— Так что она ожила? — удивленно спросил я

— Да. Там, в мире живых, ее все-таки откачали. Надо признать, что медицина на Земле не стоит на месте. Раньше таких случаев практически не было. А теперь случаются и не по одному в год. Но это проблема не нашего отдела. Это «смертники» пусть теперь отчитываются, почему они дату ее появления здесь неправильно определили.

— А мы куда? — спросил я.

— Прогуляемся по помещению, — ответил мой спутник.

— "Земную жизнь пройдя до середины, я оказался в сумрачном лесу…"- процитировал я классика.

Начальник смены оглянулся на меня с любопытством.

— Приятно общаться с культурным человеком. Неужели старика

Данте еще кто-то читает? — спросил он.

— Да практически нет. Что-то мне не попадались люди, которые бы сознались, что одолели его целиком. Видимо, времени не хватает. Быт заедает.

— В мое тоже его редко кто читал, — согласился мой спутник.-

А я, значит, получаюсь, вроде, как твой Вергилий? Ну что ж, что-то в этом есть, похоже. Тогда и зови меня Валерием. Тем более, что однажды меня именно так и звали. Нам сюда.

При этом он показал на дверь без каких-либо надписей, после чего прошел сквозь нее, не открывая створок. Я же решил не экспериментировать и дверь открыл.

Помещение было пустым. Это я успел разглядеть еще на пороге. Но стоило Валерию выйти на середину комнаты, как в ней самым волшебным образом появилась мебель.

— Я заказал деловой кабинет, — сказал он, — так разговаривать будет удобно. Садись в кресло.

Я опустился на предложенное мне место. Валерий же сел за шикарный письменный стол.

— На той Земле, где все еще живы, для завязки разговора я предложил бы тебе сигарету или выпить, — сказал он. — Но здесь у нас всего этого, понятное дело, нет, да и как, мне кажется, ты в этом не очень-то нуждаешься.

Я прислушался к своим ощущениям. Действительно, я ничего подобного не хотел: ни есть, ни пить, ни курить. Я даже не нуждался в женской ласке. У меня ничего нигде не болело, не чесалось, не свербило. Я не ощущал собственного веса, а также хоть какой-либо усталости от своих действий. Я не пробовал, но был полностью уверен, что запросто смогу сесть на шпагат, подтянуться на перекладине тысячу раз, встать на голову и совершить еще множество подобных оригинальных поступков из категории тех, которые ранее были мне абсолютно недоступны. Но в то же время, честно говоря, я не мог сказать, что эти вновь появившиеся у меня способности сильно меня радовали. Я ведь осознавал, что с потерей своего тела, своих мускулов, пусть и дряблых от сидячей работы, своего изработавшегося сердца и своих почти здоровых легких, с потерей своих хронических болячек в виде гипертонии, колита, перхоти и грибка на ногах я потерял все. У меня не сохранилось ни чувств, ни желаний, ни нормального тела. Я был уже не я.

У меня не было ни фамилии, ни имени, только временный номер для той регистратуры, где я только что был. Существо с моим именем и фамилией прекратило свое существование и, после захоронения на одном из кладбищ, перейдет в другую субстанцию. А что же осталось? Я вытянул вперед руку. Я видел ее. Но не совсем так, как раньше. Я вдруг понял, что это была только видимость руки. При желании я чувствовал это — сделать ее мускулистой, как у культуриста, или изящной, как у девушки, но зачем. За те сорок восемь лет, что я успел прожить на Земле, я привык к тому своему прежнему телу и, видимо, по этой причине я и теперь неосознанно продолжал сохранять его формы. Хотя, в последние лет десять я не был от него в восторге. Здесь же эта, сохраняемая мной видимость, была мне нужна как оболочка для моего разума, моего сознания.

Ведь от меня прежнего до этого момента только мое сознание еще и существовало. Так что же, может именно наше сознание мы и определяем как душу? На этот вопрос я пока еще не знал ответа.

Валерий сидел передо мной молча и с любопытством смотрел на меня. Вряд ли он мог в точности читать мои мысли, но судя по всему, догадывался, о чем я думаю.

