И тут англичане уступили.

Мессир Тома д'Ангурн был дважды ранен и взят в плен; в конце концов он остался в руках французов; Жану д'Артюэлю с кучкой своих людей удалось бежать, но большая часть его солдат погибла или была пленена.

В те минуты, когда Жан и его спутники, вернувшиеся в лагерь, рассказывали Танги сию печальную новость, сир Гарнье де Кадудаль, не сумевший подоспеть раньше, прибыл со своей сотней латников.

— Что происходит? — спросил он.

Ему поведали о неудаче, которую потерпели люди графини.

— Ну и что ж такого? — снова спросил он.

— Вам легко так говорить, — ответил Жан д'Артюэль. — Сразу видно, мессир, что вы приехали сию минуту и вам, в отличие от нас, не пришлось сражаться с тринадцатью тысячами солдат.

— Пустяки! — возразил Гарнье. — Вы знаете, что нам надо сделать?

— Слушаем вас.

— А последуете ли вы моему совету?

— Да, если он будет хорош.

— Быстро вооружите всех ваших всадников и пехоту. Ваши враги отдыхают после победы и, конечно, не ждут вас. Воспользуемся их беспечностью и атакуем их; в успехе я ручаюсь.

Совет был хорош, и его приняли.

Все взялись за оружие. Кавалерия шла впереди, за ней следовала пехота. Солнце взошло в те минуты, когда они атаковали французский лагерь, где солдаты спали в полной безмятежности.

Англичане принялись крушить палатки, сундуки с посудой и знамена; они убивали играючи, так что все это скорее напоминало заклание, нежели битву. Более двухсот французских рыцарей было убито на месте наряду с четырьмя тысячами других солдат. Карл Блуаский и все храбрецы из Бретани и Нормандии попали в плен.

Что касается Тома д'Ангурна, то его не было необходимости отбивать силой: он сам просто присоединился к соратникам, и, таким образом, ему не довелось жаловаться на долгий плен.

Никогда врагам не удавалось за столь короткое время перебить так много храбрых и благородных людей, ведь мессир Карл Блуаский потерял там цвет своего графства.

Это была великая победа для графини Монфорской, и можно было бы считать, что взятие в плен Карла Блуаского положит конец вражде; но его жена, герцогиня Бретонская, продолжила борьбу, и война теперь шла между двумя дамами — герцогиней Бретонской и графиней Монфорской.

Теперь оставим одних предаваться горю, других — радоваться этой авантюре и вернемся к королю Филиппу, терпевшему поражение за поражением.

Король Франции, видя, с каким упорством Эдуард ведет осаду Кале, и узнавая каждый день о страданих, претерпеваемых осажденными, вдруг решил покончить со всем этим, дать англичанам сражение и, если окажется возможным, вынудить их снять осаду.

Поэтому он повелел объявить в королевстве, чтобы все рыцари и оруженосцы в день праздника Троицы съехались в город Амьен или оказались поблизости.

Все откликнулись на зов, все не преминули явиться, ибо, какую бы рану Филиппу ни нанесли, какое бы поражение он ни потерпел, в королевстве Франция такое славное и честное рыцарство, что там никогда не будет недостатка в защитниках.

Посему и сошлись в Амьене герцог Нормандский, старший сын короля, который говорил, что снова возьмет в руки оружие лишь после того, как отпустят на свободу Готье де Мони; герцог Орлеанский, младший сын короля; герцог Бургундский Эд, герцог Бурбонский, граф де Фуа, мессир Людовик Савойский, мессир Иоанн Геннегауский, граф д'Арманьяк, граф де Форе, граф де Валентинуа и еще много графов и баронов; перечисление имен могло бы произвести сильное впечатление.

Когда все собрались и стали держать совет, выясняя, каким образом можно было бы оказать помощь жителям Кале, было решено, что снять осаду возможно лишь в том случае, если будет заключен союз с фламандцами и французам будет открыт путь со стороны Гравлина.

Поэтому Филипп VI сразу же отправил во Фландрию послания, чтобы договориться об этом с фламандцами.

Но в то время у короля Англии было во Фландрии так много хороших друзей, что они никогда не оказали бы подобную любезность его сопернику.

