– Любопытно, – пробормотал он едва слышно и поспешил пойти в другую сторону.

Все начиналось прекрасно. Тетка Килина хлопотала, расспрашивала и кормила. Своих детей у нее не было, но добрая половина деревни называла ее бабушкой. Бабы приходили к ней посоветоваться, поделиться, а то и поплакаться.

С появлением Алексея визитов стало больше. А как стало известно, что он рад будет за умеренную плату выполнять заказы, к нему стали приносить старые фотографии, с которых он делал цветные портреты. Понесли и потрескавшиеся иконки – подновить. Порой собиралось несколько человек у Килины в хате или на дворе – смотря где работал, – садились чуть в сторонке, чтобы не мешать, и вполголоса разговаривали о том о сем, посматривая, как это у него ладно все получается.

Заходил Паисий, полюбопытствовал, снова к себе пригласил. Но потом его, как учителя, в город вызвали. Несколько раз был Алфим-скорняк, смотрел, спрашивал. Заходила и Василина…

В общем, многие соседи успели заглянуть к Килине за эти дни. Но дело стояло все так же на месте. О банде никто ничего не знал. Или делали вид, что не знают. Когда Алексей хотя бы вскользь упоминал о бандитах, его приятели детства и их родичи, прежде охочие до разговоров, примолкали, отвечали нехотя, с огромным нежеланием, ссылаясь на то, что чем больше говоришь – тем легче накликать беду. Алексей чувствовал, что дальше расспрашивать действительно нельзя: вовсе разговор прервется. И вновь начинались воспоминания детства, пересуды, переряды, рассказы: у кого как что сложилось и что не сложилось и, как водится, о политике. Здесь уже Алексей старался уйти от ответов.

Не вышел на него за эти дни и связной. Алексей добросовестно носил на шее вместе с крестиком ключ. На это многие обращали внимание. Алексей отшучивался: мол, хочу к этому ключу дом себе подобрать.

Наконец он убедил себя, что мысль, мелькнувшая у него в первый день, – единственно правильная. Человеком Астахова, который мог помочь или хотя бы сообщить что-нибудь конкретное, был Аким. «Дух болот» каким-то образом прознал это и уничтожил его. Значит, связи с Астаховым нет. Когда она появится – неизвестно.

Потом прошел слух, что русские с «болотным духом» столкнулись, своих много потеряли, а тот ушел, в болоте растворился. Это окончательно утвердило решение Алексея действовать самому.

Он хорошо запомнил слова Астахова, что где-то рядом находится осведомитель банды. Но для этого самому надо вычислить, кто же связан в Живуни с болотом. Впрочем, есть и другой путь – пусть поползет слушок про него по деревне.

Первым он пошел к Тодору. Тот ему второго дня свою карточку принес. Да еще с его сыном Тимошкой они в детстве знались.

Хозяин был дома. Он что-то писал, поминутно слюнявя карандаш, неуютно сидевший в больших пальцах.

Алексей поздоровался.

– Здоров… – Тодор спрятал бумажку за божницу, подошел, протянул тяжелую руку. – Проходи, гостем будешь.

– Спасибо. Я вот работу принес. – Алексей подал написанный акварелью портрет.

– Ну-кось… – Тодор подошел к окну, разглядывая. – А что? Похож! Ей-бог, похож… Это ж надо… Да ты садись, садись.

Он вышел в другую комнатенку, грузно ступая по домотканым полосатым половикам. Вернулся скоро, держа в одной руке миску с яблоками, а в другой початую бутылку с мутноватой жидкостью и пару лафитников зеленоватого стекла:

– Обмыть треба!

Алексей пригубил. Тодор одним махом влил самогон в заросший сизым волосом рот. Похрустел яблоком.

– Чего в город не поедешь? Деньгу, чай, поболе этой зашибал бы.

– Здесь поспокойнее, случись чего.

Тодор испытующе глянул на него из-под кустистых бровей:

– Не уверен, стало быть, в новой власти?

Алексей только пожал плечами, не отвечая.

– М-да… – крякнул Тодор и снова потянулся к бутылке. – Вот и я… – не договорив, он махнул рукой и выпил, не дожидаясь Алексея. – Про колхозы слыхал?

– Приходилось.

