Во всех стрелковых частях, в десантных отрядах и на судах за час до наступления были проведены митинги. Очень многое надо было сказать людям, а говорить до этого мы не могли. Значит, выбрать надо было самые нужные слова. Я был на многих митингах. Убедился, что приказ о штурме солдаты восприняли с огромным удовлетворением, я бы даже сказал, с радостью.

Пришло время, которого все мы ждали 225 дней и ночей. Наблюдательный пункт командующего был оборудован на Маркотхском хребте. Отсюда как на ладони видны Цемесская бухта, порт, значительная часть города.

Ночь. До начала операции есть еще время, но здесь уже много людей. Командующий армией, начальник штаба генерал Н. О. Павловский с группой штабных офицеров, командующий артиллерией генерал Г. С. Кариофилли со своими помощниками, командующие другими родами войск. Напряженная тишина, прерываемая телефонными звонками. Разведчики доложили: со стороны противника никакого движения не наблюдается. Время от времени слышался одиночный выстрел из орудия, разрывался где-то шальной снаряд – и опять тишина. Разговаривали почему-то тихо, чуть ли не шепотом. Офицеры и генералы то и дело посматривали на часы.

И вот время «Ч» – 2.44. Я знал, что в эту минуту ударят 800 орудийных стволов и 227 «катюш», поднимутся в воздух полторы сотни бомбардировщиков. Представлял, конечно, силу удара. Но то, что услышал, поразило меня. Показалось, будто рушится вся земля.

Артиллерийская подготовка длилась пятнадцать минут. За это время было выпущено 35 тысяч снарядов по заранее засеченным целям. Пошли в атаку морские пехотинцы и стрелковые части с Малой земли – не зря мы столько времени держали этот драгоценный клочок береговой полосы. С другой стороны началось наступление из района цементных заводов. Пошел в бой, как мы и намечали, морской десант.

Зарево пожаров, возникших в городе, озарило Цемесскую бухту. Я всматривался в темноту, в сторону Геленджика, но только близ порта увидел первую группу катеров-«прорывателей», пронесшихся с неуловимой скоростью и уничтоживших заграждения. Это произошло через шесть минут после начала артподготовки. Появился условный знак – «путь открыт». Через несколько минут на огромной скорости ворвались в бухту катера, ударившие по западному и восточному молам тяжелыми торпедами. Ошеломляющий удар, разворотивший береговые укрепления. Берег заволокло дымом, цементной пылью. Это прикрыло катера высадки от противника, и ровно через пятнадцать минут, то есть в момент окончания артподготовки, батальон Ботылева уже сражался на пристани. В течение получаса под жестоким огнем противника высадилось 800 человек, оснащенных станковыми пулеметами, минометами, противотанковыми ружьями.

Все смешалось в Цемесской бухте. С разных сторон неслись катера, вздыбливая на разворотах воду, и, казалось, вот-вот столкнутся. Однако все было подчинено точному расчету. Вслед за торпедными катерами шли канонерские лодки, сторожевые катера, сейнеры – каждое судно по своему маршруту. Одна за другой были атакованы пристани Лесная, Элеваторная, Нефтеналивная, Импортная. Огонь от взрывов и пожаров хорошо освещал бухту в районе порта. Вода в ней буквально кипела.

Почти одновременно с батальоном Ботылева, захватившим Лесную пристань, на Цементную пристань обрушился 1339-й стрелковый полк под командованием С. Н. Каданчика. И хотя всему полку не удалось высадиться, но те, кто зацепился за берег, в едином порыве бросались на вражеские укрепления. К утру они овладели сильным опорным пунктом – цементным заводом «Пролетарий». На следующую ночь к низу присоединились остальные подразделения полка.

На наблюдательном пункте не утихали телефонные звонки. Со всеми соединениями держалась надежная связь. С величественным спокойствием и твердостью руководили сражением талантливый командарм. В ходе боя оперативно перегруппировывал части, вводил резервы, перебрасывал подкрепления туда, где создавалась угроза.

Ошеломленный в первые минуты враг пришел в себя. Заговорило огнем каждое здание, каждый квартал. Определив границы захваченного нами плацдарма, гитлеровцы открыли по нему артиллерийский огонь. Однако и наша артиллерия сопровождала наступающие части. Наши летчики так спланировали свои действия, чтобы без перерыва бомбить территорию, занятую противником. В небе все время были штурмовики – в день они совершали по шесть-семь вылетов.

