Она приняла решение. Еще раз хорошенько все взвесила, проверяя — не заговорит ли в ней совесть и не разобьет ли вдребезги ее планы? Этого не случилось. Будущее все еще виделось нечетко, как в тумане, но воображение уже переносило ее с континента на континент. Она попыталась представить себе их отъезд из Бристоля — и не смогла. Но и оставаться нельзя. Их теперь трое: Пол, она и выигранные мисс М.Дикон — мисс Мэриан Дикон — семьсот пятьдесят тысяч.

В дверях появился чем-то озабоченный Пол. Подошел к пишущей машинке, заправил чистый лист бумаги. И сказал, отходя в сторону:

— Может, напишешь ей записку?

— Это ты у нас писатель!

— А ты — член семьи.

— А тебя она любит.

Пол сел и закрыл лицо руками.

— В чем дело? — занервничала Мадлен. Он сидел так уже несколько минут.

Пол отнял руки, и ее поразило выражение его лица — смесь ярости и боли.

— Посмотри на меня, Мадлен, хотя бы раз в жизни загляни мне в душу! Видишь, что ты наделала? Твоя красота разрывает мне сердце! Но если бы ты знала, как я ненавижу себя за эту слабость, за то, что безумно хочу тебя — жить не могу! Не представляю, что со мной случилось, когда я лег с тобой в постель, но… ты поймала меня, Мадлен. Ты этого добивалась?

Атмосфера в комнате стала густой от эмоций. Мадлен набрала в легкие побольше воздуху и задержала дыхание, чтобы пропитаться ими. Пол преклоняется перед ее красотой, страдает, признает ее власть над собой!

— Да, этого! Но теперь мне нужно гораздо больше!

— А вот и я! — крикнула Мэриан, закрывая за собой дверь и снимая пальто. И вдруг заметила пустую вешалку. Какое разочарование!

Она отнесла дорожную сумку в спальню и пошла в гостиную. Фу, холодина! Должно быть, они ушли рано утром: камин сегодня явно не зажигали. Или у них отключили газ?.. Слава Богу, не отключили.

В гостиной ее внимание привлек стол, на котором явно чего-то не хватало. Машинки Пола! Куда он ее убрал? И почему?

Превозмогая страх, Мэриан ринулась в спальню, рванула дверцу шифоньера. Там болтались одни лишь пустые вешалки. Мэриан попятилась, глаза округлились. Она побрела в ванную, где Пол держал бритву и зубную щетку. Пусто.

Она вернулась в гостиную и уставилась на стол — словно надеясь, что машинка каким-то чудом окажется на месте.

— Пол, — прошептала она. И громче: — ПОЛ!

И как будто открылись шлюзы, выпуская на волю затопившее ее отчаяние. Она рухнула на колени и обхватила руками голову, словно затем, чтобы унять невыносимую боль.

— Нет! Умоляю, Господи!

Сгорбив плечи, она уткнулась головой в сиденье дивана. А когда подняла лицо, оно приняло пепельно-серый оттенок; вокруг глаз образовались черные тени. Ее окружали родные, знакомые вещи: диванные подушки, ковер, газовый камин, безжизненный экран телевизора… Она услышала беспечный смех Пола и резко обернулась. Из-за распахнутой двери спальни лились потоки солнечного света. И — ни души.

— Не может быть! Мэдди! О Мэдди, где же ты?

Час проходил за часом, а она по-прежнему сидела на полу в скорбном ожидании. Время от времени по щеке скатывалась одинокая слеза; ей было слишком тяжело, чтобы заплакать по-настоящему. И только после полуночи она заставила себя подняться. Кое-как дотащилась до окна. Уставила взор в черную пустыню неба и долго стояла, боясь пошевелиться. Боясь думать. Чувствовать. Знать.

Наконец она сделала над собой усилие и, словно в трансе, побрела в спальню. Включила свет и, ослепленная, захлопала ресницами. С трудом и предосторожностями, чтобы не упасть, доплелась до шифоньера. Потянула дверцу.

И ей открылась страшная правда.

Следующие двое суток Мэриан не могла ни есть, ни спать — только сидела на краю кровати, не в силах пошевелиться. Каждое движение причиняло адскую боль. Не хотелось жить. Любой шорох на лестнице заставлял ее вскидывать глаза на дверь, но никто не приходил. Она обыскала всю квартиру — записки не было. Почта не принесла ни одного письма.