– М-да-а… Люди говорят, и у нас будет этот самый колхоз. Оно, может, и хорошо, а с другого боку – оно тоже… – Тодор покрутил в воздухе рукой и снова налил. – Раньше-то оно, как теперь кажется, все попроще вроде було, понятнее…

Поговорили немного о том, как было раньше. Сошлись на том, что и тогда все было не так уж чтобы…

– А ты-то, я слыхал, сюда с немецкой стороны прибег? – навалился грудью на стол прихмелевший Тодор, приближая лицо к Алексею. – Болтался, стало быть, как это самое в проруби, промеж тех и этих… М-да… Все повидал. Вот и скажи, немец, он что?

– В каком смысле?

– А в этом… Жить при нем как?

«Нет, он не пьян, – заключил наблюдавший за ним Алексей, – хитрит, выпытывает что-то».

– Жить-то? Жить при всех можно. Там тоже люди живут, кто имеет на что.

– А у тебя что же? Стало быть, не було? Потому и сбег?

– Да не-е… – Алексей задумчиво покрутил стаканчик с самогоном. – Можно было бы попробовать, только как обратно попадешь?

Тодор усмехнулся:

– Не наелся – не налижешься! Все! Обратного ходу, думаю, не будет.

– Я бы попробовал, – словно не слыша его, повторил Алексей, – дядько Тодор, может, подскажешь…

– Нет… – не дав договорить, махнул у него перед носом рукой Тодор. – Нет… Я с властями никогда не ссорился! Ни с какими! Нонешние прикордонники – люди серьезные. Да и немец там… – Он кивнул куда-то себе за спину.

– Что немец?! Они тоже люди, а если с ними по-людски…

– По-людски… – передразнил Тодор, выливая себе остатки самогона. – Много ты понимаешь. А земля своя, хата?!

– Да у меня ни земли, ни хаты. Да и не на век же я туда сбираюсь. Так, надо побывать…

– Э-э-э… – отмахнулся Тодор, – не дело это! Не дело! Понял? Дурь это в тебе молодая гудет, в башке-то… На своей земле человек жить должон! На своей! Понял? Так что брось ты это дело. Ты не говорил – я не слыхал! Усе! Получи свои гроши и бывай. – Он выложил на стол советские зеленовато-серые трешки с солдатом, пододвинул Алексею. – На-ка вот.

От Тодора Алексей пошел к Янке, на этот раз не отдавать, а брать заказ. Тот недавно заводил с ним разговор. Пока сидели и разговаривали, Алексей намекнул, что хотел бы узнать тропки за кордон, уж больно надо по делу туда. Здесь он тоже ничего определенного не узнал. Но зато их разговор слышала Ганна, жена Янки, самая толстая баба в Живуни и самая большая любительница сплетен. Она из любого незначительного события делала повод для пересудов дня на три.

Он был собой доволен. За полдня успел многое. Слухи поползут, и в первую очередь среди тех, на кого Алексей и рассчитывает. Рано или поздно они должны дойти до банды.

На сегодня же Алексей наметил сделать еще одно дело посложнее: Филипп. Точнее – не он, а в первую очередь его сын. У Алексея не выходили из головы странные слова Нестора на поминках. Гости? Кого имел в виду этот взрослый мальчик?

Почему нельзя предположить, что бывший лесной объездчик связан с бандой? Все говорило за то. И поведение на поминках – увел же, увел он своего сына. И его доскональное знание леса и болот. И замкнутость. A вспомнить про убийство Акима, тогда складывалась стройная цепочка: банда – Филипп – Нестор. По болоту юродивый ходит, говорят, как по своему двору…

Алексей и не сомневался бы в своих выводах. Но была еще Василина. Не укладывалось как-то: у пособника банды – такая дочь. Предположить, что и Василина помогает банде, Алексей и вовсе не хотел.

Хозяйство Филиппа было километрах в двух от деревни.

Крепкий, приземистый, мрачноватый дом стоял на краю леса под высокими елями. Лежавший у порога старый охотничий пес лениво тявкнул и отошел в сторону. «Окошки-то как 6oйницы», – прикинул Алексей и, толкнув крепкую дверь, вошел в дом.

Внутри оказалось удивительно светло и чисто. Выскобленный пол, веселые занавесочки, недавно побеленная печь с вмазанным осколком зеркала над загнетком. Широкая кровать с горой подушек. Покрытый домотканой вышитой скатертью стол.

– Мир дому… Не помешал?