Босой лежал там же, где и выбрался из воды, отсвечивая голой жопой, а вот Саньки при нём не было. Я тормознул возле самого Васьки. Тот только подтянул ногу да скосил глаза на переднее колесо.
- А Санька где?
Босой повернулся ко мне:
- Малой? Черт его знает. Лазит где-то…
Я обернулся по сторонам. Саньки нигде не было. Чувствовало же сердце: не оставляй… Не поделил он что-то с Босым.
- Ты чего ему сказал? – резко спросил я, сползая с седла.
- Что я ему сказал? – окрысился Васька. – Псих твой малый. Стукнуло что-то в голову – и смылся. Что я ему, сторож?
Я быстро соображал: в деревню он не мог убежать, не близкий это путь. Да и мимо меня не прошёл бы: тут с Болота одна эта тропка и есть. На берегу его тоже не видно, да не воду же он полез! Босой, конечно, козёл, но утопиться Саньке не позволил бы. Я уже собрался двинуться в объезд, когда Босой вдруг поднял руку:
- Да вон твой малый!
Я бросил взгляд туда, куда указывал Босой. Направление мне сразу не понравилось: место там было нехорошее. Звали мы его «Корчи». Омуты там – дай Бог, и берег постоянно обваливается. Вместе с ним и деревья тонут, да и гниют там, в глубине, корнями кверху. Попадёшь туда – считай, покойник. На берег не выбраться, слишком круто. Дна нет. Барахтайся, пока тебя корч на дно не утащит…
Саньку я заметил не сразу. А как заметил, сразу врубил передачу и вывернул от воды. Домчаться до него за полминуты домчусь, только не поехал бы он вниз вместе с берегом… Сердце опять начало бешеную пляску.
Санька сидел на берегу. Его беленькая маечка светилась издали. Санька сидел, обняв колени руками, положив на них голову. Заслышав шум мотора, он даже не обернулся. Я бросил МТ прямо на землю и направился к Саньке. Осторожно положил руку на плечо. Санька вздрогнул, и эта дрожь отозвалась в моём сердце горячим уколом.
- Сашка… Что случилось? – неловко спросил я. Но что я мог сказать ещё?
Ответом мне стали нежданные рыдания, потрясшие хрупкое Санькино тело. Я растерялся. Наших деревенских малышей я и успокаивать бы не стал, - реви себе на здоровье. Но Санька, это был Санька… Я присел рядом, рискую каждую секунду обвалить коварный обрыв, и осторожно обнял его за плечи. Санька вдруг сжался от моего прикосновения, и я вдруг отчётливо почувствовал, что рядом со мной сидит совершенно чужой малыш, о котором я ничего не знаю. Моя рука сама сползла с его плеча, и я просто сидел рядом, совершенно не готовый к такому повороту дел. Мне было всего лишь шестнадцать лет…
Рыдания стали тише. Светлая Санькина головка поднялась выше, оторвавшись от ладошек, и я увидел мокрые усталые Санькины глаза, - такие знакомые, милые, мягкие Санькины глаза, серый аквамарин. Сейчас они смотрели вниз, в омут, окружённый чёрными кривыми лапами затопленных корней. Высокий берег круто обрывался прямо в омут этот, и зелёная вода Болота казалась здесь просто чёрной. Мёртвой водой…
- Тут Витька утонул, да? – еле слышно прошептал Санька.
- Тут… - беззвучно ответил я.
Санька промолчал. Я видел – он собирается с силами. И, кажется, я знал, что он хочет спросить.
- Вася сказал, что ты тоже видел, как Витька тонул… Да?
Так вот о чём Босой с пацаном моим говорил… Ну, поговорю я с ним попозже. Что б знал, паскуда, где можно рот открывать, где – нельзя. Я отвернулся и неохотно ответил:
- Да, Санёк. Я за палкой побежал, чтобы его вытащить. По другому тут нельзя. Если в воду прыгнуть, двое утонут. Из Корчей никто ещё не выбирался. Когда мы с палкой прибежали, Витька утоп уже.
Санька молчал. Его потемневшие вдруг глаза с ужасом застыли на одной точке, - где мрачный водоворот закручивал чёрную воду озера. Воронка то распадалась, то возникала на новом месте, и мертвящий танец этот зачаровывал, наполняя душу холодным ужасом.
- Витька… Там ещё? – сглотнув слюну, выдавил Санька.
