— Что случилось, папа?

— В колодцах вместо воды сплошная грязь.

Я понял, откуда в колодцах грязь. Та же грязь на моих сапогах. Еще я понял, что, если не принять мер, мне попадет. Возможно, очень сильно. Тетя Элли говорила, что в таких случаях надо перехватить инициативу в разговоре. Она называла это прикладной психологией.

— Хорошо, что ты уже в курсе, папа. Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. У меня плохие новости.

— Идем, — сказал отец. Он удивился, встревожился и заинтересовался.

— Чуть позже. Мне сначала нужно умыться и переодеться.

— Пожалуй, тебе это действительно нужно. Хорошо, я жду тебя в своем кабинете.

Получилось! Я делал все по наставлениям тети Элли и получилось! Только что я скажу папе? И что еще говорила тетя Элли? Сбегать к ней и посоветоваться нет времени.

Я поднялся к себе, скинул грязную одежду, вымыл над умывальником руки до плеч, голову и шею. Ноги мыть не стал. Может, они грязней всего остального, но под штанами не видно. Надел свой лучший костюм, рубашку с кружевами. Я ее очень не любил, но отец сегодня был в такой же. Я должен выглядеть как взрослый. Аккуратно причесался и побрел в кабинет к отцу. Я все еще не знал, о чем буду говорить. О том, что я сломал решетку?

— Садись, сын. Я тебя слушаю. — Отец был серьезен.

— Папа, ты никогда не был в туннеле ручья.

— Это вопрос, или утверждение?

— Там сто лет никто не был. Замок весь заржавел, решетка сломана, там ветки, сучья.

— Какая решетка?

— Решетка, которая запирает туннель, чтоб в него не пробрались враги. Или чтоб никто не смог незаметно убежать из замка. Я сегодня осмотрел весь туннель.

— Он разрушается? Его нужно ремонтировать?

— Нет, но… Только если решетку…

— Понимаю. Он весь забит грязью, так?

— Не то, чтобы забит, но там очень много грязи и мусора.

Отец встал и подошел к окну. Долго смотрел вниз, во двор. Потом подошел и взъерошил мне волосы.

— Спасибо, сын. За все годы я ни разу его не чистил. И не помню, чтоб его чистил мой отец, а до него — дед. И вот — стоило тебе пройти, и во всех колодцах вместо воды болотная жижа. Мы вспоминаем о таких вещах только тогда, когда что-нибудь случается. Видимо, ты растешь более предусмотрительным, чем я.

— Папа, если ты пошлешь десять человек, они сделают все за один день.

— Нет, сын. Об этом туннеле никто не должен знать. Только ты, я, Уртон и Стефан.

— Папа, мне тетя Элли рассказывала про Геракла.

— Ну и что?

— Он чистил авгиевы конюшни.

— У нас в замке нет человека по имени Геракл.

— Это неважно. Он пустил воду и вода унесла всю грязь. Если закрыть шлюз, накопить воду, а потом открыть, вода унесет всю грязь из туннеля.

— Ишь ты! Сын, ты уже все продумал до деталей! Надо только сначала предупредить людей, что мы будем чистить колодцы. Пусть запасутся водой на два дня. Нет, не надо говорить про колодцы. Просто пусть запасутся водой. А сейчас идем обедать. Мама нас уже заждалась.

В самом лучшем настроении мы спустились в обеденный зал.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне об этом Геракле? — шепнул отец на лестнице.

— Обязательно, папа.

О Геракле, о богах и титанах, о царевне Шахерезаде, о чем угодно, только не о том, зачем я на самом деле полез осматривать туннель. Должен же я знать, сможет ли пролезть по нему леди Элана, когда я освобожу ее.

У тети Элли был очень задумчивый, отрешенный вид. Когда я рассказывал о туннеле и о разговоре с отцом, дракона слушала очень внимательно, но не меня. Казалось, она прислушивается к голосам, раздающимся внутри головы. Я помыслил логически, как она учила, и пришел к выводу, что ее беспокоит хвост.

— Тетя Элли, ты совсем меня не слушаешь.

