Оставшись один, Эдуард вошел в молельню, опустился на колени и долго молился, смиренно прося Бога позволить ему с честью выйти из битвы, если завтра придется сражаться.

Закончив молитвы, король велел позвать принца Уэльского.

— Сын мой, завтра, по всей вероятности, вы должны заслужить себе рыцарские шпоры, — сказал он. — Поступайте так же, как только что сделал я, и молите Бога, чтобы он пришел вам на помощь, ибо вся сила нисходит на нас от него.

Эдуард обнял сына; тот тоже опустился на колени и предался молитве.

Король ушел спать.

На другой день он поднялся на рассвете и отслужил мессу вместе с принцем Уэльским, сказавшим после этого:

— Я готов, отец мой.

Наибольшая часть рыцарей, сопровождавших короля, исповедовалась перед битвой, и, после того как были отслужены мессы, Эдуард отдал приказ всем воинам покинуть места ночлега и вновь занять позицию, на которой они располагались вчера.

Потом он приказал устроить на опушке леса, в тылу своей армии, большой загон (в него вел только один вход) и укрыл там лошадей и обозы.

Все рыцари и лучники остались пешими.

Затем он занялся расположением боевых порядков, или, чтобы сказать точнее и воспользоваться более современным выражением, — расставил свои полки.

Их было три.

Первым командовал принц Уэльский, в подчинении которого находились граф Уорик, граф Кенфорт, мессир Год-фруа д'Аркур, мессир Реньо Кобхэм, мессир Томас Холэнд.

Далее следовали мессир Ричард Стэнфорт, сэр Манн, мессир Бартелеми Браббс, мессир Джон Чандос, мессир Роберт Невил, мессир Томас Эфорд, сэр Буршир, сэр Лэ-тимер и много других славных рыцарей и оруженосцев.

Этот полк состоял из восьмисот пехотинцев, двух тысяч лучников и тысячи «разбойников», набранных из валлийцев. (Мы уже рассказывали о том, что представляли собой эти «разбойники».)

Вторым полком командовали граф Норхэнтон, граф Арондейл, сэр Рос, сэр Люк, сэр Вильбе, сэр Бассет, сир де Сент-Обен, мессир Людовик Тюэту, сэр Мильтон, сэр Ла-шелс и другие.

Этот полк состоял из пятисот пехотинцев и тысячи двухсот лучников. Наконец, третий полк вел сам король; в нем было множество рыцарей и оруженосцев, выбранных им самим.

Когда полки были выстроены, когда каждый — граф, барон или рыцарь — узнал, как ему предстоит действовать, король, взяв в правую руку небольшой белый жезл, сел на стройного коня для парадных выездов и в сопровождении маршалов, державшихся справа от него, объехал ряды войск, напомнив воинам, что в их руках право и честь короля.

Он говорил об этом таким кротким тоном и с такой приветливой улыбкой, что люди, какой бы заботой они ни были охвачены, успокаивались, видя столь чудесное лицо и слыша столь добрые слова.

Это обращение короля к войскам завершилось к полудню.

Эдуард вернулся в свой полк и отдал приказ, чтобы воины вволю поели и выпили по кубку вина.

Когда солдаты подкрепились, снова убрав кружки и бочонки с вином на повозки, они уселись на землю, взяв наперевес оружие, и стали ждать.

Филипп VI ранним утром тоже отслужил мессу в аббатстве святого Петра в Абвиле вместе с королем Богемии, графом Алонсонским, графом Блуаским, графом Фландрским и главными из вельмож, находившимися в городе.

На восходе солнца Филипп выступил из Абвиля, ведя за собой такое огромное количество солдат, что никто не мог поверить в подобное.

Когда король отъехал от города на два льё, к нему приблизился Иоанн Геннегауский и сказал:

— Сир, было бы хорошо, если бы вы сами командовали полками и приказали всей пехоте выдвинуться вперед, чтобы ее не затоптала кавалерия. Потом следовало бы послать трех-четырех ваших рыцарей, чтобы они известили врагов и выяснили, какую позицию те занимают.

— Вы правы, мессир, — согласился король, — я последую вашему совету. Он послал в разведку четырех отважных рыцарей, коими были: Муань де Бакль, сеньор де Нуайе, сеньор де Боже и сеньор д'Обиньи.

