– Хочу пить, – сказала женщина и добавила, искоса взглянув на Сонка: – И танцевать.

Чудесный вечер – едва ли не самый приятный в жизни Владыки. Они танцевали, гуляли и снова танцевали, уже на площади. Потом, вернувшись в ту же таверну, поужинали и немного посидели, слушая музыку. Теперь совсем юная девушка играла на флейте что-то бесхитростное и тоже чуть-чуть печальное. Звуки казались серебристыми и вызывали в памяти образ теплого летнего дождя. Странное дело – Сонк со своей новой знакомой почти не разговаривали, будто в этом не было необходимости. Она спросила, как его зовут. И Сонк сказал – Торанс. Имя отца. Он обычно называл его, когда хотел сохранить инкогнито.

Женщина удивленно распахнула глаза – они у нее были почти черные, а иногда отливали фиолетовым и блестели, словно драгоценные камни – и улыбнулась.

– А тебя? – спросил он, чувствуя, как от странного предчувствия сжимается сердце.

– Тора.

Он наклонился через стол, взял ее руку и поцеловал тонкие, нежные, душистые пальцы. Поднимая голову, поймал устремленный на него пристальный печальный взгляд. И снова испытал острое чувство узнавания.

Тора высвободила руку, встала и, не произнеся ни слова, направилась к выходу.

Сонк, с гулко заколотившимся сердцем, пошел за ней.

Выйдя из таверны, они свернули за угол и все так же молча двинулись в направлении порта. Улицы становились все безлюднее, все темнее, приходилось часто сворачивать. Сонк не запомнил дороги.

Наконец они остановились перед небольшим деревянным домом, утопавшим в зелени сада, невидимого во мраке, но источающего сильный аромат множества цветов.

Тора открыла дверь ключом, что было на острове большой редкостью – здесь люди редко запирали свои жилища, – и вошла первой. Запах чужого жилья ударил в ноздри – странный, немного отдающий гарью, – но уже мгновение спустя Сонк забыл обо всем.

Комната освещалась только рассеянным лунным светом, падавшим сквозь окно. Фигура женщины четко вырисовывалась на этом фоне, ее глаза в полумраке отсвечивали серебром. Вот она сняла шляпу, отбросила ее в сторону, шагнула к Сонку. Ее влажно поблескивающий рот оказался совсем рядом, и Сонк потянулся к нему. Но Тора отстранилась. Она стала расстегивать его рубашку, одновременно целуя короткими, быстрыми поцелуями – в лицо, шею, грудь. Наконец рубашка упала на пол. Руки, прохладные по контрасту с жаром его тела, скользнули к поясу. Щелкнула застежка. Тора присела и, стягивая с него брюки, продолжала осыпать тело Сонка поцелуями, опускаясь все ниже.

Его плоть восстала. Ее мягкие губы заскользили вдоль, делая напряженное ожидание почти нестерпимым. Сонк сделал движение, чтобы тоже опуститься на ковер, но Тора опять удержала его. Она поднялась сама, обвила руками, всем телом тесно прижалась к нему и хрипло прошептала:

– Теперь ты раздень меня. Физическая близость с женщиной, которую доныне приходилось переживать Сонку, протекала достаточно бурно, но предельно просто и быстро. Он был уверен, что ничего другого и не бывает. Происходящее теперь разительно отличалось от всего прошлого опыта. Однако Владыка был способным учеником и все схватывал на лету. Вот и сейчас он мгновенно понял – не умом, а на уровне инстинкта – предлагаемая ему прелюдия многократно усиливает наслаждение.

Тело Торы было восхитительно нежным и гибким, а грудь – неожиданно большой при столь хрупком сложении, налитой и упругой.

Теперь Сонк раздевал женщину, осыпая ее поцелуями. Она слегка приподняла одну грудь, и сосок оказался возле самого его рта. Он поцеловал, но сосок не отодвигался. Сонк обхватил его губами, сжал и услышал прерывистый не то вздох, не то всхлип удовольствия, от которого все в нем затрепетало.

К тому моменту, когда оба оказались обнажены, он уже испытывал почти боль в нижней части живота – сладкую, томительную боль предвкушения. Не разжимая объятий, они сделали несколько шагов в сторону и рухнули на низкую постель. Наконец тела их слились воедино, двигаясь в бурном, все ускоряющемся ритме. Взрыв – и вот он, долгожданный миг наивысшего наслаждения, пронзившего все тело, заставившего трепетать каждый нерв.

