И в ракете, когда мы неслись с огромной скоростью к космодрому Тампеля, я, внешне как будто совсем спокойный, мысленно бежал в Светлый. Я уже не доверял технике; мне казалось, что если я выскочу сейчас из ракеты и просто побегу, не разбирая дороги, я быстрее всех добегу до Карички.

А пришел сюда, к Менге. И держу в руке приятно тяжелый обруч. Сейчас надвину его на лоб и попытаюсь во всем разобраться. Свет! Вот так…

Мы стояли с Каричкой под сосной, как тогда, в то счастливое утро. Каричка — на ступеньку выше меня, и над ее сияющей головой качается мохнатая ветка.

— Здравствуй, Каричка. Я прилетел.

— Здравствуй, Март. Я рада.

(«Как странно звучат мысли вслух! Да еще в образах знакомых тебе людей!» И это экран повторил за мной.)

— Скажи, как ты делаешь себе такие волосы? Впрочем, я видел: ветер, солнце, гребенка. Помнишь — в больнице?

— Вы прилетели с Рыжем на трин-траве, а потом дурачились. Март, ты зря тогда улетел.

— Почему зря? Я работал. Гонялся за облаком. И до сих пор гоняюсь… А что случилось? Может, за тобой увивается этот тип — Андрей Прозоров? Он давно в тебя влюблен. Я только молчал.

— Ну что ты! Терпеть не могу этого электронного сухаря. Я о другом, Март. Мне почему-то не хочется жить.

— Это не так, Каричка… Ну-ка подними выше подбородок, не хмурься, улыбнись. Вот так. Совсем, как у Рыжа, — золотые ободки в глазах… Смотри: я беру тебя на руки. И мы уже летим. Не бойся — это море, я падал в него однажды — не страшно. А вот мы облетаем клинок небоскреба. Это самый обманчивый в мире город — Тампель. Все эти яркие картинки — ненастоящие, мираж; а вот там — видишь? — вон под тем настоящим деревом стоят Соня и Игорь. Мы только посмотрим на них сверху и полетим дальше. Может, в Мальву — там, в порту, стоят сигары подлодок, они нырнут с нами куда угодно, хоть в Тускарору. А может, махнем на самый чердак Земли, в Мирный, к полярному богу Лапину: он напоит нас горячим чаем, уложит спать на шкуры и утром поведет в залы ледяного дворца. И мы выпьем там золотистый напиток. Ты помнишь этот напиток?

— Помню. Лапин учил нас пить из консервной банки до дна.

— Одним глотком.

— Да, одним глотком.

— И мы, если захотим, останемся там, в ледяном дворце.

— А если туда прилетит облако?

— Не надо, Каричка, об этом. Тебе, во всяком случае, не надо. Я видел -это неприятно: бегущие люди, обломки гравилетов, сумасшедшие автоматы. Достаточно того, что видел один я.

— Но ведь оно летает…

— Помнишь, Каричка, ты боялась в детстве полосатого кота? Грязный, с обрубленным хвостом, дико горящими глазами, он ни к кому не шел на руки, Царапался, убегал и ночевал неизвестно где. Потом мы увидели его в зооуголке: он сидел в одной клетке с петухами. Чистюля, пушистая шерсть, добрые такие глаза. А ты ему все равно не верила и сказала, что правильно, что он в клетке.

— Я была права: ночью кот загрыз всех петухов.

— Да, это был ненормальный кот… Я что хочу сказать: однажды я подведу тебя к клетке — ну, может быть, не к клетке, я введу тебя в огромный светлый зал, и там, за стеклом, ты увидишь серебристый шар. «Видишь? — скажу я. — Он вырабатывает электричество. Не бойся, потрогай стекло».

— И потом мы вернемся обратно в наш город. Так, Март?

— Да. Мы выйдем из зала, и я громко спрошу: «Где тут мой красный гравилет?». И Рыж вынырнет из-под куста и молча покажет рукой: вот он!

— Он скоро будет готов — твой гравилет. Я видела сама.

— И мы полетим к своей сосне. Над подводными городами. Над крестами телескопов. Над стеклянной рекой в Мезисе. Над театрами и цирками твоего Студгородка. И я буду сверху тебе показывать и говорить, где кто живет и работает.

— Только мы на минуту сядем у театра.

— Конечно, Каричка. Там на площади будет толпа. И все будут смотреть вверх, как ты стоишь на грани дня и ночи, все забудут про все на свете, когда ты скажешь: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос…».

