— Что это? — испуганно отшатнулась Мгарс и тут же в ужасе вскрикнула, увидев, как алые капли оросили ее белую тунику, упали на босые ноги; губы девушки гневно изогнулись, словно это ее подвергли подобной пытке наемники; она опустилась на колени и приникла нежной щекой к кровоточащей ране на правой ладони короля. Мгарс и на мгновение не задумалась о том, как и когда появились эти зияющие черные отверстия, чему Конан, не имеющий никакого желания что-либо объяснять, был весьма рад. Он легко поднял девушку с колен — хрупкая, тонкая, она содрогнулась вдруг в его руках, охваченная огнем желания, — и его измученное тело мгновенно откликнулось на этот призыв. Он жадно приник к ее рту, покрыл горячими поцелуями нежную кожу лица, шеи, плеч… Воздушная туника Мгарс скользнула вниз, обнажая великолепные формы фигуры, и губы Конана последовали за ней, сопровождаемые тихими вздохами и стонами девушки… Воистину, в подобных случаях это был самый любимый аккомпанемент короля! Издав негромкий рык, он подхватил девушку на руки, не переставая обжигать ее кожу поцелуями, яростно пихнул ногой приотворенную дверь, и пошел вверх по крутым разбитым ступеням, ни мгновения не сомневаясь, куда повернуть и где наклонить голову. В каких недрах его памяти хранились эти сведения? Он не стал задумываться о том; он жаждал сейчас лишь одного — опуститься на покрытое мягким кхитайским ковром ее широкое ложе, где когда-то он провел два чудесных дня и две удивительных ночи… Ступив наконец в большую комнату, освещенную дюжиной тонких свеч, он остановился, чувствуя, как ее дыхание сливается с его дыханием, затем еще крепче прижал к своей груди хрупкое тело, и, безошибочно определив в полумраке именно тот угол, где находилось ее ложе, уверенным шагом двинулся к нему.
— Конан… Как ты изменился за этот день. Ты совсем другой… Я не узнаю тебя.
Король улыбнулся. Еще бы ему не измениться за десять лет! Но Мгарс, конечно, не могло прийти в голову, что ее возлюбленный просто стал старше… Он повернулся, посмотрел на ее прелестное личико: в тусклом свете единственной свечи ее смуглая кожа казалась белее, тень от ресниц падала на нежные щеки, а в карих глазах сияли крошечные звездочки, в которых отражался сам Конан. Вглядевшись в свое стократ уменьшенное лицо он недовольно хмыкнул, зачесал пятерней назад пряди спутаных волос. После полночи упоительной, но и утомительной любви, что подарила ему Мгарс, нестерпимо хотелось есть, и еще больше хотелось пить. Вздохнув, он пошарил в глубоких карманах своих штанов, скомканных и засунутых под шелковую подушку — ничего.
— Сейчас принесу! — словно угадала его мысли Мгарс. Она выскользнула из-под тонкого, но теплого покрывала, легко провела кончиками пальцев по щеке Конана и исчезла в черноте комнаты, куда не попадал отсвет свечи.
Осмотрев свои раны король с удовлетворением отметил, что они, хотя и саднили еще, но запеклись; ему вовсе не хотелось возвращаться в Тарантию с такими отметинами. Интересно, сколько времени минуло с тех пор, как меир Кемидо перенес его в прошлое? Действительно ли Пелиас только и успел, что осушить три-четыре кубка? Вряд ли… Старый козел Кемидо явно не рассчитывал на столь длительное пребывание Конана в Хауране… Кром! Король замер на миг. Неужели меир потерялся умышленно? С чего вдруг Пелиас решил привести его во дворец? Ему так дорога жизнь Конана? Или все же… Нет, о таком лучше не думать. В конце концов Пелиас не раз показывал себя с хорошей стороны…
— Мой господин, позволь предложить тебе отведать немного этого горького вина и чуть-чуть несоленого жесткого мяса?
— Давай, — ухмыльнулся Конан.