- Нет, Саш. Его потом нашли, - всплыл. Ладно, давай, поехали…
Санька нехотя поднялся. Я думал, что он направится к мотоциклу, но он сделал несколько осторожных шагов и наклонился прямо над обрывом, заглянув прямо в чёрный глаз омута. Острая тревога кольнула моё сердце, и я быстро шагнул к нему. Санька мигом обернулся, взглянул мне в глаза…
… и ухватился за мою руку.
- Пит… - наконец проговорил он, - Пит, а если бы я тонул, ты бы меня вытащил?
Никогда ещё он так долго не смотрел мне в глаза. И только теперь я заглянул в тайные глубины души этого мальчика, куда раньше мне не было доступа. Там была тревога. Там был страх, детский беспомощный страх, - страх темноты, этого мрачного омута, страх чудовищ, которые могли скрываться в таких омутах… Ужас остаться одному. И ещё, - там была Надежда.
Что я мог сказать? Мои руки охватили Саньку, и я прижал его к себе крепко-крепко, как только мог. И когда его щека скользнула по моей, а мои губы наткнулись на его бархатистое ушко, я ответил:
- Обещаю тебе… Слышишь, Санька? Я тебе обещаю, - я тебя вытащу из любой беды. Ты мне веришь?
- Да, Пит… Не бросай меня, Пит… Не бросай меня, если я попаду в беду… - он прижался ко мне всем своим телом, как будто нечто из этого чёрного омута собралось вырвать его из моих рук. Нечто кошмарное, как сама смерть… И ощущая его горячую, мокрую от слёз щёчку, я ясно расслышал его тихий шёпот, не предназначенный, видимо, для посторонних ушей: - Я люблю тебя, Пит… Я тебя люблю…
До проводов Крысы в армию я Санька не видел. Впрочем, и времени прошло после Болота совсем немного: в среду мы пускали кораблики, а уж в пятницу вечером Крыса позвал меня к себе в город. Ну, отказываться от халявной выпивки не в моих правилах, да и друзей у меня среди городских не Бог как весть много. Посему собрал я свои нечестно нажитые, да поехал к Крысе на посиделки. А там уж и без меня было весело…
Водки было много. По этой причине Крысу я понимаю: не каждый способен одолеть такое количество - да без последствий. И последствия были: Крыса дрых в соседней комнате, а мы пока бужевали в зале. Родаков своих Крыса предусмотрительно спровадил куда-то подальше, и это было к лучшему: сынка-то своего они, правда, и так знали, как облупленного, а вот про его дружков вряд ли имели полную информацию. Оттого Крысины проводы могли надолго отбить веру в людей и у его маманьки, и папаньки, и прочих совместно проживающих. Да, никак не стоило сводить вместе разные поколения, это Крыса верно усёк.
Стол мы ещё не разгромили, посему закуси хватало. Стол, конечно, Крыса славно накрыл. Теперь уж, правда, смотреть не на что было, но главное – водки хватало. Пожалуй, с водкой даже переборчик был… Ну, это так, по моему субъективному мнению…
- Да не, Птица, это ты зря… Пьёшь, нет? – висел у меня на плече Мастёвый, он же Колотый, он же Витёк. Впрочем, Витёк – это взаправду имя, это у него в паспорте так прописано. Должно быть… Мастёвый пить умел: высосал он никак не меньше Крысы и Слона вместе взятых, только вот Крыса уже почивал на полатях, Слон окунулся мордой в салат, а вот Мастёвый – ничего, прям как на параде – только вот руку мне на плечи закинул да пальцы раскидал в стороны… А пальцы у него знатные – в перстнях синих, сразу видать: человек непростой, уважаемый… Про Колотого я раньше слыхал не раз, а вот так закорешиться впервые пришлось. Не скажу, что мне от такой дружбы особенно тепло стало, но и отказываться грех… Таких людей, как Мастёвый, обижать не стоит. Себе дороже…
- Слышь, Слон, ты чё там притулился, давай, не отрывайся от коллектива! – весело кричал Мастёвый, размахивая полным гранёным стаканом. Слону было, в общем, уже совсем никак: здоровенная его туша мирно почивала прям на столе. Не вся, естественно, только верхняя часть. Которая с головой. Слон и взаправду был слоном: здоровый, метра на два росту и только ж в обхвате, морда бульдожья, мозги куриные. Животное, что и говорить… Сам он недавно из армии откинулся, служил там где-то в спецвойсках, бошкой кирпичи колол… Его бошкой можно. Сотрясения не будет, это уж точно. Нечему там сотрясаться. Теперь Слон вроде как в ментовку пристроился, посему Мастёвый его, по идее, за своего признавать не собирался.