– Она меня любит, не любит, любит, не любит, – приговаривал он, отсекая пальцы трупу.

Отбросив обезображенную руку, он поднял другую.

– Любит, не любит…

Снова налетели мухи. Трудно было определить, где мух больше – над отрезанной головой Драчуна или вокруг головы Томса.

Желудок Томса снова стал требовать пищи. Ему пришлось опять подняться по лестнице к оставленной наверху разрезанной банке. Он помнил, что не все выпил. Время от времени он вытаскивал из кармана шприц, прикладывал его к ступеньке, проводил невидимую нить до перил. Джон точно запоминал место каждой поставленной им ловушки. Он должен все помнить, чтобы самому не наткнуться на смертельно опасное препятствие, ведь впереди у него было еще много дел.

У Джона Томса был целый список.

У Джона Томса был списочек.

У Фреда, который сегодня должен был отпирать двери, снова разболелась спина. Позвякивая ключами и бормоча себе под нос, он проходил по этажу, где лежали тяжелобольные. Почему никто не обращает внимания на его страдания? Считается, что в больницах работают заботливые люди, но всем наплевать на Фреда. Ему было хуже, чем любому из этих тяжелобольных. Просто док ничего не понимает, и вообще всем наплевать на Фреда.

Служебный вход был последним. Фред шел по коридору, покашливая. Но эта рыжая, которая постоянно грызет конфеты, даже не заметила его. Всем глубоко наплевать! А когда-то старший привратник был уважаемым человеком, не то, что теперь… Да, времена меняются.

Он остановился перед широкой двустворчатой дверью. Ключей у него было много, прикрепленные к ним номерки поистерлись. Приходилось терять время, выбирая нужный ключ. И так было всегда, на протяжении всех семнадцати лет, в течение которых Фреду два раза в неделю приходилось в свое дежурство отпирать двери. Выбрав нужный ключ, Фред втолкнул его в замок. Дверь почему-то легко приоткрылась. Фред распахнул обе створки.

– Чертов Петерсон! Молокосос, которому доверили важное дело! Из-за него дверь была незапертой всю ночь!

Надо доложить старшей сестре.

Распахнутая дверь ударилась о стену, и Фред вышел во двор больницы. На асфальте он заметил какой-то блестящий предмет, нагнулся, внимательно присмотрелся. Так, кусочек бронзы, похож на язычок замка. Срезан чисто.

Он внимательно посмотрел на замок.

Все правильно. Язычок, который должен выступать из замка, был срезан вровень с накладной планкой. Значит, Петерсон не виноват. Кто-то проник в больницу, взломав замок.

Фред выпрямился, кулаками начал массировать спину. До старшей сестры далеко, надо возвращаться по длинным коридорам, но ничего не поделаешь, придется докладывать.

Морин всегда нравилось хирургическое отделение, здесь так чисто, ничем не заразишься. В геронтологическом отделении полно стариков, в гинекологии одни женщины. Да, хирургическое отделение было лучше всех.

В хирургии интересно, персонал там чистоплотный, много молодежи. Мужчины, юноши. Многие поступают после автомобильных происшествий, с аппендицитом, на удаление гланд, со спортивными травмами.

Больше всего Морин нравились юноши со спортивными травмами. Ей часто приходилось делать спиртовые компрессы и обтирать влажной губкой пострадавших спортсменов. Пожалуй, надо подумать и пройти курс обучения физиотерапии или массажу. Массаж будет поинтересней, да и обучение полегче.

Если у тебя есть намерение «подцепить» молодого симпатичного пациента, почему бы не нацелиться на молодого и богатого?

Так, кто здесь лежит? Рональд Трантон, хирургия, обе руки. Он временно беспомощный, к тому же не сможет ущипнуть сестричку за зад под накрахмаленной юбкой. Бедняга! Если он молодой и богатый, тогда просто жаль, что он не может пользоваться руками для этой цели. Но все равно ему потребуется спиртовой компресс, это в восемнадцать часов, вторая половина ее смены. Когда медленно ставишь перспективному пациенту спиртовой компресс, можно поболтать и даже познакомиться поближе.

Можно заглянуть в палату, просто так, поздороваться.