«Быть! Быть!» — твердил я, глядя на пустой экран.

Снятый обруч выскользнул и со звоном упал на пол. Я продолжал диалог про себя. А потом подумал: «Интересно знать, что решило бы облако, подсмотри оно мои иллюзии?».

Ночью я вылетел в Светлый, к Каричке. Рыж разыскал меня по телефону: «Прилетай, С ней плохо. Зовет тебя».

Аксель понял меня с полуслова. Сказал: «Лети. Заодно отдохни дней десять. Справимся без тебя. Может, к тому времени поставим точку». И я умчался на космодром.

Многие путешествуют всю жизнь, но так и не могут найти свой необитаемый остров. Я знал такой остров — маленький городок, по имени Тишина. Кирпичные красные замки с островерхими крышами и башенками, тихие, мощенные аккуратной плиткой дворики, узенькие, накрытые шапками каштанов улицы, уютные, как платяной шкаф в детстве, трамвайчики, дождик вперемежку с солнцем — город словно уснул сто лет назад и проснулся в окружении мощных соседей, сказочный, не похожий ни на кого. Наверно, это был единственный на Земле город, в котором бегали веселые пестрые трамваи. Что ж, люди поступают хорошо, оставляя кое-где такие старинные уголки. Нам они кажутся старомодными, но именно там человек может отдохнуть от острых ритмов современных городов. Там, я надеялся, Каричка пробудится от своего болезненного сна: исчезнут приступы тоски и беспамятства, солнце позолотит побледневшее лицо, в испуганных глазах отразится глубокая, спокойная тишина. Я рассчитал все точно: облаку, атакующему крупные индустриальные центры, нечего было делать в таком городке. Я дал себе слово вообще не вспоминать про облако, пока Каричка не поправится, — в конце концов, мы уезжаем на необитаемый остров! Врачи сказали, что ничего лучше придумать нельзя.

Мы с Каричкой договорились, что на время забываем ракеты, гравилеты, экраны, видеофоны, газеты, автоматы, лайнеры, залы невесомости, кино, театры, аптеки, лекарства. Поклоняемся одной природе. Пищу готовим сами. Берем чемодан книг, мяч, ласты, маску. Ищем необитаемый остров, по названию Тишина. Все, едем.

Мы высадились на необитаемый остров, и нас не встречала ликующая толпа. На перроне стоял лишь пират. Бронзовое лицо, серебристые волосы, отчаянно веселые глаза. Он был предупрежден о нашей высадке.

— Поздравляю молодоженов! — загремел на весь вокзал пират.

Мы смутились, сказали:

— Нет. Мы просто путешественники.

— Все равно — счастливцы! — громовым голосом продолжал пират, и эхо летело под самые своды. — Вас ждет домик у обрыва и самое пустынное место на всем море. Не каждый сможет найти в наш век техники такой редкий уголок. Это все она — мамочка.

Так мы узнали, что на острове есть существо могущественнее пирата — мамочка. И вскоре в этом убедились, отведав нежнейшей ухи и драгоценных, как во всяком приморском рыбном городе, бифштексов. Потом мы подержались за талии фарфоровых фей, подносящих к нашим ртам блюдечки с обжигающей влагой, и поняли, что пират не шутит: в наш век легких напитков такой силы нектар могла достать только запасливая хозяйка — мамочка.

А он шутил. Он все время шутил, подсмеивался над нами и с наслаждением пил кефир. Он знал, что он очень важный адмирал, а мы этого не знали. Мы увидели вдруг на его голове черную фуражку с килограммовым золотым крабом и почтительно замолчали. Сияя, адмирал сел в мобиль и покатил командовать своими кораблями, кранами, ящиками с сардинами, ящиками с маслинами, бочками с селедками и прочим, прочим. Он сказал нам на прощание:

— Мамочка все умеет.

Жена адмирала действительно все умела: она дала нам кастрюли, ложки, тарелки, вилки и теплые одеяла. А без этих вещей вряд ли возможен был дальнейший рассказ, что может подтвердить кот Рич, провожавший нас до калитки. Этот Рич, тоже очень важная в доме персона, умел вставать на задние лапы и отдавать честь. Не адмиралу, нет — мамочке.

Дом стоит над морем и называется «Морская метеостанция». Ночью под обрывом взрываются волны, утром меж берез голубеет само спокойствие. В комнате у Карички цветы и тишина: за ее стеной работают молчаливые автоматы. А за моей стеной то и дело бубнит механический равнодушный голос: «Температура… влажность… баллы…».