На вторую ночь в район электростанции высадился 1337-й полк. С ним высадился и полковник В. А. Вруцкий командир 318-й стрелковой дивизии. Однако связь с ним нарушилась. По лицу командующего я видел, как он встревожен. Не рота, не батальон, а почти целая дивизия да еще выведенная на направление главного удара, не подавала вестей.

Леселидзе приказал послать ответственного офицера в район электростанции, найти Вруцкого, разобраться в обстановке и незамедлительно доложить. Я подумал и предложил командующему поручить это дело моему заместителю Пахомову. Командующий хорошо знал его и быстро согласился, но приказал начальнику оперативного отдела послать с ним из отдела капитана Пушицкого.

– Возьмите мой «виллис», – сказал он при этом.

Им предстояло пробраться в город через передний край миновав сильно обстреливаемую зону, найти Вруцкого опытным глазом все оценить, нанести на карту и как можно скорее возвратиться. К счастью, оба вернулись невредимыми, хотя машину командующего, оставленную им в районе завода «Октябрь», разбомбило. Преодолев множество препятствий, пробравшись по водосточной трубе, проложенной вдоль береговой кромки, они вышли на какую-то площадку, прямо против которой была электростанция, а справа длинное здание, откуда фашисты вели непрерывный огонь. До электростанции оставалось метров семьдесят, но путь туда шел только через открытую площадку или вдоль здания за кучами угля. Решение приняли быстро. Пушицкий ползет позади угольных холмов, а Пахомов бешеным рывком проносится через опасный участок. Как он потом всерьез уверял, лучший спринтер мира не догнал бы его. Несмотря на опасность, тем же путем они вернулись обратно и не с одной, а с двумя картами и донесениями, чтобы гарантировать доставку Военному совету армии данных об обстановке. Принесли они и печальную весть: полковник Вруцкий тяжело контужен, лишился глаза и ранен в руку. Тотчас были приняты меры по оказанию помощи частям дивизии, которые медленно, но настойчиво продвигались вперед. Временное исполнение обязанностей командира дивизии возложили на начальника штаба.

На улицах шли бои. Одно за другим поступали сообщения: взят вокзал и там водружен морской флаг; взят «Серый особняк»; захвачен «Красный дом»; наши ворвались в школу; освобожден квартал 103… И каждое из них сопровождалось горькими вестями: убит начальник политотдела 318-й дивизии подполковник А. Тихоступ… убит инструктор политотдела армии майор П. Исаев… убит инспектор политотдела армии майор А. Цедрик… Незадолго до этого погиб М. Видов, позже под Анапой погиб начальник политотдела 83-й морской бригады И. Лукин.

Вспоминаю, мы вместе с ним зашли в один из румынских блиндажей, построенных на песчаном берегу. Было очень жарко, и Леселидзе, я, Зарелуа, Лукин хотели хоть немного укрыться в тени. Но в блиндаже слышно было какое-то шуршание, непрерывный стрекот, совсем негромкий. Я сказал:

– Это, видимо, часовой механизм. Наверное, подложили бомбу. Давайте выйдем отсюда.

И мы выбрались на воздух, отошли от блиндажа, раскинули бурку и легли. Лукин тоже лег, совсем близко от нас. Свистели отдельные бомбы, берег весь был в песчаных барханчиках. Когда грохот взрывов кончился, мы встали. Я позвал товарища:

– Лукин! Лукин!

Молчит. Подошли – он мертвый. Ни одной царапины, ничего. Убило воздушной волной.

Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает.

Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет…

Хорошо сказал поэт. Разумом я все понимал: идет сражение и жертвы неизбежны. Но сердце не слушалось, щемило нестерпимой болью. Сам я писал письма вдовам, моя горсть земли лежит в могилах товарищей, огонь моего автомата звучал в залпе траурного салюта. Верные сыны партии, ее именем они звали бойцов на смертный бой. Призывали во имя Родины не щадить жизни. И в бою они первыми совершали то, к чему звали других, увлекая за собой бойцов. Они до конца выполнили ленинский наказ – личным примером доказали, что коммунист умеет не только благородно жить, но и достойно умереть.