– Вас не оскорбили взгляды Лонгфелло на мифологию коренных жителей?

– Лонгфелло был гением, веселым, доброжелательным человеком. И ужасно волосатым. Я унаследовал от могоков отвращение к волосам, покрывающим тело мужчин. По-видимому, римляне разделяли их неприязнь. Однако при всем этом доброта Лонгфелло пересилила мое предубеждение. Его внешность забавляла меня. У него была смешная пружинистая походка, и он подпрыгивал, когда шел пешком. Помнится, я подумал, что он одет чересчур тепло для того времени года, но, наверное, сам я показался ему едва ли не голым. Тогда на мне еще не было всего этого. – Он со скромной гордостью указал на свои татуировки.

– Меня с самого начала заинтересовали трансценденталисты. Эмерсон хотел познакомить меня с Торо, но в тот день в Паркер-Хаус заглянул Лонгфелло, и мы случайно разговорились. Он так и не поверил до конца в то, что я реально существую. Он был до такой степени увлечен своей поэмой, что, кажется, поначалу заподозрил, будто бы выдумал меня!

Когда Эмерсон представил нас друг другу, Лонгфелло, должно быть, счел меня кем-то вроде благородного дикаря. – Айанаватта негромко рассмеялся. – Торо, в свою очередь, нашел меня несколько грубоватым.

Как бы то ни было, эта встреча была предопределена судьбой и сыграла важную роль в собственном путешествии Лонгфелло. Я понял, что его поэма предсказывает, каким образом я оставлю свой след в этом мире.

Три пера, которые я в своих грезах принял за орлиные, были, разумеется, тремя перьями для письма. Три писателя! Я неправильно истолковал свой сон, но предпринял именно те действия, которые требовалось. Это была настоящая удача. Я держался немного скованно, поскольку впервые посетил астральную сферу в физическом обличье. К сожалению, этот этап путешествия завершен. Я не знаю, когда в следующий раз увижу книгу.

Айанаватта начал сворачивать свой спальный мешок с привычной аккуратностью и ловкостью человека, живущего под открытым небом.

– Обитатель здешних мест носят вампумы, хранящие их знания и слова.

– Он указал на затейливо сплетенный пояс, который поддерживал его штаны из оленьей кожи. – Язык вампумов можно толковать столь же изысканно и изобретательно, как Библию, Джойса или американскую Конституцию. Порой заседания наших советов напоминают сборища французских постмодернистов!

– Вы сумеете доставить меня к мужу? – Я начинала понимать, что Айанаватта принадлежит к числу людей, имеющих склонность к абстрактным рассуждениям и способных говорить часами, если их не остановить.

– Он у какатанава?

– Думаю, да.

– Я отведу вас к ним. – Его голос зазвучал тише. – По крайней мере, я не видел в своих снах ничего, что мешало бы мне это сделать. Возможно, ваш муж познакомился с моим другом Даванададой, которого также называют Белым Вороном. – Он умолк, и на его лице появилось виноватое выражение. – Я слишком много говорю и чересчур разбрасываюсь в своих мыслях. Человек, который живет один, постепенно привыкает разговаривать сам с собой. За последние четыре года мне ни разу не доводилось просто, по-человечески, побеседовать с образованными людьми. Вы оказались для меня благословением. Честно говоря, это был самый лучший танец, который я когда-либо исполнял. Я надеялся, что к нам присоединится некая молчаливая полубогиня, и тогда нас станет трое. Но я отнюдь не был уверен, что вы окажетесь человеком. Сны подсказывают мне, что я должен делать, но умалчивают о том, чего мне ждать. Поднимается сильный ветер, он явно гневается на нас, и я не знаю, почему. Мои сны весьма противоречивы.

– Вы всегда действуете в соответствии со своими грезами? – Я была заинтригована. В конце концов, сны – моя специальность.

– Только после должных размышлений. И только если подходящий танец и песня приносят гармонию в объединенные миры. Я всегда испытывал склонность к духовному образу жизни. – Айанаватта принялся старательно чистить изящное весло из твердого дерева, изогнутое таким образом, что его можно было использовать как оружие в бою. Его лук и колчан со стрелами уже были аккуратно уложены в каноэ и закреплены. – Знайте же, Белая женщина-бизон, что я совершаю долгое духовное путешествие, которое началось в лесах моей приемной родины, известной вам под названием северного Нью-Йорка, – заговорил он после паузы. – Чтобы совершить великие дела, я должен объединять свою судьбу с судьбами других людей, но не имею права рассказывать о своем грядущем. Однако когда мое предназначение будет исполнено, я, наконец, обрету мудрость и могущество, которые требуются, чтобы обратиться к советам племен и приступить к завершающему этапу своего жизненного пути.