Эти рыцари придвинулись к противнику совсем близко, так что англичане хорошо поняли, зачем они сюда пришли, но прикинулись, будто не замечают их и дали им спокойно вернуться в свою армию (она остановилась, увидев разведчиков).

Они прошли сквозь толпу, по-прежнему окружавшую короля, и тот, обращаясь к Муаню де Баклю, спросил:

— Ну что, мессир, какие новости?

— Сир, мы видели англичан, — ответил тот. — Они разбились на три полка и, похоже, не намерены отступать, ибо невозмутимо сидят на земле. Если вы мне позволите, сир, я дам вам один совет.

— Слушаю вас.

— Если никто не предложит ничего лучшего, я советую остановить здесь всех воинов и заставить их провести на этом месте весь день, ибо, когда идущие позади присоединятся к тем, кто находится впереди, и вы построите их в боевые порядки, будет уже поздно. Ваши люди будут усталыми и сбитыми с толку, тогда как враги — свежими и подготовленными ко всему. Завтра утром вы сможете гораздо лучше расположить ваши полки и посмотреть, с какой стороны следует атаковать.

Совет понравился королю; он приказал осуществить все, что предложил Муань де Бакль.

Поэтому два маршала поскакали — один вперед, другой назад, — крича знаменным рыцарям:

— Именем короля и покровителя нашего святого Дени, знаменосцы, стойте! Те, кто шел в авангарде, встали, но те, кто двигался сзади, продолжали идти вперед, отвечая, что они остановятся лишь тогда, когда нагонят авангард.

Идущие впереди заметили это; они возобновили движение, ибо гордыня каждого воина заключалась в том, чтобы быть в первом ряду, почему они и не вняли словам отважного рыцаря.

Ни король, ни другие командиры уже не могли справиться с солдатами, и вся эта людская масса пришла в беспорядочное и бесконтрольное движение.

Тогда произошло то, что и должно было случиться.

Поскольку французы какое-то время еще продвигались вперед, то оказались лицом к лицу с врагами, и все воины, желавшие быть в первых рядах, отпрянули назад, поняв, что им лучше было бы послушаться совета Муаня де Бакля, а не делать все по-своему.

Но было уже поздно.

Они отступали в таком беспорядке, что шедшие позади сочли, будто в авангарде армии идет бой и часть их войска уже разбита, а посему, растерявшись, одни поспешили на помощь первым, другие же стояли на месте.

Дороги, ведущие из Абвиля в Креси, были забиты людьми; солдат, в самом деле, было так много, что за три льё до лагеря англичан французы уже обнажили мечи с криками:

— Смерть врагам! Смерть!

Но кричали они напрасно, ибо пока перед ними никого не было.

Никто не смог бы точно описать, что происходило тогда среди французов, столь велики были хаос и смятение в армии короля Франции.

Англичане, увидев, что на них надвигаются французы, без всякого усилия встали и построились в боевые порядки; полк принца Уэльского занял позицию впереди лучников, выстроившихся в форме бороны, а пехота укрылась за ним.

Граф Норхэнтон и граф Арондейл со своим корпусом были готовы поддержать полк принца Уэльского, если возникнет необходимость.

«Вам надлежит знать, что французские сеньоры, короли, герцоги, графы, бароны подошли к полю битвы не все вместе, а одни впереди, а другие сзади, без лада и порядка», — пишет Фруассар.

Когда король Филипп прибыл к месту расположения англичан и увидел врагов, кровь прилила к его лицу: он смертельно их ненавидел. Посему он не смог удержаться от сражения и приказал своим маршалам:

— Пропустите вперед генуэзцев и начинайте битву во имя Бога и благодетеля нашего святого Дени.

Филипп располагал при Креси примерно пятнадцатью тысячами генуэзских арбалетчиков, которым вовсе не хотелось вступать в бой, поскольку они, прошагав шесть льё в тяжелых доспехах и с арбалетами, так устали, что валились с ног.

Поэтому они сказали, что не могут быть большой подмогой в битве.

Эти слова дошли до графа Алансонского; он пришел в такую ярость, что вскричал:

— Зачем взваливать себе на шею этих продажных мерзавцев, что всегда трусят, когда в них возникает нужда?