Обессиленные, они лежали рядом, но прошло совсем немного времени, и рука Торы снова заскользила по груди Сонка, опускаясь вниз, к животу… Это была незабываемая ночь. Только к утру оба наконец задремали в объятиях друг друга.

Сонк проснулся первым, когда косые лучи явно предвечернего солнца упали на лицо. Тора лежала рядом, подложив под голову руку и разметав по подушке черные волосы. Лицо ее выглядело бесконечно милым, усталым и… снова напомнило Сонку кого-то очень, очень хорошо знакомого. Внезапно его озарило. Он приподнялся и зашарил взглядом по сторонам. Отметив мимоходом, что комната обставлена очень просто, почти бедно, он наконец углядел на деревянной, даже непобеленной стене то, что искал, – овальное зеркальце. Стараясь не разбудить Тору, выбрался из постели и, ступая босыми ногами по мягкому, травянисто-зеленому ковру, подошел к мерцающему стеклу.

Лицо Сонка тоже казалось усталым и бледным, под глазами ясно обозначились голубоватые полукружия… и это, конечно, было типично мужское лицо.

Но если бы на свете существовала сестра-близнец, то она как две капли воды походила бы на Тору.

Вечером, на исходе второго из трех отпущенных Сонку свободных дней, они отправились гулять вдоль берега. Захватили с собой корзинку с едой и питьем. Выбрали пустынное место и уселись на еще не остывший песок. У Сонка разыгрался просто зверский аппетит. Тора же съела лишь кусок хлеба с сыром и выпила полстакана слабого хмельного. Луна, уже слегка обгрызенная с одного бока, но все еще большая и яркая, заливала все вокруг призрачным светом. Вдруг на ее фоне с гортанными криками пролетела стая морских птиц, развернулась, точно испугавшись чего-то, и понеслась обратно. Легкий ветерок шелестел ветвями растущих неподалеку кустов, и мягко' шептали о чем-то волны, набегая на песок.

Сонк смотрел, как Тора ест, – не спеша, аккуратно – как блестят в лунном свете ее безупречные белые зубы. Он пытался поймать ее взгляд, но она все время поворачивалась так, что он не мог уловить. Он хотел ее спросить…

Он очень о многом хотел бы ее расспросить! Владыка Сонк не верил в случайные совпадения. В особенности когда речь шла не об одном, а о нескольких сразу. Но мужчина, назвавшийся Торансом, все еще ощущал на губах вкус поцелуев этой женщины и был готов поверить во что угодно – лишь бы не разрушать очарования. При одном воспоминании о прошедшей ночи он испытывал сладкое томление, а даже случайно прикоснувшись к руке Торы – приятное покалывание, бегущее по всему телу.

К тому же Сонк интуитивно чувствовал, что его вопросы могут остаться без ответа. Тора была немногословна, а может быть, просто не в настроении.

«Завтра, – сказал он себе, – я расспрошу ее обо всем завтра. Завтра я сделаю все, что должен, в том числе проникну в ее мысли, если почувствую необходимость. А сегодня не хочу думать ни о чем. Только смотреть на нее, чувствовать, что она рядом, что я в любой момент могу обнять ее, вдохнуть волнующий запах, исходящий от пышных густых волос, зарыться в них лицом…» Внезапно Тора встала и, на ходу сбрасывая одежду, пошла к воде.

Сонк завороженно следил, как ее тонкая, гибкая фигура, словно сотканная из лунного серебра, остановилась у кромки воды. Вот руки взметнулись вверх, закалывая волосы, и от этого движения приподнялись налитые груди с торчащими сосками. Вот пальцами одной ноги, балансируя на другой и отставив руки в стороны, женщина попробовала воду. Вот вошла в нее, вскинув руки над головой, и стала удаляться, погружаясь все глубже. Вот растворилась в лунном сиянии, слилась с ним, исчезла…

Исчезла?

Сонк вскочил, торопливо сбросил одежду и бросился в воду. Он прекрасно плавал, но долго не мог догнать Тору. Она плавала еще лучше. Казалось, ее бледное, будто светящееся тело совсем рядом – и вдруг снова ускользало от него. А потом, неожиданно развернувшись, она сама поплыла ему навстречу, обхватила руками, притянула к себе. Сонк стиснул ее в объятиях. Их тела снова слились воедино, и это было так же прекрасно, как прошлой ночью. А может быть, даже лучше – вода, ласкающая кожу, создала совершенно новые ощущения…