Тем не менее обещания Филиппа VI были превосходны: он в самом деле предлагал отменить бойкот Фландрии; в течение шести лет поддерживать там очень низкие цены на хлеб; доставлять фламандцам из Франции шерсть, которую те будут обрабатывать, с привилегией продавая во Франции изготовленные из нее сукна, кроме всех прочих тканей, что они смогут поставлять, вернуть им города Лилль и Бетюн; защитить их от супроnote 5, а для большей надежности в выполнении этого обещания посылать им крупные суммы; наконец, предоставлять выгодные места молодым людям благородного происхождения, не имеющим приличного состояния.

Фламандцы не поверили этим обещаниям и отвергли их, заявив при этом, что король Франции берет так много обязательств лишь для того, чтобы добиться своих корыстных целей.

Когда Филипп узнал об этом, он все-таки не пожелал отказаться от своей затеи, так как не хотел, чтобы столько благородных и доблестных рыцарей съехались напрасно.

Поэтому он объявил, что они будут наступать в направлении Булони. Король Англии, продолжавший осаду Кале и каждый день пытавшийся изыскать способ, с помощью которого можно было бы заставить горожан сдаться, прослышал, что король Филипп, собрав огромное количество солдат, хочет дать ему сражение, сильно задумался: с одной стороны, атаковать французов — почти безумие, но, с другой стороны, ведь и на него могли напасть.

К терпению короля Англии вынуждало то, что Кале плохо снабжался съестными припасами, потому что два моряка, несмотря на их ловкость и усердие, с трудом доставляли продукты в город.

Тогда, чтобы перекрыть путь с моря, Эдуард повелел наскоро построить высокий и большой замок, приказав сильно укрепить его и сделать неприступным.

Этот форт был расположен на песчаной косе при входе в гавань, примерно там, где теперь находится Рисбан.

Спустя некоторое время после постройки этого замка англичане узнали, что в море находится караван судов с продовольствием для жителей Кале. Готье де Мони, граф Оксфорд, граф Норхэнтон, граф Пемброк и многие другие вместе с войсками погрузились на суда и на другой день после праздника святого Иоанна Крестителя встретили этот конвой по ту сторону Кротуа.

Он состоял из сорока четырех судов одинаковых размеров, причем десять галер сразу же ушли назад, в открытое море. Многие суда укрылись в гавани Кротуа, но двенадцать из них сели на мель, и экипажи их были перебиты.

На другой день, едва взошло солнце, англичане, увидев, что из Кале вышли два судна, тут же бросились за ними в погоню. Одно вернулось в порт, другое село на мель, и англичане взяли в плен владельца генуэзских галер, семнадцать генуэзцев и еще примерно четыреста человек.

В тот миг, когда его собирались схватить, владелец галер швырнул в море топор, к которому было привязано письмо капитана Кале королю Франции.

Этот жест не ускользнул от внимания Готье де Мони; он сразу сообразил, каким важным было это письмо.

На следующий день, в час отлива, какой-то человек, охваченный сильным возбуждением, бродил по берегу моря; он не сводил глаз с волн, отдалявшихся от него, и, казалось, заранее измерял глубины убегавших вдаль морских валов.

Это был Готье де Мони: ему вчера показалось, что, если судить по месту, куда был брошен топор, то море, отступая, непременно обнажит его на песке.

И Готье не ошибся.

Вдруг он радостно вскрикнул: топор с привязанным к нему письмом еще не успело смыть море. Он схватил письмо и прочел следующее:

«Дражайший и возлюбленнейший повелитель!

Я препоручаю себя воле Вашей, пока могу сделать это. Если Вам угодно будет знать о положении города Вашего Кале, то знайте, что в час, когда мы пишем сие письмо, все мы еще живы и здоровы и сохраняем волю служить Вам и делать все, что может способствовать Вашей чести, а нашей пользе.

Но, увы, дражайший и возлюбленнейший повелитель, знайте же, что если люди в замке пока целы, то город далеко не таков, как люди: в нем не хватает зерна, вина, мяса; знайте же, что мы уже дошли до того, что едим собак, кошек и лошадей, а если так будет продолжаться еще какое-то время, мы станем пожирать людей, ибо Вы писали нам, что город надо удерживать до тех пор, пока в нем останется хоть какая-нибудь пища.