– Вопросы гражданства и прочего Скачикорень не беспокоят, – устало отозвался кролик. – Он потребляет все, что попадется, и наверняка способен сожрать все, что не сможет убраться с его пути.

Теперь на расчистке уже оказалась большая часть Скачикорня. Мимпа отодвинулись назад, но тем не менее продолжали наблюдать за его приближением и воздействием на потенциальных жертв. Растение это оказалось много больше, чем поначалу показалось Джон-Тому. В ширину оно составляло около двадцати футов.

И если за ним, как только что объяснил Каз, пролегает лишь полоса голой земли, значит, вот-вот от них и косточек не останется.

Ожидание было ужасным. Куст, казалось, двигался слишком неспешно. Скачикорень смещался на дюйм-другой каждые несколько минут, он приближался медленно, но неотвратимо. При такой скорости растение не сразу пожрет их, и сидящие с южной стороны вынуждены будут наблюдать за муками своих спутников, оказавшихся ближе к Скачикорню.

Все это сулило путешественникам жуткую смерть, перспектива быть свидетелями ее вселяла немалую радость в ожидающих мимпа.

Зацепив носком мягкую землю, Джон-Том отшвырнул ее ногой. Комки земли и мелкие камешки застучали по ветвям приближающегося куста. Но ни гибкие щупальца, ни методично жующие рты ничего не ощутили. Даже если бы пленники имели оружие и были свободны – все равно разумнее было бы бежать, а не пытаться вступить в бой.

Отвратительное дело, подумал Джон-Том, погибнуть таким образом – принять смерть от создания, не только не испытывающего к ним вражды, но просто неразумного. Кусту нечем было заметить лежащих: отсутствовала голова, центральная нервная система… Никаких внешних органов чувств. Ни глаз, ни ушей. Куст лишь кормился и передвигался, демонстрируя высшую степень непритязательной эффективности. Простой преобразователь массы в энергию, лишь способностью перемещаться отличающийся от травинки, деревца, кустика черники.

С известным извращенным интересом наблюдал Джон-Том за дюжинами ненасытных пастей, втягивающих в себя каждый стебелек, подбиравших с земли каждого жучка.

– Нужен огонь, – пробормотал он. – Огнетворку бы или дуару. Или пусть заговорил бы Клотагорб.

Но, невзирая на все свое чародейское могущество, маг-черепаха напрасно старался освободиться. Путы и кляп оставались на месте, и он мог лишь беспомощно – как и прочие – разглядывать приближавшегося к ним тысяченогого представителя флоры.

– Я не хочу умирать, – шепнула Флор, – тем более таким образом.

– Теперь не отвертишься, милашка, – ободрил ее Мадж. – И нечего волноваться о том, что еще будет, а то со страху умрешь. Впрочем, точно, пакостная смерть.

– Да какая разница, – устало сказал Джон-Том. – Смерть есть смерть, какой бы она ни пришла. К тому же, – он сухо усмехнулся, – если учесть, сколько я съел овощей и салата, в таком конце есть известная справедливость.

– И ты еще способен шутить? – Флор, не веря, смотрела на юношу.

– Потому что не вижу в этом ничего смешного.

– Какой-то ты бестолковый…

– Сама ты бестолковая! – закричал он. – И весь этот мир бестолковый, и жизнь. Все бытие здесь бестолковое!

Она отшатнулась, но Джон-Том утихомирился столь же быстро, как и взорвался.

– А теперь, раз мы решили все вечные вопросы касательно смысла жизни, давайте покачаем проклятый кол – туда, на юго-запад. Готовы? Раз, два, три…

Они изо всех сил упирались ногами, однако скоординировать движения шести существ разной силы и роста достаточно сложно, даже если они не привязаны к столбу.

Кол пошатнулся, но не упал. Отчаянные попытки освободиться доставляли лишь неподдельную радость приземистым наблюдателям.

Но приближающийся Скачикорень не собирался ни на что реагировать.

Только когда куст оказался буквально в каком-то футе от ног Джон-Тома, явилась палочка-выручалочка. С криками ужаса и ярости мимпа растворились в зарослях мечтравы. Правую щеку Джон-Тома опалил жар. Пламя взревело в ушах второй раз, а затем и третий.