— А ты дозреваешь, — произнес он, как только я перестал думать о себе и обратил свое внимание на него.

— Как это? — спросил я.

— В этом и заключается твое отличие от тех душ, что ты видел в приемной. Сначала ты вроде как они. Ни внешне, ни внутренне ничем не отличаешься, но чем больше здесь находишься, тем больше начинаешь понимать. Здесь в тебе просыпаются все предыдущие знания, которые ты приобрел за все свои прошлые воплощения или реинкарнации, если тебе это слово понятнее.

— Так что, я уже жил на Земле?

— Да, и наверное неоднократно. Это можно выяснить по уровням, пройденным тобой.

— Ничего не помню, — признался я.

— Да сейчас это и не важно, — ответил мой собеседник. — Перед уходом возможно вспомнишь. Если захочешь уходить.

— Куда уходить?

— Куда, куда — на Землю. Но это все, если суд пройдешь нормально.

— Так что, меня еще могут оживить? — удивился я.

— Нет, конечно, — возразил Валерий. — Кому это надо. Начнешь все заново с пеленок, с чистого листа, так сказать, с нового сознания. Как говорят в некоторых местах: "на свободу с чистой совестью".

— Ничего пока не понял.

— Поймешь. Да вот сейчас можно пролистать твое дело и на твоем же примере пояснить. Хочешь? — спросил он.

Я кивнул головой и сказал:

— Давай попробуем.

Валерий снова взял мой пластиковый пакет и положил его на стеклянный экран, вмонтированный в его рабочий стол. Точь в точь такой же, как в регистратуре.

Пакет снова засветился алым цветом.

— Цвет свидетельствует о категории души, — начал он свое пояснение.

— Это я уже понял, — ответил я.

— А вот теперь мы определим твой уровень… О, у тебя был четвертый.

— И что это значит?

— Ты должен был заниматься развитием своих творческих задатков. Писать, рисовать, ваять, снимать фильмы, быть артистом или музыкантом, выступать с концертами, — ответил мне Валерий, — было такое?

Несколько озадаченный я недоуменно произнес:

— Не совсем. Насколько помню, ни артистом, ни художником я не был. И как-то даже не тянуло. Работал обычным инженером, и меня это вполне устраивало. Я даже не был изобретателем и рационализатором, просто тянул профессиональную лямку и выполнял то, что от меня требовали. Хотя, в одном месте свербило, и я пописывал.

— Стихи?

— В основном прозу. Мне казалось, что проза у меня получается лучше, хотя и стишками баловался, особенно когда на знакомых дам хотел произвести впечатление.

— Ну и как успехи?

Валерий смотрел на меня не без интереса.

— Дамам нравилось, а вот редакторам почему-то нет, — ответил я. — Несколько раз я пытался вступить на тропу большой литературы, посылая рукописи в различные издательства и «толстые» литературные журналы, но на все мои обращения мне только один раз пришел вежливый отказа, а из остальных мест даже не соизволили ответить.

— Не, ну значит ты, все-таки, хоть что-то пытался сделать?

— Да, но, видимо, не слишком настойчиво. Мне это могут поставить в вину?

— Могут, — вполне серьезно ответил Валерий.

И я понял, что действительно могут и поставят. Впервые я почувствовал какое-то беспокойство. Знакомое с детства сочетание слов — " Божий суд" наконец-то произвело конкретное впечатление, это впечатление и поселило в душе беспокойство.

— Ну вот и попробуй обосновать свои аргументы, когда тебя об этом спросят, — посоветовал мне Валерий, почувствовав мое напряженное состояние.

И, видимо, пытаясь отвлечь меня от размышлений, он продолжил свой рассказ:

— Итак, как я говорил, ты проходил четвертый уровень. Достаточно высокий. Первый — самый легкий. Либо за счет безгрешной жизни, либо по праву рождения ты должен был попасть в состав избранных. Попасть в избранные по праву рождения — это скорее исключение, чем правило. Для этого нужно, чтобы твоими родителями оказались двое избранных более высокого уровня- второго или даже выше. А это событие маловероятное. Их так мало на этой земле. Проще, за счет безгрешной жизни.