— Нет! Словами не купите, вы мне трудовой договор подпишите — я туда, вы в мой отъезд — полный ремонт.
Васю оформили на выезд за сутки, списав его данные с личного дела отдела кадров, но подобная спешка имела глубокие последствия: Лепехин не слышал наставления бывшего трамвайного контролера о колбасе твердого копчения, иначе трудно объяснить последующее.
Аэропорты Шереметьево — один для нас, другой для них. Девушки вылетали через тот. Мебельная строго предупредила, чтоб артистки-мотальщицы держались вместе и ходили не меньше трех, во избежание провокаций. Девушки гуляли рядом друг с дружкой, держась за руки. Заминка вышла, когда они стали заполнять декларации — бланки почему-то оказались сплошь написанные не по-нашему, заморским языком со словарем и учительницей владела Воля Мебельная — она окончила вечерние курсы кройки и шитья с английским уклоном. Словаря, тем более учительницы под рукой не оказалось, естественно, ее знания вызвали сомнения.
— Что это? Так? — колебалась Воля. — Фамели… Фамилия, значит. Пишите сверху свою фамилию, имя и отчество.
Девушки окружили Мебельную плотным кольцом, они быстро застрочили самописками на бланках свои Ф.И.О.
— Дальше… «Вот»? Что-то знакомое? Ага, «вот» — это «что», а «что» что?
Спасибо помог темнокожий заезжий гость, он пошел с радостью навстречу, широко раскинув руки.
— Что, красавица, непонятно? Помочь? Наркотики есть?
— Ой! — всполохнулись девушки. — Нету, что же делать? Мы не знали.
— Нет, значит?
— Нет!
— Так и пишите. Огнестрельное оружие есть?
— Тоже нет. А зачем?
— Пишите. Валюта?
— Тем более…
— Валюта есть, — сказала с гордостью Мебельная. — В сумочке на шестнадцать дней каждому по доллару в день.
— Почему так мало? — удивился темнокожий друг.
— Мы в порядке культурного обмена.
— Зря вы деньги держите в сумочке, — сказал Мебельной темнокожий друг в джинсах. — Будете идти по улице, мафиози подскочит на мотоцикле, вырвет сумочку и тю-тю, только его и видели.
— Неужели и там! — ужаснулась Воля Мебельная, быстро встала спиной к другу в джинсах, вынула из сумочки валютные запасы и спрятала в надежное место за лифчик. Так оно надежнее! У нас номер не пройдет!
— Раздай девчонкам их копейки, — попросил Вася Лепехин, который тоже не знал, где писать об отсутствии наркотиков и огнестрельного оружия.
— Ни за что! — сказала как отрубила Мебельная. — Твой дружок Жорик моментально их перелицует на пиво в банках, а на месте не на что будет сигарет купить. Знаем, не впервой.
Больше ничего достопримечательного в пути не произошло, разве только осветитель Жора, смертельно оскорбленный выпадами главы группы, пошел к стюардессам и выпросил бутылку сухого вина за счет первого класса, где постановление о борьбе с алкоголизмом и самогоноварением еще не набрало силу.
«О, море в Гаграх!» Вы бы видели море в Абу-Бубу Берега Верблюжьего бедра! До горизонта сплошная расплавленная глазурь… Волны в штиль, как при среднем волнении на Пицунде. Местные мальчишки оседлывали гребни волн и мчались на дощечках к берегу, как рокеры в два часа ночи на мотоциклах, по крайней мере, шума было не меньше. Теплые волны выбегали на берег к ногам пальм, в том числе кокосовых и финиковых, что характерно, на них висели плоды. В воздухе звучала тягучая томная мелодия, часть домов утопала в зелени, другая часть не тонула, по асфальту бежали «мерседесы», ишаки и верблюды, кругом прыгали козы. Наверное, на душу населения по козам жители Абу-Бубу занимали первое место во Вселенной. Козы, хотя выглядели облезлыми, были весьма подвижными и первозданно шкодливыми, они умели ходить по вертикальным скалам, к счастью, пока не научились залезать, подобно мальчишкам, на верхушки финиковых и кокосовых пальм, а то бы местные жители остались без продуктов питания. Козы, по словам ученых, превратили Африку в пустыню Сахару, и если в Абу-Бубу уцелели островки зелени, так это потому, что рогатая саранча приспособилась жевать обрывки старых газет, полиэтиленовые пакеты и лысые покрышки от «мерседесов». Недаром говорится: «Корова от бога, коза от дьявола».