– Участвуют ли в ваших советах какатанава?

– Они нам не братья. У них свои советы. – Ему было трудно скрыть досаду, вызванную моим политическим невежеством.

– Почему вы называете меня Белой женщиной-бизоном? И почему я должна идти с вами, если хочу найти своего мужа?

– Так гласит миф. Он должен быть воплощен в жизнь. Он еще не стал реальностью. Полагаю, наши с вами судьбы отныне едины. Будь иначе, возник бы диссонанс. Ваше имя упоминалось в пророчестве в числе других. Желаете ли вы, чтобы я называл вас как-то иначе?

– Если можно, предпочла бы, чтобы вы называли меня графиней фон Бек, – сказала я. На языке, которым мы пользовались, это имя звучало гораздо длиннее оригинала. Он улыбнулся, восприняв мои слова как насмешку.

– Полагаю, графиня, вы присоединитесь ко мне – уже хотя бы потому, что вдвоем нам будет гораздо легче найти вашего супруга. Вы умеете плавать на каноэ? За день мы могли бы пересечь Блистающую Воду и добраться до устья Ревущей Реки. – В его голосе вновь слышалась ирония.

Во второй раз за последние двадцать четыре часа я отправилась в путь по воде. Каноэ Айанаватты было великолепным транспортным средством и отзывалось на наши движения, словно разумное существо. Порой создавалось впечатление, будто бы оно не касается воды. Налегая на весло, я спросила, далеко ли до деревни какатанава.

– Я бы на назвал их поселение деревней. Их Длинные дома находятся на некотором отдалении к северо-западу.

– Зачем они похитили моего мужа? Неужели власть закона не распространяется на их территорию?

– Я мало знаю о какатанава. Обычаи этого племени – не наши обычаи.

– Кто составляет это загадочное племя? Демоны? Людоеды?

Айанаватта чуть язвительно рассмеялся, продолжая поднимать весло и погружать его в кристально чистую воду. Я не могла не восхищаться его великолепно изваянным телом.

– Боюсь, я составил у вас превратное мнение о них. Вы ведь знаете, что легенды и слухи зачастую оказываются преувеличенными. Какатанава не похищают смертных. В случае с вашим мужем они вполне могли руководствоваться добрыми намерениями. Они никогда не причиняли нам зла.

Я поняла, что поспешила с выводами.

– Мы все еще находимся в Америке?

– Я привык называть этот континент по-другому. Но если вы жили после Лонгфелло, значит, ваше время для меня – отдаленное будущее.

Такое смещение времен – самое обычное дело в мирах грез.

– Стало быть, сейчас примерно 1550 год по христианскому календарю.

Он покачал головой, и орлиные перья в его волосах шевельнулись на ветру. Я вдруг сообразила, что впервые вижу столь яркие оттенки. Лучи солнца играли и переливались на перьях. Быть может, они наделены магической силой? Айанаватта прекратил грести. Каноэ продолжало мчаться по сверкающей воде. От далеких берегов доносился запах сосновой хвои и влажной травы.

– Нет. По этому календарю сейчас 1135 год вашей эры. Освобождение Британии норманнами началось шестьдесят девять лет назад. Если не ошибаюсь, они приурочивают его к солнечному затмению. Так вот, норманны выбрали не то затмение, которое соответствует действительности, а более позднее. Тем самым они пытались доказать, что мы позаимствовали у них идею демократического правления.- Он рассмеялся и тряхнул головой. – А до них был еще Лейф Эрикссон. В юности я столкнулся с древним скандинавом, колония которого была основана за сто лет до нашей встречи. Его можно было назвать Последним из викингов. Это было убогое, примитивное создание, и его племя было практически уничтожено индейцами-алгонкинами. Честно говоря, сначала я принял его за отощавшего медведя. Его племя назвало эту землю Винландом. Этот человек был суров и жесток, как его отец и дед. Эрикссон очаровал его предков рассказами о виноградниках и безбрежных полях пшеницы. Но пришельцев ждали здесь лишь скверный климат и злобные аборигены, многократно превосходившие их числом. Они назвали нас "плаксами", или "скрелингами". Я слышал, нескольких плененных женщин и детей скандинавов приняли к себе каяки, но это были последние представители их народа.