Анжелика, скорее всего, тоже задремала, так как временно вышла из реальности. Неожиданно послышался встревоженный детский голос.

— Лика! Лика, очнись!

Женщина открыла глаза, её кто-то продолжал настойчиво звать. Перед ней в воздухе завис полукруглый предмет, отдаленно напоминающий глазок веб-камеры и оттуда слышался голос. Анжелика ошиблась, он принадлежал не ребенку. Это оказалась искаженная речь ее друзей с планеты Лань.

— Лика, это я Люм. Вы в опасности! Нужно уходить!

— Люм? Но, что случилось?

— Вас заметили. Люди, вооруженные. Они идут к вам. Скорость сближения равна двум метрам в секунду…

— Люм, подожди! Откуда они идут, с какой стороны?

— Это Шелест, — после негромкого потрескивания прорвался голос второго друга, — Лика, вам надо уходить на восток или вернуться назад. Они идут с севера. С запада — горы, вы не пройдете… Да, лучше вернуться и переждать. Я сообщу.

— А почему нельзя на восток? — открыл глаза Александр и включился в диалог с друзьями.

— Можно, но там…, - связь прервалась также неожиданно, как и появилась. Глазок растворился в воздухе, словно его и не было.

Шут резко поднялся, оглядевшись, подхватил рюкзак:

— Что сказали твои друзья? Я услышал только конец разговора.

— С севера идет вооруженный отряд. Вроде бы они как-то нас с тобой заметили.

— Думаю, тут опять наши дрозды постарались. Наверное, не стоит их держать вместе. На, возьми! — протянул он дрозда, своего нацепил себе на шею, а амулет Конана спрятал глубже в рюкзак, — Идем на восток.

— Но там же… Шелест сказал.

— Он не успел ничего сказать — это раз! На споры нет времени — это два! Идем — это три! — Александр схватил Лику за руку и прежде, чем она успела что-то возразить, потянул за собой вглубь разросшихся деревьев. Разглядеть в вечерних сумерках — лесная это полоса или только небольшая роща, было почти невозможным. Лика решила не отнимать время возражениями и сомнениями. Она очень старалась не отставать и не спотыкаться от быстрого бега, чтобы не задерживать Александра. Надеясь на успех, они прорывались через высокую траву все дальше и дальше в растительные дебри. Ни о каком нормальном ночлеге теперь не могло быть и речи.

Солнце осторожно опускалось на волны, качалось в морской колыбели алым цветком. Егор неторопливо шлепал босыми ногами по песчаной косе, уходившей, казалось, за горизонт. Его светлые брюки, закатанные до колена, все-таки получали брызги от лизавших пятки волн, которые скрадывали следы, оставленные на песке. Перед Кружельниковым неожиданно выплыл из прошлого — светлый теплый день, где Егор еще мальчишка лет трех-четырех несется по песку вдоль моря и, радостно смеясь, повисает на руках отца. Тот поднимает его высоко-высоко, кружит у себя над головой и в глазах Кружельникова-старшего отражается небо.

— Дядя! Дядя! — Егора вывел из транса детский голосок.

Девчушка лет трех, рыженькая, словно солнышко, с синими-синими глазами, трепала его за штаны. Егор от неожиданности растерялся и не сразу сообразил, что он снова взрослый, а эта живая кукла в белых шортиках и синей маечке что-то требует от него.

Мужчина наклонился и, встретившись с серьезным не по годам взглядом, поинтересовался:

— Что тебе, кроха?

— Я не клоха. Я Мафа.

— Маша? — догадался он. Малышка кивнула в ответ. — Что тебе, Маша?

— Мятик! Уплыл, — показала она ручонкой в сторону моря, делясь с ним своей бедой, — А я плавать — не умею.

— Хочешь, чтобы я тебе его достал? — удивился Егор и вспомнил известный с детства стишок: "Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…", — Да, попался дядя. Сейчас достану. Только ты посторожи мои вещи, хорошо?

— Холошо, — кивнула девочка, ожидая, пока он снимет рубашку и скинет брюки. Затем, села рядом с вещами Егора и принялась терпеливо ждать его возвращения.

