Вблизи послышался лёгкий топот, и на полянку со всех ног вылетел мальчишка в лыжном костюме. Круто свернув с тропинки, он поскользнулся, шлёпнулся, вскочил и нырнул в кусты где-то справа от меня. Не успел я и глазом моргнуть, как примчались две девчонки: одна блондинка, другая ярко-рыжая. Они приостановились, повертелись на одном месте с огромной быстротой, потом бросились в разные стороны и тоже исчезли в кустах. Последним прибежал ещё мальчишка, маленький, худенький. Он прятаться не стал. Он с ходу опустился на карачки, сделав полукруг, подполз к крайнему кусту и стал выглядывать из-за него на тропинку.

Тут только я опомнился. Бесшумно и стремительно я снова растянулся на ветке и так напоролся животом на сучок, что от боли даже крякнул, как утка. Четверо внизу не заметили этого.

— Идут? Ося, идут? — громким шёпотом спрашивали из кустов.

— Не! Не видать, — отвечал маленький мальчишка.

— Ось! Где ты их видел? Где ты их видел?

— Метров двести от нас… Мы уже в парк входили. Я посмотрел назад, а они из переулка на площадь выходят. Девчата! Зина, Тамара, слушайте: мы с Никитой на мальчишек нападём, а вы сразу на Таньку наваливайтесь. Ладно?

Блондинка за своим кустом ничего не ответила, а рыжая проворчала почти басом:

— Ну да ещё! Станем мы драться! Что мы, хулиганки какие…

Оська снова взглянул на тропинку и тут же подался назад:

— Идут!

Трое в кустах затихли. Я не мог видеть тропинку, я видел только Оську, наблюдавшего за ней. Он то припадал грудью к самой земле, то ложился на бок, то снова поднимался на четвереньки.

— Идут! — шептал он в страшном волнении. — Метров пятьдесят осталось. Остановились… Ой! Одеваются во что-то… Ой!.. Маски надевают. Маски! Чёрные! Идут! — Оська попятился, заполз в кусты и уже оттуда торопливо прошептал — Девчата! Зина! Если Танька будет мальчишкам помогать, вы с Тамаркой свой предрассудки бросьте, слышите?

— Угу, — послышалось из-за куста, сквозь который маячило рыжее пятно.

Больше никто не произнёс ни слова.

И вот на полянке появились ещё трое заговорщиков. Поэтесса Татьяна имела наружность, очень подходящую для поэтессы: у неё были тёмные локоны, бледное лицо и большие чёрные глаза с длинными ресницами. Обоих спутников её даже без всякой драки стоило снять на киноплёнку. Чтобы Оська их не узнал, они напялили на себя чёрт знает что: лица обоих были закрыты масками, вырезанными из тёмной тряпки. Кроме того, один мальчишка был до пят закутан в старый байковый халат малинового цвета, а на другом был драный свитер и огромные брюки-галифе шириной чуть ли не в рост самого мальчишки.

Они остановились среди полянки и стали оглядываться.

— Мальчики, а где кляп? У кого кляп? — нежным голосом спросила поэтесса. — Гриша, у тебя кляп?

— У меня. — Заговорщик в галифе вынул из кармана скомканный носовой платок и длиннющую толстую верёвку. — Только зря вы всё это. Лучше просто отколотить его, как все люди делают, и порядок.

Татьяна заспорила с ним:

— Знаешь, Гришка… В тебе вот ни на столечко фантазии нет! Ну что интересного, если вы его отколотите? А тут… Тут прямо как в кино! Он идёт, вдруг на него налетают двое в мисках, затыкают рот, привязывают к дереву и исчезают.

— А первый прохожий его развязывает, — добавил Гришка.

— Ну и пусть развязывает, — вступился Андрей. — Зато он на всю жизнь это запомнит. А какой толк в твоём колочении? Он к нему с детства привык: его каждый день кто-нибудь лупит.

Гриша сказал, что ему, в конце-концов, всё равно, как поступят с Дробилкиным, и что ему только жалко верёвки, которую Оська им, конечно, не вернёт.

Все трое умолкли. Поэтесса отошла от своих спутников и стала разглядывать их с таким видом, словно это были прекрасные статуи.

Вот они заулыбалась, прищурив глаза и наморщив нос.