На третий день Мэриан умылась, оделась и пошла платить за телефон. Но и после этого никто не позвонил. Она сходила в библиотеку, позвонила в агентство, где работала Мадлен, даже заглянула в «Шато». Их никто не видел.

Обратный путь в Клифтон лежал мимо музея. Мэриан битый час простояла перед ним на улице. Кругом кипела жизнь, а ей остались одни только муки одиночества.

Она пошла в банк, погасила все долги. Купила в супермаркете хлеба и банку фасоли, а в газетном киоске — «Индепендент» и карточку футбольного тотализатора.

Она стала ходить на работу, а потом часами слонялась по улицам, страшась вернуться в пустую, холодную квартиру. Постепенно данные матерью деньги растаяли. Пора было брать себя в руки.

В «Шато» Джеки и Шарон познакомили ее с Джейни — той было негде жить.

— Может, тебе будет легче иметь кого-нибудь рядом? — посочувствовала Джеки. — Пусть она поживет у тебя.

— Ты точно не знаешь, куда делась Мэдди?

Джеки покачала головой и проглотила комок. Никогда еще никто не смотрел на нее таким затравленным взглядом.

После того как Мэриан с Джейни ушли, Шарон спросила:

— Думаешь, она выдержит?

— Не знаю. Но за ней нужно присматривать.

— Почему?

— Как бы она не сделала что-нибудь такое, о чем мы потом горько пожалеем.

— Что ты имеешь в виду?

Джеки посмотрела подруге в глаза.

— Они были всей ее жизнью. Боюсь, если они не вернутся, Мэриан покончит с собой.

Очутившись в гостиной, Джейни достала кошелек.

— Вот. Двухсот фунтов хватит?

Мэриан кивнула.

— Хочешь кофе?

— Конечно. Могу сама сварить. Надо же налаживать отношения.

На мгновение Мэриан показалось, что перед ней стоит Мадлен. Но нет — это была Джейни.

— Не нужно, я сама.

На кухне ей вдруг стало нечем дышать — словно незримая рука сдавила горло.

— Господи! Дай мне силы не сломаться!

— Ты что-то сказала? — спросила Джейни, входя в кухню с портативным магнитофоном.

Мэриан покачала головой.

— Сахару положить?

— Нет. Как тебе музыка? Я так просто балдею!

В семь пятнадцать утра Мэтью Корнуолл откинул одеяло, пнул болтавшиеся под ногами туфли и с грохотом закрыл окно. С недавнего времени он жил холостяком и обзавелся кое-какими новыми привычками, а сейчас, когда съемки пришлось приостановить, и подавно пристрастился начинать день не спеша, потихоньку-полегоньку. Ему нравилось спать с открытым окном — этой роскоши он был лишен все годы женатой жизни. Однако удовольствие было отравлено постоянно преследующим его кошмаром — громоподобной, сотрясающей стены музыкой. Разница была только в том, что теперь адская какофония доносилась не из соседней спальни, а из квартиры на пятом этаже. Неужели норма чужого вмешательства в его жизнь еще не выполнена? Он стал ненавидеть людей. Во всяком случае, таково было его настроение этим утром. Стоит ли удивляться, что он изо всех сил грохнул створкой окна: хоть какая-то разрядка.

Стекло задребезжало, но не разбилось. Проклиная себя за срыв (который, кстати, не принес ни малейшей пользы), Мэтью вернулся в спальню. В сущности, это был дамский будуар, где пенились сливочные, бело-розовые шелка и кружева в стиле «ретро». Стеганые пуховые покрывала идеально гармонировали с гардинами, а гардины — с обоями, платяными шкафами, абажурами и картинными рамами. Наручным часам Мэтью и рассыпанной на ночной тумбочке мелочи явно было неуютно среди пуховок и флаконов. Еще более неуместным казалось в этой обстановке обнаженное тело мужчины. Однако какие могут быть претензии? Хорошо уже и то, что эта дамочка сдала ему квартиру, пока сама на съемках в Венгрии.

Он прожил здесь больше двух месяцев, но еще не привык к одиночеству. Не то чтобы оно его тяготило. Если бы не хамство обитателей квартиры на пятом этаже, он наслаждался бы, воображая себя — хотя бы на несколько часов — единственным уцелевшим после какой-нибудь катастрофы жителем Земли.