— Прости, малыш. Со мной что-то происходит. Кажется, я вновь начинаю чувствовать свое тело. Помнишь, в прошлом году меня укусила крыса. Тогда ожил маленький кусочек хвоста. А сейчас начинает оживать весь. Со мной двести лет такого не было. На второй год заточения у меня по всему телу были страшные боли. Я думаю, это чешуйки не знали, куда расти. Боли продолжались целый год. Я не могла терпеть, кричала, а меня били колотушкой по голове. Потом боли кончились, но тела я больше не чувствовала. Как в невесомости — нет ни лап, ни хвоста, ни крыльев. Только шея и голова. И еще немного чувствую, когда… Ну, в общем, когда хожу в туалет.

— Тетя Элли, это очень тяжело — двести лет в темнице?

Дракона криво усмехнулась.

— Как у нас говорят, тяжело только первые сто лет. Потом привыкаешь. А последние годы просто замечательны. Я больше не оторвана от жизни, я чувствую свою полезность. И все это благодаря тебе, юный лорд Конг. — Дракона ласково ткнула меня носом в плечо. — А временами я уже мечтаю, как буду воспитывать твоих детей.

Выйдя от Драконы, я заспешил к ее хвосту. Сукровица, пропитавшая раствор, застыла коркой. Эта корка местами трескалась, и из трещин опять же сочилась сукровица, собираясь лужицей на полу. А в одном месте даже засохла корочка крови. Я решил не трогать хвост, пока не прояснится, все ли идет как надо.

Всю следующую неделю я не мог посмотреть, что творится с хвостом леди Эланы. Отец, Уртон и кузнец Стефан ремонтировали шлюз. Я тоже помогал. Подавал инструменты, светил, куда надо, держал детали, пока взрослые их скрепляли. А также, служил провожатым, когда взрослым надо было разыскать что-то в подвале. Я боялся, что если они будут искать дорогу сами, то могут найти дальнюю комнату. Замок на двери мог остановить кого угодно, но только не отца и Уртона. Но все кончилось хорошо.

Когда починили шлюз, отец закрыл его. Вода начала затапливать туннель. Но поднималась так медленно, что Стефан сказал, что надо ждать два-три дня, прежде, чем вода поднимется до верхней отметки. Я решил исследовать нижнюю половину туннеля. Отец взял факел, и мы пошли вместе. Через минуту мы увидели отверстие в потолке, которое служило отхожим местом леди Элане. Отец задумчиво потер подбородок.

— Знаешь, сын, я понял смысл той сказки про Геракла. Мы сначала промоем туннель, а потом вернемся сюда и исследуем, хорошо?

Я согласился. А что еще оставалось делать?

На следующий день мы со Стефаном пошли смотреть решетку на выходе из туннеля. Стефан взял с собой специальную дощечку, на ней зарисовал все и проставил размеры, а когда вернулись в замок, пошел в кузницу и начал ковать новую решетку.

Два дня спустя отец приказал всем запастись водой, мы спустились в подвалы и открыли шлюз. Это было очень здорово! Такого сильного потока воды я никогда не видел. Вода мчалась как лошадь на полном скаку.

— Отлично. А теперь бежим на башню. Думаю, мы увидим нечто интересное, — сказал отец. Мы поспешили на главную башню и посмотрели на реку.

— Смотри на омут, — отец показал рукой. Я посмотрел. До реки было далеко, но даже отсюда видно, как в омуте бурлит вода. Потом я заметил, что выше и ниже омута вода окрасилась в противный рыжеватый цвет. Если вверх по течению грязная вода поднялась совсем недалеко, то вниз потянулся длинный шлейф. Вскоре он дошел до деревни, и сельчане переполошились. Они выскакивали из домов, размахивали руками, кричали что-то. Один вскочил на лошадь и поскакал вверх по течению. Доскакал до того места, где начиналась чистая вода (метров на сто выше омута), развернулся и поскакал назад. В деревне его окружили люди, образовалась толпа.

— Уртон, Стефан, поднимайтесь сюда, — крикнул отец, перегнувшись через стену башни.

— Пресвятая дева, неужто это мы устроили? — ужаснулся Уртон.

— Конечно, мы. Но селянам об этом говорить не нужно. Зачем огорчать хороших людей, — ответил отец. Стефан заухал как филин. Я посмотрел на него и понял, что он смеется. Если б не посмотрел, ни за что бы не догадался.

Мужики, тем временем, вооружились топорами и вилами, бабы — иконами и пошли вверх по течению. Дошли до чистой воды, поднялись еще на километр вверх по течению, вытоптали всю осоку по берегам, разыскивая следы того, кто мутил воду, ничего не нашли и вернулись в деревню.