Он сразу вспомнил смешную привычку Мгарс угощать гостя самыми изысканными кушаньями, но при том всячески умалять их достоинства. Что ж, таков был обряд в Зембабве, на ее родине. Как рассказывала девушка, если вкусную еду не поругать, она действительно станет тошнотворной — киммериец не спорил. Он повидал немало стран, был знаком с разными, порой поразительно нелепыми обычаями, и ему по опыту было известно: принимай чужое так, будто это твое собственное, и тогда избежишь множества неприятностей, а может, и сохранишь себе жизнь. Он всегда неукоснительно следовал этому мудрому правилу, благодаря чему на самом деле не раз облегчал свое существование в далеких странах, в диких, забытых Митрой городках и деревнях…
А потому, не обращая ровно никакого внимания на странные слова Мгарс, коими она сопроводила угощение, король живо уселся, поставил себе на колени ажурный, из тонкой золотой проволоки поднос, и принялся за еду. Горькое вино оказалось чудесным, терпким и в то же время мягким на вкус туранским красным, а несоленое жесткое мясо — отличным постным куском телятины, запеченной в винном соусе с зеленью. Душистый пористый хлеб Мгарс нарезала именно так, как он всегда любил — то есть огромными толстыми ломтями, а свежее масло подала в серебряной вазочке чудесного кхитайского хрусталя. Все это король, давно привыкший к изысканной дворцовой кухне, умял с нескрываемым удовольствием и с такой скоростью, что даже не понял, насытился он или нет. Рыгнув, он вытер тыльной стороной ладони рот, и припал к губам подруги, таким образом гармонично завершая столь неудачно начавшийся, но великолепно заканчивающийся день. Или, скорее, ночь, так как за окном постепенно светлела черно-серая муть, а тонкая длинная свеча превратилась в крошечный огарок…
— Мгарс… Мгарс…
С ревом зевнув, Конан нащупал рукой стройную ногу девушки, погладил ее, несколько удивившись чересчур прохладной коже. Обычно Мгарс была горячей нагретых солнцем каменных хауранских стен — не раз она говорила киммерийцу о своей повышенной температуре тела; она словно всегда пылала каким-то неугасимым огнем, что очень привлекало Конана, любившего чувствовать под рукой живое тепло…
— Мгарс!..
Он открыл наконец глаза и с улыбкой наклонился над девушкой. Она спала на животе, вытянув руки вдоль тела; волосы ее разметались по шелковой подушке, пухлые губки были чуть приоткрыты и с уголка стекала тонкая струйка слюны. Розовый свет, льющийся из окна, окрасил ее в свой цвет, и… Кром… У Конана перехватило дыхание и на миг в глазах помутилось. Того, что он увидел, не могло быть! Ведь он спал рядом с ней! Может… Может, в вине было снотворное зелье? Но мысль эта лишь мелькнула и тут же пропала — в привычки варвара никогда не входила способность утешать себя подобным образом. Он скрипнул зубами, не отрывая взгляда от лица девушки. Да, сомнений быть не могло — из уголка рта Мгарс текла кровь. Она умерла совсем недавно… Конан приподнял край покрывала. Меж лопаток ее сверкал золотой рукояткой, усыпанной драгоценными камнями, кинжал работы зембабвейского мастера — собственный кинжал Мгарс! Чья-то рука вонзила его в спину девушки с такой силой, что на нежной коже отпечатался след кулака убийцы…
Король зарычал, с отвращением ощутив свое бессилие. Если бы он мог остаться здесь ненадолго, он выяснил бы, кто отправил Мгарс на Серые Равнины раньше ее срока, да еще под носом самого Конана-киммерийца! Халимса Шестипалый? Только он, насколько знал его варвар, был способен на такое подлое убийство. Но Халимсы уже нет! Или он еще жив? Король совсем запутался во времени — что было, а что случится потом… Но все же Халимсы уже нет. Тогда кто же? И другой вопрос, пожалуй, даже более мучительный, чем первый, не давал Конану покоя: почему он ничего не слышал? Не могла же Мгарс подсыпать ему в вино зелье для того, чтобы он не сумел ее защитить! И не в характере этой девушки такие штучки. Нет, здесь что-то иное… Пока на оба вопроса у короля ответа не было, и — что раздражало его неимоверно — не было и гарантии, что когданибудь ответы он все же получит. Слишком необычна обстановка, в которой он оказался. Десять лет назад! Он помнил и ухмылку лже-Тарамис, и бой на площади, и шемитов, прибивающих его к кресту, и рано веселящегося Констанция, и Мгарс… Но Мгарс он помнил только живой! Тогда, после боя на площади, он не видел ее больше. Теперь странным поворотом судьбы его забросило в его же прошлое, и там случилось то, чего на самом деле не было! Об этом Конан еще не задумывался. Что сие значит? Проделки меира Кемидо? Или действительно каприз судьбы?