Берег Верблюжьего бедра встретил артисток самодеятельного ансамбля довольно прохладно, в том смысле, что на дворе, хотя и свирепствовала лютая жара, встречающих, тем более восторгов будущих зрителей, не наблюдалось, что поставило коллектив в экстремальные условия: «Куда пойти и что сказать?»
Караванные тропы находят по костям вьючных животных, след от «Ручейка» обозначился падшими шубами, теплыми сапожками и пуховыми шалями, которые очень полезны в Оренбурге, здесь же были наоборот. Лишь один Жорик воспринял происходящее как должное, не заметив перепада температуры в семьдесят градусов. Человеком он был натренированным, один раз заснул после торжественного заседания по случаю ноябрьских праздников в сугробе, и то ничего, даже не простудился. Он бодро шел последним в строю и подбирал падающие вещи, Вася Лепехин с трудом помогал словами: «А это Веркино… А это Любаши… А это, слева, Зинкино… А это чемодан самой Воли». Чемодан руководителя оказался тяжелым, точно в нем лежали книги. В здании аэропорта неназойливо гудели мощные кондишены, люди отдышались, огляделись, пришли в себя и с некоторым изумлением, наконец, поняли, что добрались до желанного берега. Аэропорт оказался международным, на его полосы садились и взлетали не только военные самолеты, но и гражданские всех стран, в основном «Боинги-407», наш ТУ-104 скромно притих на левой крайней стоянке, заглатывая керосин из бензозаправщика, видно, тоже утоляя жажду. Его покой стерегли солдаты у пулеметов на высоких бетонных башнях, и хотя близживущие террористы по случаю религиозного праздника не планировали в ближайшем будущем терактов и угона самолетов с заложниками, тем не менее солдаты стояли начеку.
Девушки разглядывали в карманных зеркальцах свои распаренные личики; затем они увидели из окон и море-океан, морской порт, рукой подать, где у причала стоял родной корабль (морской), с него производилась разгрузка, по сходням на белый берег сползали странные машины, выкрашенные в традиционный яркий сурик, они напоминали огромных пауков, вставших на задние лапы, вперед торчали угрожающие клешни. Егор Евсеевич глазам не поверил, когда увидел СУМ-508М, снегоуборочные машины, знакомые по зимнему Воронежу. Зачем их привезли в тропики, оставалось загадкой, режиссер не стал ломать голову, решив, что это государственная тайна.
Он попросил Зину дать закурить: Егор Евсеевич тридцать лет бросал курить, поэтому не покупал табачные изделия.
— Для вас, — охотно достала пачку «Опала» Зина, — хоть все!
— Стоп! — налетела на них степной орлицей Воля Мебельная. — Откуда наши сигареты? Сколько привезла?
— Две пачки.
— Зачем привезла?
— Курить.
— Егор Евсеевич может, тебе посоветую вести себя поскромнее, не в клубе на танцах. Гляди, сколько иностранцев, они могут плохо подумать.
— Хорошо, я больше не буду, — согласилась первая домра Зина, девушка пылкая и доверчивая.
— Молодец! — сказала Воля. — Товарищи, заполните здешние декларации.
Во второй раз заполнять бланки было проще, всюду обозначили четкое «нет», Воля Мебельная даже написала «ноу» русскими буквами.
Затем прилетевших попросили «мальчиков налево», «девочек направо», где каждый был ощупан представителями того пола, которым являлся сам, наверное, местные таможенники не поняли ответов в декларациях и решили удостовериться визуально в отсутствии огнестрельного оружия и наркотиков. Лишь с Жорой произошло ЧП — офицер понюхал воздух, как поисковая собака, затем что-то закричал на родном языке и оттолкнул осветителя на нейтральную территорию в коридор.
— Товарищи! — поспешила на мужскую половину Воля Мебельная. — Это наш человек! Мы за него ручаемся!
Офицер продолжал громко говорить, прибежали солдаты и стали кричать, и напрасно Воля ссылалась на хельсинкскую Декларацию прав человека. Жору в Абу-Бубу не пустили.