К Юре Зарницыны приходят на другой день сразу же после репетиции. Их освободили теперь ото всех выступлений, и вечера в полном их распоряжении.

Дверь им открывает Антон.

— Наконец-то заговорила совесть! — мрачно произносит он, помогая Маше раздеться.

— Так ведь не знали же, что Юра болен, — оправдывается Алеша.

— Раз не было его вчера целый день, не трудно было догадаться, что с ним что-то случилось, — все еще ворчит Антон.

— Мы же все время в новом здании. А у Юры и в старом помещении могли быть дела…

— Нет у нас оправданий, конечно, — прерывает брата Маша. — Виноваты. Однако вы, Антоша, могли бы и сообщить нам, что Юра заболел.

— Не велел он мне этого, — понижает голос Антон. — Сами знаете, какой у него характер. Но хватит об этом! Все разделись? Тогда пошли.

— А что с ним? — спрашивает Маша.

— Ушибы, — шепотом сообщает Антон. — Недели две, а то и больше придется теперь лежать.

— Ого, целая делегация! — смеется Юрий, пытаясь подняться с дивана. — Решили, наверно, что я совсем уже отдаю концы?

— Не смей подниматься, Юрий! — рычит на него Мушкин. Лежи спокойно. Это твои друзья пришли, а не похоронная комиссия, так что веди себя прилично.

— Как вам не стыдно, Юра, не сообщить нам, что заболели, — укоризненно качает головой Маша.

— Да какая это болезнь! — пренебрежительно машет рукой Елецкий. — Это не столько врачи, сколько Антон меня уложил. А у вас серьезные репетиции, что же я буду беспокоить вас по пустякам? Да и ненадолго этот санаторий — полежу денек-другой и снова к вам в цирк.

Маша садится рядом с диваном и осторожно берет его большую руку.

— Это ведь вы из-за меня что-то себе повредили… Никогда не прощу себе, что так поздно узнала о вашей болезни.

— Ну да что вы, право, — смущается Юрий. — Наверно, Антон наговорил вам каких-нибудь страстей? Но это ему так не пройдет! Уж я-то уложу его основательнее, чем он меня…

— Но это когда выздоровеешь, — деловито уточняет Антон. А как вы насчет чая? — обращается он к Зарницыным. — Юра тоже бы тогда за компанию с вами.

— Чаю действительно не худо бы, — охотно соглашается Сергей. — Помоги Антону организовать это, Маша. А мы тут пока побеседуем с Юрой.

Он садится на место Маши и берет со столика, стоящего возле Юриного дивана, целую стопку книг.

— Похоже, что Антон вместо лекарств художественной литературой вас лечит? — усмехается Сергей, с любопытством перелистывая одну из книг.

— Да, порекомендовал вот прочесть все это. Он ведь думает, что я пролежу тут не менее года.

— И все поэзия, — замечает подсевший к Сергею Алеша. Блока я и сам всегда с удовольствием читаю. А вот о Петрарке только слышал.

— Да где вам, физикам, читать Петрарку! — усмехается вернувшийся с кухни Антон. — Вы больше Винером увлекаетесь. А между прочим, у Юры с Петраркой много общего, хотя Юра об этом и не подозревал до тех пор, пока я не дал ему почитать великого итальянского поэта.

— Может быть, тогда и нам объясните, что же у них общего? — просит Маша.

— А общее у них то, — с неестественной для него грустью произносит Антон, — что Франческо Петрарка почти все свои лирические стихотворения посвятил прекрасной и очень гордой даме — мадонне Лауре. А Юра Елецкий обрек себя на то, чтобы всю жизнь рисовать только Машу Зарницыну.

— Ну, знаешь ли, Антон!.. — скрежещет зубами Юрий, снова делая попытку подняться.

— Ну, ну, только без буйства! — смеется Маша, осторожно укладывая его на диван.

Маше очень приятно тут с так неправдоподобно влюбленным в нее Юрой, с остроумным, все знающим Антоном, с братьями, которых любит она больше всего на свете. Сидеть бы так весь вечер за чаем, болтать о разных пустяках, слушать то иронические, то гневные Антоновы тирады, но ведь надо и домой…

И вдруг резкий звонок! Антон настороженно смотрит то на дверь, то на Юрия.

— Открывай, чего ждешь? — кивает ему Елецкий.

— Так ведь Митрофан, наверное…

— Ах, черт бы его побрал!

