию языка?

– Нет, не могу,-твердо сказал Холмъярд.-Но если вы научите их сочетанию отдельных слов, которые будут составлять осмысленную фразу, и они смогут самостоятельно подбирать такие слова в разных комбинациях и ситуациях, то я соглашусь, что они пребывают на определенной стадии овладения языком. Но возможности у вас очень неопределенные. Кроме того, они могут находиться на предъязыковой стадии, на грани, за которой последует усвоение абстрактных понятий. Но для этого может потребоваться еще десяток тысяч лет, а то и пятьдесят тысяч, прежде чем этот вид овладеет подобными способностями. Прежде чем он сделает шаг от животного к человеку.

– Но может быть, я смогу их подтолкнуть,-сказал Кэрмоди.-Может быть...

– Что может быть?-переспросил Холмъярд, поскольку Кэрмоди на несколько минут погрузился в молчание.

– Я столкнулся с теологической проблемой, которую Церковь подняла за несколько веков до начала межзвездных полетов,-сказал Кэрмоди.-В какое мгновение обезьяна стала человеком? Когда она обрела душу и...

– Иисусе Христе!-воскликнул Холмъярд.-Я знаю, что вы монах, Кэрмоди. И совершенно естественно, что вас интересуют такие вопросы. Но молю вас, не начинайте, теряя представление о реальности, забивать себе голову такими вещами, как выяснение момента, когда животное обрело душу. Не позволяйте, чтобы такая чушь, как сколько-ангелов-уместится-на-кончике-иглы, мешала вашим отчетам. Прошу вас, старайтесь придерживаться строгой объективности и исходить из научной точки зрения. Просто описывайте только то, что видите-и ничего больше!

– Не волнуйтесь, док. Именно это я собираюсь делать. Но вы не можете упрекать меня в излишней заинтересованности. Тем не менее я не берусь решать такие вопросы. Предоставляю это своему начальству. Указание, полученное мною в обители Святого Джейруса, не имеет ничего общего с теологическими рассуждениями; первым делом мы должны действовать.

– О`кей, о`кей,-сказал Холмъярд.-Значит, мы поняли друг друга. Итак, сегодня вечером вы собираетесь познакомить горовицев с огнем?

– Как только стемнеет.

Остаток дня Кэрмоди провел, обучая малышку Туту таким словам, как «дерево», «яйцо», «тыква», нескольким обозначениям действий, которые он ей продемонстрировал, и местоимениям. Усваивала она быстро. Кэрмоди не сомневался, что причина далеко не только в подражательной способности, как у попугаев. Чтобы убедиться в этом, он задал ей несколько вопросов.

– Ты видишь вот это дерево?-спросил он, показывая на большое фруктовое дерево, напоминающее сикомор.

Она кивнула-жест, который тоже был перенят от него,-и ответила своим странным птичьим голосом:

– Да. Туту видит это дерево.-И, прежде чем Кэрмоди успел сформулировать следующий вопрос, спросила, показывая на учителя:-Ты видеть Хута? Туту видеть Хута. Он горовиц. Я горовиц. Ты...

На мгновение Кэрмоди потерял дар речи, слыша лишь, как взолнованно завопил Холмъярд:

– Джон, вы слышите ее? Она научилась говорить и понимать по-английски! И за столь короткое время! Мы дали им язык! Дали им язык!

Кэрмоди слышал тяжелое дыхание Холмъярда так отчетливо, словно тот стоял рядом.

– Успокойтесь, мой добрый друг. Хотя я не могу осуждать вас за то, что вы так взволнованы.

Туту склонила голову набок и спросила:

– Ты говорить с...

– Я человек,-ответил Кэрмоди на предыдущий вопрос.-Человек, человек. И я говорю с человеком... не с собой. Этот человек далеко.-Затем, осознав, что она не понимает смысла слова «далеко», взмахом руки показал куда-то вдаль и ткнул пальцем в пространство вельда.

– Ты говорить с... человек... далеко?

– Да,-сказал Кэрмоди, торопясь уйти от этой темы. Как бы он ни старался, Туту пока была не в состоянии воспринять объяснение, каким образом он может переговариваться с кем-то на столь большом расстоянии, и поэтому сказал:-Будет время, и я объясню тебе...-И снова осекся, ибо не мог подобрать слов, дабы дать ей представление о времени. Придется заняться этим позже.-Я делать огонь,-произнес он.

Туту удивленно посмотрела на него, словно поняла только первое слово фразы.

– Я показать тебе,-сказал Кэрмоди, собирая пучки длинной сухой травы и обломившиеся сухие ветки.

Сложив их шалашиком, он наломал тоненькие веточки и запихал в конус шалашика. К этому времени за спиной у него собралась ребятня, подошло несколько взрослых.

Из кошеля под хвостом он вытащил огниво и кресало. И то, и другое Кэрмоди прихватил с корабля, ибо зоологи сообщили, что земля тут бедна минералами. Он показал их горовицам и с шестой попытки высек искру. Но трава не загорелась. Огонек затеплился лишь с третьей попытки и через несколько секунд занялся по-настоящему, так что пришлось подбрасывать в него ветки, а потом сучья.

Как только по хворосту заплясали первые язычки пламени, горовицы, стоявшие неподалеку с вытаращенными глазами, одновременно вздохнули. Но не обратились в бегство, чего Кэрмоди боялся, а стали издавать звуки, которые привлекли остальных. Вскоре за его спиной собралось все племя.

Туту воскликнула: «О! О!»-Кэрмоди принял это за выражение изумления или восхищения красотой пламени-и протянула руку, чтобы коснуться его языков. Кэрмоди открыл было рот, чтобы сказать: «Нет! Огонь плохой!», но тут же сжал губы. Как объяснить ей, что одно и то же явление может быть очень опасным и в то же время приносить огромную пользу?