Возможно, они редко проделывали такой путь.

Апартаменты были роскошные, но не это удивило Джесс: дизайнеру, по-видимому, дали указание воплотить в интерьере все детские фантазии.

Самая большая комната представляла собой джунгли, словно сошедшие со страниц Киплинга. В ней были настоящие деревья, с которых свисали искусственные лианы. На ветвях сидели игрушечные обезьяны, по стволам скользили зловещие питоны, на высоком потолке сквозь верхушки деревьев мерцали звезды. Темные облака закрывали край луны, словно предвещая надвигавшуюся бурю. Зеленый ковер с высоким ворсом создавал настолько правдоподобную иллюзию травы, что у Джессики невольно возникла мысль о кишащих в нем змеях, и она с трудом подавила желание повыше поднимать ноги, чтобы не наступить на ядовитую тварь.

На лужайке лежали две большие подушки, перед которыми стоял огромный телевизор. А на экране…

Не веря своим глазам, Джессика увидела полную женщину, чей объемистый живот рассекали скальпелем. Липосакция? Она закрыла глаза и отвернулась.

— Неужели няня и ваш племянник смотрят это? — с отвращением прошептала Джесс. — Не могу поверить.

Рауль быстро выключил телевизор. Дряблый живот исчез.

— Думаю, это Козетта, — сказал он, явно пытаясь оправдаться.

— Так где же Эдуар? Раз он не учится, как делать липосакцию.

Рауль раздраженно посмотрел на нее.

— Я же сказал, что это Козетта.

— А я просто спросила. — Джессика огляделась, чувствуя, как ее охватывает гнев. — Вы врач. Возможно, вы тоже наблюдали за липосакцией, когда вам было три года. Поэтому, вероятно, вы выбрали эту специальность.

— Успокойтесь. Козетта говорит, что после шести часов Эдуар уже крепко спит. Она не разрешает беспокоить его, если мы приходим позже. И он спит допоздна.

— Ну, еще бы, — пробормотала она. — Какой трехлетний ребенок может проспать больше двенадцати часов? Таких нет. Так вот почему Луиза сидела со мной по утрам и вечерам. Только подумать, что прислуга может лишить бабушку и дядю доступа к ребенку! Знаете, если бы я была нянькой, которая обожает смотреть телевизор, именно такую причину я могла бы привести семье. Не беспокойте меня по вечерам. И не приходите утром. Оставьте меня в покое, чтобы я могла делать со своим подопечным все, что захочу. Или, вернее, дайте мне смотреть телевизор, в то время как я буду игнорировать ребенка!

Лицо Рауля потемнело. Джессика знала, что не имеет права давать волю своему гневу, но не могла сдержаться.

— Поймите, мы для Эдуара чужие, — с усилием произнес Рауль. — Месяц назад у нас вообще не было контакта с ним. С Козеттой он чувствует себя спокойнее.

— Да. — Она посмотрела на змею, свисавшую с дерева у нее над головой. — Я понимаю, что вы старались, но явно недостаточно. Тот, кто оборудовал эту комнату, — ненормальный человек.

— Это детская.

— Нет. Это игровая площадка для храброго десятилетнего ребенка, у которого есть товарищи и любящие родители. Но для одинокого трехлетнего малыша… Каждый раз, когда он выходит сюда, над его головой повисает огромный питон, и ему кажется, что это страшилище вот-вот бросится на него.

— Послушайте, мне тоже не нравится эта комната, — признался Рауль таким же агрессивным тоном, как у нее, — но Эдуар знает только ее. Две недели назад мы разговаривали с детским психологом. Она сказала, что мальчик должен как можно дольше оставаться в привычной для него обстановке.

— Ах, так? Не знаю, кто ваш психолог, но я позволю себе не согласиться с его просвещенным мнением.

— Послушайте, кто вы такая, чтобы…

— Никто, — перебила его Джессика. — Если бы вы знали, как я не хочу делать это… — Она глубоко вздохнула. — Где Эдуар?

— Он спит. — Рауль указал на дверь с левой стороны, и Джесс подошла к ней.

Она заколебалась. Сердце умоляло ее не входить. Но за дверью малыш, которому всего три года. Сирота.

Возможно, Рауль прав, в отчаянии сказала себе Джессика. И психолог не ошибается. Сейчас она войдет, увидит спящего малыша, и утром со спокойной душой уедет. Несколько дней Раулю и Луизе придется успокаивать расстроенного ребенка, а в понедельник возвратится Козетта, и все уладится, как улаживается со дня его рождения.