Возможно, он спит. Морин любила смотреть на спящих мужчин. Во сне могучие мужики становятся похожими на маленьких мальчиков, свернувшихся калачиком.

Открыв дверь в палату, Морин сразу же поняла, что произошло что-то неприятное. Запах! Именно такой запах она помнит с того происшествия, которое было в августе, два-три года назад. Тогда у автобуса лопнули три шины, и он покатился с горы. В тот день она дежурила по «скорой». Кувыркавшийся автобус прижал к дереву старушку, наполовину высунувшуюся из окна. Раздавленная женщина превратилась в месиво из крови и экскрементов. От нее исходил этот самый запах, от которого у Морин на лбу выступил пот.

Сглотнув, она осторожно приблизилась к кровати. Нет, он не похож на молодого и богатого. Скорее старик, не меньше пятидесяти. Лицо спокойное, простыня загнута ровно на восемнадцать дюймов, как положено по правилам. Почему-то точно поперек кровати проходила складка, примерно на уровне желудка пациента. Вдоль складки шли знакомые ей коричневые пятна, по краям кровати на накрахмаленные простыни натекла кровь и другие жидкие выделения. С кровати до лужиц на полу спускались похожие на сталактиты сгустки крови. В палате уже гудела мясная муха. Муха так объелась, что не хотела летать. В желудке у Морин появилось неприятное ощущение, она вынуждена была опереться о спинку кровати, которая неожиданно сдвинулась с места. Спинка поехала и выскользнула из онемевших пальцев Морин. Кровать сложилась пополам точно по складке, стальные детали стукнулись о пол. Оказалось, что кровать делится на две отдельные части.

Точно так же разделился на две части и лежавший на ней пациент.

У Джона Томса был списочек.

Красные и белые полоски на мячике, отскакивающем от стены, теряли четкие очертания. Джейсон поймал мяч своими маленькими ручонками и снова бросил его о стенку. От стены, на пол, в руки. Прыг-скок. Ему удавалось поймать мяч каждый раз. Или почти каждый раз.

– Джейсон! Опять ты играешь мячом в гостиной! – послышался голос мамы, показавшейся в дверях. – Я же говорила тебе тысячу раз – нельзя играть мячом в доме! Ты меня слышишь? Слышишь? А то пожалуюсь папочке!

Джейсону вовсе не хотелось беседовать со строгим отцом на тему о том, что нельзя беспокоить мамочку, что надо слушаться и прочее. Никак не хотелось.

– Не говори ему, мамочка! Я больше не буду, обещаю тебе!

– Тогда ладно. Будь умницей, пойди поиграй на улице. Бери с собой твой мячик, но не ходи дальше порога, о`кей? Ты меня слышишь, не ходи за порог!

– Обещаю, мамочка!

На пороге не было ничего интересного. Хорошо бы поиграть мячом о наружную стену дома, но тогда наверняка будут неприятности. Стукать мячом о деревянный пол – это занятие для малышей. Неплохо кидать мяч в дедушкино кресло-качалку, лучше всего в сиденье. Так, это легко. Теперь о спинку, это интереснее. Кресло покачивалось и как бы отбивало мяч, подыгрывало ему. Почти как игра с приятелем. Хорошо бы поиграть с настоящим приятелем.

Шлеп! Не поймал, мяч покатился вниз по ступенькам. Прыг – ступенька, прыг – ступенька. Пожалуй, надо поймать мяч, если он закатится куда-нибудь и потеряется, новый мяч появится нескоро.

Джейсон побежал за мячом.

Через две последние ступеньки он перепрыгнул. Интересно! Почему это мяч неожиданно лопнул? Как это случилось, что мяч превратился в два одинаковых полушария, покачивающихся на лужайке во дворе дома?

У Джона Томса был списочек.

Рабочие штаны были грязноваты, но Джордж не собирался выходить в свет. Он всегда просыпался с трудом после ночи, проведенной на кушетке. Матрац совсем износился, в пружинах не осталось никакой упругости. Чтобы встать, человек должен оттолкнуться задом от чего-нибудь твердого. Нет, он не был слабаком, совсем нет! Никто не скажет, что Джордж Риццо слабак. Это все кушетка виновата. Ему бы только приподняться, перегнуться, после этого он будет в порядке. Он еще силен, как бык.