Трудно сказать, замечает Шамрей, какому символу отдается предпочтение: языческому — вечного взаимоперехода противоположностей, замкнутого круга — или христианскому — всеобщего воскресения мертвых. Затем Треврицет говорит о голубе, который ежегодно в ночь на Страстную пятницу приносит на камень «дивную облатку», от которой Грааль получает свою неисчерпаемую силу. В связи с этим, отмечает Я. Шамрей, можно было бы говорить о несамостоятельности существования Грааля, который обретает волшебные свойства через благодать Святого Духа и причастие Святых Христовых Тайн, а также является как бы проводником этой благодати. Но уже в том, что причастие дается камню и с целью напитания неисчерпаемой силой, проявляется скорее магический принцип. У Эйшенбаха камень Грааля оказывается почти самодовлеющим: к нему как центру и сущности мира сходятся все пути, и он же является пределом всякого духовного восхождения. В романе постоянно говорится, что именно он — «всех благ источник».

Таким образом, делает вывод Я. Шамрей, мотив существования Грааля через благодать Божию остается на периферии, тогда как всем повествованием утверждается, что Грааль не этап на пути к Богу, не посредствующее звено, а самодостаточная цель. Он является средоточием, истоком и воплощением совершенства, он — центр, и он зримо присутствует на этой земле.

Это очень важный момент в рассуждениях о Граале. На мой взгляд, дорогой читатель, не следует противопоставлять, как это делают некоторые исследователи, искание Грааля и искание Бога: «Богу Божье, а кесарю кесарево». Нельзя подменять веру в Грааль, чем бы он ни являлся, верой в Бога, какой бы религии вы ни придерживались. Не будем кощунствовать. Впрочем, это просто мое замечание для читателя.

Прав Я. Шамрей, что история Грааля дается Эйшенбахом весьма скупо в отличие от романа Мэлори. Треврицет лишь рассказывает Парцифалю о том, что Когда небеса сотрясало войною

Возможно, подмечает Шамрей, этот камень можно трактовать как единственную сбереженную реликвию Рая, сохранившуюся в первозданном виде, в то время как все с грехопадением подверглось онтологическому изменению. Тогда почитание Грааля оказывается родственным языческому поклонению предметам праэпохи, сакрального времени. Можно сравнить его с греческим омфалом — упавшим с неба камнем, принадлежащим к числу древнейших культовых объектов. Самый знаменитый ом-фал находился в дельфийском святилище Аполлона и считался надгробием Пифона (по другой традиции — Диониса) и центром мира, о чем говорит и само греческое название камня — «пуп».

Камень — один из наиболее древних культурных символов. Как правило, он соотносится с первозданным, еще не оформившимся миром. Подземные пещеры и скалы — места обитания загадочных существ. Камню приписываются магические свойства, он наделяется скрытой жизнью и волей, которая может быть враждебной. Камень чужд человеку, отсюда — ощущение его враждебности и желание подчинить его себе, заклясть. У Эйшенбаха камень Грааля, сохраняя сущность первоосновы мира, является как бы уже заклятым в том смысле, что он уже не страшен человеку. При этом он сохраняет и свои магические свойства. Грааль обладает магнетизмом: когда на нем появляется чудесная надпись — список избранных рыцарей, то это не столько выражение Божьей воли через камень (как, например, таинственное появление надписи на стене дворца Валтасара), сколько воля самого камня, выходящая из его недр, которая призывает рыцарей на служение себе, буквально притягивает их, иногда помимо их собственной воли (Парцифаль однажды сетует на то, что он тоскует по жене, но вынужден влачить «несчастнейший жребий», то есть странствовать, «взыскуя Грааля»). Таким образом, говорит Шамрей, основные атрибуты и свойства камня как архаического мифологического образа сохраняются в Граале Эйшенбаха: это и волшебная сила исполнения желаний, и способность даровать молодость и жизненные силы:

Сюда можно отнести и его значение как центра мира и как являющего собой первооснову этого мира, и силу притяжения и подчинения своей воле, которая теперь, впрочем, не вызывает боязни и воспринимается как благосклонность к человеку, «промысел» о нем. А главное — то, что осуществляется поклонение камню, а не создавшему его Творцу. В связи с этим, подмечает Я. Шамрей, можно вспомнить заклятие камня в готике, о котором писал Шпенглер. В готике камень становится действительно преображенным, так как в нем воплощается душа человека, и преобразившийся камень уже теряет свои отличительные свойства, можно даже сказать, что он сходит на нет, растворившись в открывшемся бесконечном пространстве и отдавшись всеобщему устремлению творения ввысь, к прославлению Творца.

В готике камень перестает быть средоточием «злой воли», вообще лишается какой бы то ни было воли.

Конечно, нельзя приравнивать строительный камень к драгоценному, но все же преобразование камня в готическом храме показательно с точки зрения возможности претворения косной материи в нечто воздушное и бестелесное. У Эйшенбаха же камень Грааля не только вполне сохраняет свою природу, но как бы концентрирует в себе эту «каменность». Его можно сравнить с камнем в перстне, где оправа только подчеркивает его прелесть, приковывает взгляд. Ничего, кроме любования камнем, в этом случае не подразумевается, он ценен сам по себе. Так и Грааль Эйшенбаха, по мнению Шамрея. Притягивая к себе рыцарей благодаря исходящей из него магической силе, дальше повести их не может и оставляет им лишь восхищенно созерцать себя. Его смысл заключен в нем самом, он соответствует своей природе, не превосходя ее. Его можно поставить в одном ряду с драгоценными камнями, кладами гномов, философским камнем средневековых алхимиков и другими дохристианскими мифами. Из этого очевидно, что «христианизация» образа Грааля была достаточно поверхностной и заключалась в наложении христианских формул на язычество.

Шамрей отмечает изменение представлений о камне в христианстве, где он становится символом прочности и нерушимости веры. «На сем камне Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Камнем здесь становится знаменитое исповедание Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16:16). В иконографии камень, скалы говорят об аскезе, отречении от себя во имя Бога и духовном восхождении. Прямая противоположность этому — камень Грааля, у Эйшенбаха.

В нем уже все дано, он — сама полнота бытия, он самоценен. Это — камень из первозданного Рая, и он как бы заключает в себе в сжатом виде этот Рай, являясь «воплощением совершенства», «преизбытком земного блаженства», обеспечивая «место в Господнем Раю» верным ему рыцарям. И в этом опять проявляется скрытый нехристианский характер Грааля, потому что обетованный Рай не будет возвратом прежнего, а явится завершением пути человеческого совершенствования. Вспоминается и чудо Моисея, посохом высекшего из скалы источник, ставший прообразом Христа — источника воды живой. Здесь наблюдается примерно то же, о чем говорилось выше по поводу роли камня в готике, только выражено более зримо и концентрированно: «Чудо есть чудо, и чудо есть Бог». Божественное прикосновение может не только проклясть бесплодную смоковницу: «Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет, И встреча с тобой безотрадней гранита» (Пастернак, «Чудо»), но и преобразить этот гранит, сделать его животворящим, источающим жизнь.