К этому времени остановился и Скачикорень; многочисленные пасти корчились в безмолвной жуткой пародии на боль, а дивные голубые цветы в лживой своей красе, почернев, осыпались пеплом. Спаленный куст не издал ни звука.

Над пленниками навис крылатый силуэт. В одном крыле его был короткий кривой ножик, торопливо рассекший путы.

– Черт меня побери, уж не думал, чдо мы вас найдем! – выпалил взволнованный Пог. Взгляд огромных глаз его метался от одной связанной фигуры к другой. – И не нашли бы, кабы не фургон. Кроме него, из вонючей травы ничего не торчит.

Освободив Клотагорба, мыш направился к Джон-Тому.

Не имея оставшихся в фургоне очков, Клотагорб сощурился, растирая затекшие руки и ноги. Травяной кляп он отбросил в сторону.

– Лучше поздно, чем никогда, мой добрый фамулус. Ты спас нас и тем услужил миру. Пог, вся цивилизация в долгу перед тобой.

– Ага, босс, в самое яблочко. Истинная правда. Жаль будет, если эда штуковина, как всегда, позабудет о своем долге.

Оказавшись на свободе, Джон-Том поднялся на ноги и заковылял к фургону.

– Куда ты, мой мальчик? – поинтересовался волшебник.

– За дуарой. – Страх уже успел уступить место гневу. – Хочу спеть песню-другую нашим приятелям. Едва ли мне представится еще один шанс. Нужно поторопиться, пока слова не забыл. Сейчас вы своими ушами услышите их, Клотагорб. Неприятная штука, но нашим дружкам…

– Юноша, у меня нет ушей, в отличие от тебя. И я советую тебе сдержаться.

– Сдержаться? – Он повернулся к волшебнику, шагнул в сторону обугливающихся останков Скачикорня. – Эти гады не только хотели, чтобы это чудище медленно пожирало нас, они тут еще сидели и развлекались! Пусть слову «месть» нет места в лексиконе волшебников, но я его еще не забыл.

– Зачем, мальчик мой? – Клотагорб вперевалку приблизился и умиротворяюще положил ладонь на руку Джон-Тома. – Заверяю тебя, что и сам не испытываю ни малейшей симпатии к нашим внезапно отбывшим приятелям-аборигенам. Но ты же сам видишь – их нет.

И действительно, оглядевшись, Джон-Том не заметил ни одной уродливой физиономии, руки или ноги.

– Трудно наложить заговор на то, чего не видишь, – сказал чародей. – И не следует забывать о непредсказуемости твоего дара. Подгоняемый разбушевавшимся гневом, ты можешь создать нам новые сложности. Не хотелось бы, например, оказаться посреди стаи беснующихся демонов, которые, не найдя поблизости мелкой дичи, набросятся на нас.

Плечи Джон-Тома опустились.

– Ну, хорошо, сэр. Вам лучше знать. Но если я только замечу одного из этих мерзавцев – проткну посохом, как жабу.

– Весьма нецивилизованное желание, друг мой, – вступил в разговор Каз, отряхивающий грязь со шкуры и тонких шелковых чулок. – Но я от всего сердца разделяю его. – Кролик похлопал юношу по спине. – Это нам и нужно: поменьше мысли, побольше кровожадности. Режь, коли, руби и ура!

– Ну что ж… – Собственная бездумная ярость несколько смутила Джон-Тома. Она как-то не вязалась с его представлением о себе. – По-моему, после такого в стремлении отомстить нет ничего неестественного.

– Конечно же, – с готовностью согласился Каз. – Все абсолютно естественно.

– Что там абсолютно естественно? – К ним ковыляла Флор. Правая нога ее еще не отошла. Выглядела она, по мнению Джон-Тома, великолепно, несмотря на перенесенные испытания.

– Да вот наш высокий друг решил сделать шашлык из кочевников, если только удастся изловить их.

– Si[5], я тоже за это. – Она направилась к фургону. – Возьмем оружие и поищем их.

На этот раз ее остановил сам Джон-Том. Собственное поведение в сравнении с исполненным достоинства и сдержанным Казом смутило его.

– Я не о том, чтобы забыть и простить, – сказал он, вздрагивая, как бывало всякий раз, когда он касался ее тела. – Это нецелесообразно; они могут вновь напасть на нас, если все еще крутятся в траве неподалеку.

– Но поглядеть все-таки можно! – запротестовала Флор. – Какой же ты мужчина?