— Ой, мальчики, какие вы интересные! — пропищала она тоненьким голоском и, оглянувшись вокруг, потирая ладошки, добавила: — И вообще, как всё это интересно! Как интересно!..

— Интересно, да? Интересно? — басом рявкнула Зинаида и вылезла из кустов.

— Интересно! Интересно! — закричала вся Оськина компания, выскакивая на полянку.

Заговорщики испугались, но не пытались бежать. Они только головами вертели во все стороны, я приник глазом к видоискателю. События стили развиваться очень быстро.

Рыжая коренастая Зинаида, пригнув голову, упершись кулаками в бока, пошли на поэтессу.

— Тебе интересно, да? Очень интересно, да? Интересно, как человека мучают, да?

Поэтесса тихонько пятилась, нацелив на Зинаиду две растопыренные пятерни.

— Только тронь, Зинка! Только тронь! Только тронь! Только тронь!..

Белобрысая Тамара прыгала перед Гришкой с Андреем, издеваясь над их костюмами, и называла их «шутами гороховыми». Никита, ухмыляясь, засучивал рукава и бормотал, что сейчас кое-кто узнает, как втроём на одного нападать.

— Никита! Никита, дай им! Дай им! — надрывался Оська, держись поближе к кустам. — Вы слышали? Вы слышали, что они хотели со мной сделать? Кляп в рот! Как бандиты настоящие! Никита, дай им, чего боишься! Дай им!

Вдруг Тамара подскочила к Грише и сдёрнула с него миску. Тот вытянул её пониже спины сложенной в несколько раз верёвкой.

Дальше всё пошло как по маслу: Тамара завизжала и ухватилась за верёвку; Никита налетел на Гришу и повалился вместе с ним на землю. На помощь Грише бросился Андрей. На Андрея, оставив Таню, напала Зинаида, а через секунду ей в волосы вцепилась сзади поэтесса.

— Ура-а-а! Бей! — завопил Оська, почти совсем исчезая в кустах.

Весь дрожи от радости, чувствуя, что наступила самая счастливая минута в моей жизни, я поймал в видоискатель кучу малу, которая образовалась подо мной, нажил на спуск и… прямо похолодел.

Раньше я никогда не обращал внимания на то, как трещит мой киноаппарат. Только теперь я по-настоящему услышал его. Он тарахтел, как пулемёт. Наверное, во всём парке было слышно.

Драка внизу прекратилась. Куча мала распалась.

Взъерошенные, растрёпанные члены третьего звена подняли головы. Оська вылез из кустов.

Я остановил аппарат.

Глубокая тишина наступила вокруг, и в этой глубокой тишине семь человек смотрели на меня, а я глядел сверху на них.

— Во! Шпион! — сказал наконец Оська.

Не спуская с меня глаз, Андрей зачем-то обошел вокруг клёна. Маска его болталась на шее. У него были раскосые, как у китайца, глаза и под правым глазом темнел синяк, набитый, как видно, ещё во вчерашней драке.

— Слезай! — сказал он.

Я пробормотал, что мне незачем слезать, что мне и здесь хорошо.

— Эй, ты! — закричал Оська. — Слезай, когда тебе приказывают! Не слезешь, так мы сами к тебе заберёмся. Кувырком полетишь оттуда… Никита, Никита! Давай лезь на дерево! Чего ты боишься, давай лезь!

Пятиклассника Никиту можно было принять за восьмиклассника — такой он был здоровый. Я посмотрел, как он неторопливо поплёвывает на ладони, и понял, что мне лучше будет спуститься без его помощи. Сползая со своего клёна, я старался думать о том, что многие кинохроникёры часто подвергаются опасности и что я должен радоваться тому, что сейчас со мной произойдёт, однако никакой радости так и не почувствовал.

Как только я спустился, вояки окружили меня со всех сторон. Девочки молчали, а мальчишки ухватили меня за ворот, за рукава и стали трясти.

— Ты кто такой?

— Ты что там делал, на дереве?

— Это что за штука у тебя? Говори! Что это за штука?

— Киноаппарат, — ответил я чуть слышно.

Никогда я не думал, что это слово на них так подействует.

Мальчишки сразу сбавили тон.

Дрожа от радости, я поймал в видоискатель кучу малу.

— Чего-чего? — переспросил Оська.

— Ну, кинокамера съёмочная, — повторил я.

Все притихли и переглянулись. Потом Зинаида пробасила: