Так вот, цивилизация березовских — это цивилизация подонков. В ней такие понятия, как «долг», "честь", «Отечество», попросту неизвестны. Возьмите семь заповедей Христа и перепишите их вверх ногами — это и будет мир по-березовски. Жить в нем практически невозможно, потому что в нем беспрерывно кидают, грабят и стреляют друг в друга. Иные теленовости из этого мира напоминают сводку с театра военных действий. "После чего киллер произвел контрольный выстрел в голову, — упоенно вещает дикторша, — и скрылся, оставив на месте преступления пистолет иностранного производства. Это свидетельствует о высоком профессионализме киллера". А на экране — чьи-то ноги, расплывшаяся лужа крови, свежий труп, уткнувшийся головой в тротуар, и распахнутая дверца автомобиля.

Когда березовские поняли, что следующими персонажами таких телевизионных сюжетов могут стать они сами, они переполошились и отправились за защитой к Путину. "Это — ваше государство, — ответствовал Путин. — Это вы его построили, насадили такие порядки, на кого же вы сейчас жалуетесь?" И действительно: парадокс в том, что березовские могут существовать, только поедая друг друга и самих себя. Они по-своему несчастны и могли бы воскликнуть словами фольклорного еврея: "Ну не виноват я, Господи, что я такое дерьмо!", а все-таки их нужно интернировать, иначе — распад всего и вся, перманентная Чечня, паралич, энтропия и Кащеево царство. Иначе Россия и весь мир превратятся в ионесковских носорогов. Вот ты, дорогой читатель, ты хочешь превратиться в носорога? (Обратим, между прочим, внимание, что на Западе Березовский и Гусинский числятся персонами "non grata". Там своих рупертов мэрдоков хватает.)

Но возвратимся к трагедии, объявленной в названии. Кто же погубил атомную подлодку «Курск»? Правильный ответ будет: "Ее погубили Березовский и Гусинский". Выражаюсь туманно, но умный поймет, а дураку объяснять сего не обязательно, не для него и писано.

Почему нужно считать, что гибель «Курска» — залог пробуждения России? Потому что именно такою оказалась цена очистительной жертвы. Так нужно было ударить Петров и Сидоров в самое донышко душ, чтобы они наконец возопили.

Почему популярность Путина растет с каждым днем? Потому что он русский президент русского народа, что опять-таки не комплимент и не ухмылка, а констатация факта. К счастью, Путин — концентрат всего, что есть хорошего у русских. От него исходит обаяние душевной и физической опрятности. Он летает на стратегических истребителях, позволяет бросить себя через бедро юной японской дзюдоистке, превосходно владеет слаломными лыжами и всеми видами стрелкового оружия. Порог личного мужества отрегулирован многолетней службой в КГБ. Он невероятно пластичен, по-европейски отшлифован и по-русски умен. Его речь — предмет зависти автора этих строк, профессионального лектора. "Я поважаю того москальского Путина, вин е твердою людиною", — заявил мне после третьей рюмки мой твердокаменный земляк, щирый украинец.

Если бы все Петры и Сидоры стали Путиными, все евреи захотели бы стать русскими. А гусинские и березовские — это так, мертвая вода Израиля, его генетический брак. Во всяком случае, именно так мой собственный процент еврейской крови во мне голосует.

Львов

В прошлом номере газеты мы писали о предстоящем юбилее прекрасного русского поэта, последнего русского олимпийца ХХ века Юрия Поликарповича Кузнецова. В большом зале ЦДЛ состоялся его юбилейный вечер. Начался вечер с поминального слова о самом близком друге поэта, ушедшем в мир иной за считаные дни перед шестидесятилетием Кузнецова и вскоре после своего семидесятилетия, блестящем критике и литературоведе Вадиме Валериановиче Кожинове. Вадим Кожинов должен был открывать юбилейный вечер. Получилось так, что открыли вечер словом о нем самом.

Вел юбилейный вечер Юрия Кузнецова еще один его старый друг, известный поэт Станислав Куняев. Выступали Мария Аввакумова, Владимир Бондаренко, Николай Лисовой, Владимир Личутин, Владимир Крупин, Сергей Небольсин и Евгений Рейн. Мы публикуем в сокращении три последних выступления: Крупина, Небольсина и Рейна и еще раз поздравляем крупнейшего русского поэта с юбилеем. Новых творческих побед! К юбилею в издательстве "Советский писатель" вышла последняя поэма Юрия Кузнецова "Путь Христа". Воениздат выпустил его уникальную книгу стихов тиражом всего 60 экземпляров. Вскоре готовится избранное поэта в "Молодой гвардии" и в "Московском писателе".

Закончился вечер авторским чтением стихов.

Юрию Кузнецову шестьдесят лет. Почти столько же лет назад мы были в деревне за тысячи верст от Москвы. Как-то все сразу домовничали, в сильный мороз. Что-то стругал ножом старший брат. Мать стряпала, бабушка (бабуся) вязала и пела. ДУБОК ЗЕЛЕНЕ… ДУБОК ЗЕЛЕНЕ-Е-Е-Е-Е-ЕНЬКИЙ… Мать подпевала; она еще на что-то надеялась. В окно ломились снегири…

Вы — знаете такое? Даже и зная, забывается: может, было уже к весне. На заснеженный стожок с объеденным боком взбегал, резвясь, наш любимый ягненок. Радостно кувыркаясь, он падал оттуда. Сестра, при пере и чернильнице, ковыряла в тетрадке. Я подошел к ее столу и заглянул.

Ползет, подползает кровавая птица к Москве-столице. Но мы не пустим кровавую птицу к Москве-столице.

Страшное, на западе под Мозырем, еще не случилось. Семья еще не потерпела сокрушительного поражения. Почти всего еще хватало. Если не хлеба, то молока и творога-сметаны. Хватало наворованных, в сумерках на овине вместе с матерью, необмолоченных зерен пшеницы; это шло на кашу. Хватало природы, живности, родни и песен. Да еще каких.

О родне. Вы встречали в стихах Евгения Александровича, Робота Тождественского, Булата Шалвовича слова «отец» или «брат»? А ведь это знаменательно; а ведь это — это разоблачительно, панове.

Толклись различно у ворот

Певцы своей узды,

И шифровальщики пустот,

И общих мест дрозды…

Между тем было же братство!? И братство спасительное. МЧАЛСЯ ОН ПО РАЗБУЖЕННЫМ ВОДАМ, И КРИЧАЛ ЕМУ С БЕРЕГА БРАТ: ТЫ — ЗАКАТ ПЕРЕПУТАЛ С ВОСХОДОМ; ЭТО ПУТЬ НА ЗАКАТ, НА ЗАКАТ!

А как без брата? О, русскому сердцу везде одиноко; и поле широко, и небо высоко… Но какое у него, у Кузнецова, Братство взрослых людей, единенье и призыв к единенью — не по поводу стругаемого ножом чижика, но в чем-то и отсюда, из общей памяти. Что-то цепенящее и истинное, что-то шибко родное и безмерно вселенское — и низвергательное по отношению к безроднейшей и бездарнейшей сволочи есть в стихах Кузнецова.

Но я говорю: глухая сибирская деревня. Нам еще вдоволь всего — и еды, и родни, и песен, и ощущения далекой, всем нужной Москвы-столицы. Еще не пришел, зимней ночью сорок второго, за сто верст от города, тяжелый суровый человек в шинели: пожить у нас неделю и уйти навсегда. Дубок зелене… расти не качайся… парень молоде… живи не печалься… Если ж будешь пе… если будешь печали-и-и-и-и-и-ться, пойди разгуля… пойди ра-а-згуля-а-а-а-а-а-йся.