Этот маленький мальчик не имеет к ней никакого отношения.

Джессика посмотрела на Рауля и увидела в его взгляде тревогу и сомнение.

Сомнение?

Он не уверен так же, как она.

Этого оказалось достаточно. Джессика решительно открыла дверь в спальню.

Комната освещалась тусклым светом ночника.

Эдуар вовсе не спал.

Сжавшись в комок, он забился в угол слишком большой для него кровати. Огромные глаза, полные страха, были широко раскрыты.

У малыша были вьющиеся светлые волосы и почти прозрачная кожа. На худеньком личике выделялись огромные карие глаза. Он лежал, напряженно глядя на дверь.

Кто мог бы чувствовать себя спокойно в такой постели? — гневно подумала Джессика, потрясенная видом ребенка. В кровати не было ни одной игрушки. Белая накрахмаленная простыня была так туго натянута поверх мальчика, что казалось, будто она врезается ему в подбородок.

Джессика осторожно сделала шаг вперед, и малыш испуганно сжался. Его большие глаза округлились от ужаса. Она обратила внимание на простыню: на ней не было ни одной морщинки. Было девять часов вечера. Ребенка уложили спать в шесть, и с тех пор он ни разу не пошевелился. В течение трех часов?

Рауль тихо подошел к кровати, и Джессика с облегчением увидела, что малыш смотрит на него с меньшим ужасом.

— Ты не спишь, — мягко сказал он. — Привет, Эдуар. Это Джесси.

Молчание.

— Возьмите его на руки, — приказала Джесс. — Ради бога, он же страшно испуган!

— Если я возьму его, он расплачется. То же самое происходит, когда его берет моя мать.

— А что он делает, когда вы не берете его? Он идет на руки к Козетте?

— Конечно.

— Она прижимает его к своей груди? Вы видели?

— Нет, но…

— Вы видели, чтобы она выносила его наружу? Играла с ним?

— У него особый режим. Мы не вмешиваемся.

Джессика сделала глубокий вдох. Потом еще один. Она должна бежать отсюда.

Эдуар снова посмотрел на нее. Настороженно. С опаской.

Он думает, что она очередная нянька. Еще одна прислуга, которой платят, чтобы она заботилась о нем.

Джессика в смятении смотрела на малыша. Его волосы совсем такие, как у…

Нет.

Но она поняла, что уже слишком поздно. Возникшую связь не разорвать.

Джессика подошла к кровати и подхватила Эдуара на руки, не обращая внимания на то, что он напрягся, как струна, собираясь заплакать.

Тельце худое. Слишком худое. Она прижала его к груди, и малыш отпрянул. Его взгляд в ужасе метался из стороны в сторону.

— Все хорошо, Эдуар, — прошептала Джессика. Опустившись на кровать, она приложила палец к его губам. — Не плачь, не нужно. — Она подняла глаза на Рауля. — Ты знаешь Рауля. Он твой дядя, а я его друг, Джесс.

— Козетта, — прошептал мальчик. Его нижняя губа жалко задрожала. — Козетта.

— Ей пришлось срочно уехать, — сказала Джессика, крепче прижимая его к себе. — Но здесь твой дядя Рауль. И бабушка. Позвать ее?

В глазах ребенка была пустота.

— У тебя есть плюшевый медвежонок?

— У него столько мягких игрушек, что их не счесть, — грустно сказал Рауль, указывая на джунгли.

— Я говорю о медвежонке. О друге. Я знаю, Эдуар, кто тебе нужен. — Джессика посмотрела на Рауля. — Дядя Рауль, нам нужна лошадка. Эдуар совсем не хочет спать, правда?

Белокурая головка слегка дрогнула.

— Вот и хорошо. У меня болит плечо, но твой дядя Рауль очень сильный. Дядя Рауль, ты будешь лошадкой.

— Лошадкой… — повторил он с таким видом, словно у него не было сомнений в том, что Джессика сошла с ума.

— Повернитесь, — сказала она. — Эдуар, ты умеешь ездить на лошадке?

Он качнул головой.

— Дядя Рауль — двуногая лошадка. Я посажу тебя ему на спину — вот так. Крепко держи его за шею. Дядя будет поддерживать тебя снизу. Рауль, — приказала она, — поддерживайте его снизу.