Мячик отплыл довольно далеко, и Кружельникову пришлось сделать приличный заплыв. Когда он вышел из моря с мячиком в руках и наклонился к ребенку (чтобы отдать игрушку), то совсем не ожидал, что Маша с воплем радости повиснет у него на шее.

— Дядечка! Спасибо! — малышка обвила его цепкими ручонками, и выпрямился он уже с ношей на руках.

— А как тебя зовут? — спросила она, рассматривая его лучистыми глазенками.

— Егором.

— Егол, а у тебя есть дети?

— Нет, — ответил он с небольшим сожалением. Где-то глубоко в душе Кружельников иногда мечтал вот о такой, ну, или почти такой дочурке, что сейчас вертелась на его руках.

— А у меня нет папы. Совсем нет, — вдохнула кроха и предложила, — Давай длужить?

— Давай. А ты с кем тут отдыхаешь?

— С мамой. Мы из Москвы плиехали. А ты?

— А я из Петербурга. Была там?

— Не-а, — мотнула она головешкой и тут забеспокоилась, — Ой! Мама идет, селдитая…, но ты не бойся. Я скажу, что ты мой длуг и она не бует лугаться.

— И часто она у тебя ругается? — спросил Егор, проследив за взглядом девочки. Торопливым шагом к ним приближалась тоненькая невысокая женщина. Она была в большой белой панаме и коротком летнем платье, которое открывало его взору стройные загоревшие ноги светловолосой красавицы.

"Значит, давно уже здесь отдыхают" — отметил про себя Егор и прислушался к тому, что отвечает Маша.

— Нет, не часто. Мама доблая. Это я убежала без сплоса, вот она и селдится.

До женщины оставалось метров пять, когда Кружельников пошел с малышкой к ней навстречу, а потом опустил Машу на песок, и она побежала к маме.

Та присела перед дочкой и расставила руки в стороны, а потом захватила в объятья и нежно прижала к себе.

— Машка, милая! Как же ты напугала меня. С тобой все хорошо?

— Да.

— Никогда больше так не делай, слышишь?! Никогда! Я же чуть с ума не сошла, счастье мое!

— Ну, чего ты боялась? — малышка погладила мать по щеке, потом прижалась к ней и прошептала, — Я больше не буду.

Но Егор знал, что будет и, скорее всего, еще не один раз. Женщина успокоилась и, наконец, посмотрела на Егора.

— У вас красивая дочь, — сказал он первое, что пришло на ум.

— Спасибо, — ответила она, поднимаясь.

Девочку мать крепко взяла за руку. И теперь прищурившись, смотрела на Егора. Малышка подергала ее за руку и громким шепотом известила:

— Мама, это дядя Егол, он мой мятик спас. Он мой длуг.

— Машка, ты не исправима! — ответила женщина дочери, а потом сказала Кружельникову, — Вы извините нас. Машутка все время влипает в истории и втягивает в них всех, кого встречает на своем пути.

— Ничего. Мне было не трудно. А доставить радость вашей дочери — это настоящее счастье.

— Спасибо, — смутилась женщина и отвела взгляд, потом добавила, — Простите, я не представилась. Ирина.

— Егор.

— Очень приятно.

— И мне, — Егор принял в ладонь теплую, мягкую руку женщины. И поймал себя на мысли, что Ирина ему очень нравится. — Я только сегодня приехал. Едва расположился…, вы не подскажете, где тут можно поужинать?

— Конечно. А вы… без одежды?

— Ой! — спохватился Егор, — Подождите минуточку, я сейчас.

Пока он одевался, Ирина смотрела на закат, а Машенька прыгала рядом и что-то напевала — легкое, детское.

Ужин прошел в непринужденной беседе в небольшом ресторанчике, где, действительно, весьма неплохо готовили. Машутка почти не встревала в разговор взрослых. Она с аппетитом уплетала овсяную кашу, запивала ее молоком и казалась полностью сосредоточенной на этом действии. Егор и Ирина говорили ни о чем: о погоде, о море, о том, как интереснее всего проводить отпуск, и даже о рыбалке. Оказывается, она с детства любила удить рыбу.

Кружельников и не заметил, как пролетело два часа. Настолько легко ему было в общении с этой женщиной. Егор время от времени ловил себя на мысли, что она кого-то ему напоминает, но кого, так и не понял.