— Я его сейчас с лестницы спущу! — воинственно засучивает рукава Антон.

— Ладно, в другой раз! — примирительно машет рукой Юрий. — Впусти.

А Митрофан Холопов, ибо это действительно он, стоит за дверью, все нажимает и нажимает кнопку звонка.

— Ты что! — набрасывается на него Антон. — Не знаешь разве, что Юра болен? Чего раззвонился?

— А вы чего не впускаете? И по телефону к вам нельзя дозвониться.

— А нам не о чем с тобой…

— Чего не о чем? Не знаете ведь еще…

— И знать не хотим.

— Ну ладно, — осторожно отстраняет Антона Холопов, — не петушись. Дай с Юрой поговорить. О, да тут весь цирк. Привет вам, космонавты! Рад вас видеть! Помогите мне этих донкихотов уговорить. Не хотят на киностудию идти. Отличную работу им предлагаю. Кстати, могу и вас…

— Нет, спасибо, — торопливо перебивает его Маша. — Нам и в цирке неплохо.

— Что значит — неплохо? Да вы понимаете хоть разницу между цирком и кино? Кино — это многомиллионная аудитория, мировая известность…

— А ты знаешь, Митрофан, — спокойно прерывает Холопова Юрий, — Антон собирался ведь с лестницы тебя спустить, и я уже жалею, что отсоветовал ему сделать это.

Кажется почти невероятным, что маленький, щуплый Мушкин смог бы справиться с этим бородатым верзилой, однако не только Зарницыны, но, видно, и сам Холопов не сомневается, что он сделал бы это.

— Я с вами, как с интеллигентными людьми, — обиженно произносит Митрофан Холопов, медленно направляясь к двери, — а вы хамите. Хорошо, я уйду, но вы еще пожалеете, что отвергли мои предложения…

— Катись! — кричит ему вдогонку Антон Мушкин.

Илья звонит Маше спустя два дня после того, как они были в Доме ученых.

— Здравствуйте, Машенька! — весело кричит он в телефонную трубку. — Ужасно соскучился по вас. Вы и представить себе не можете, как хочется повидаться с вами…

— Нет, нет! — слишком уж поспешно, как кажется Илье, перебивает его Маша. — Вы извините и не обижайтесь на меня, пожалуйста, но я не могу. Серьезно болен Юра. Спасая меня, он сильно ушибся и теперь лежит в постели. Вам рассказывала Ирина Михайловна, как я сорвалась с трапеции? Если бы не он, я бы, наверно… А теперь он лежит в постели, и я считаю своим долгом…

— Ну, извините тогда, — теперь уже Илья перебивает Машу. — Я вас понимаю. Передайте, пожалуйста, Юре привет от меня.

Конечно, все это совершенно естественно и всякая другая девушка поступила бы так же, как и Маша, и все-таки Илья не может подавить в себе чувство горечи. Могла бы она объявить ему об этом и не таким категорическим тоном.

"Буду теперь холоден с нею, — решает он. — И никаких приглашений она от меня больше не услышит. Черт меня дернул, однако, похвастаться перед Левой, что сегодня я снова иду с ней в кино!.."

Ирина Михайловна давно уже заметила, что Илья явно охладел к своей цирковой антигравитационной установке. Вот пошла уже вторая неделя с тех пор, как был он возле нее в последний раз.

Ей, правда, известно, что он теперь с утра до ночи в институте отца. Даже вечерами его трудно застать дома. И по воскресеньям пропадает он где-то. Раз только вся их семья обедала вместе. Но Илью и за обедом нельзя было ни о чем спросить — он все время ожесточенно спорил с отцом.

Это был их обычный спор о научных проблемах, смысл которых Ирине Михайловне был не совсем ясен. На этот раз, однако, спорили они уже не как противники, а как единомышленники, и не по принциЬиальным, а лишь по каким-то частным вопросам. И уже одно это радовало Ирину Михайловну.

Лишь после обеда ей удалось наконец спросить сына:

— А как же с цирком, Илюша? Ведь там твоя установка. Разве она не интересует тебя больше?

— Это пройденный этап, мама.

— То есть как это пройденный?

— Аппаратура моя работает там исправно, а физическую суть явления изучаем мы теперь в институте на новой установке. В общем, делаем в институте то, что сделать в цирке просто невозможно.

— Выходит, что цирк и не нужен был вовсе?.. — разочарованно произнесла Ирина Михайловна.