– И ты тоже? – тихо спросила я.

Он тяжело вздохнул.

– Милая, ты же не маленькая девочка. Если кто-нибудь покажет тебе новую систему бухгалтерского учета, ты ей научишься. И гораздо быстрее, меня. Поэтому попробуй открыть глаза и научиться ещё и другим вещам.

– Вот таким? – кивнула я на парней у входа.

– Не суди чужие представления предвзято, особенно представления других людей о любви.

Мужчины у бара гомерически загоготали.

– Каждое чувство человека ему всегда внове, оно приходит как что-то абсолютно ему неведомое, понимаешь? – продолжал Марк.

– Думаю, да.

– Ты когда-нибудь раньше бывала на испанском празднике?

– Нет.

– Получила бы такое же о нем представление, если бы кто-то просто рассказал тебе?

– Нет.

– Тогда не позволяй себе такие суждения о сексе. Он превращается в грязный порок, только если таким его делает сам человек.

– Но я не говорю с чужих слов, я так чувствую!

– Что ты можешь чувствовать, если не знаешь?

Я подвинула свой стакан на один из мокрых круглых следов, оставленных другими стаканами. У бара началась какая-то потасовка, а трое мужчин, перекрывая шум, затянули песню. Остальные принялись притопывать и прихлопывать в ладоши. Марк продолжал:

– Милая, если у тебя есть какие-то тяжелые воспоминания на этот счет, почему бы не попытаться о них забыть?

– У меня нет никаких воспоминаний.

Он положил руку поверх моей.

– Тогда помоги мне их тебе оставить.

Эту ночь мы провели в отеле в Сан-Антонио. Перед ужином Марк заказал шампанское и какое-то красное вино, а потом мы ещё выпили три больших рюмки ликера. Вместе с коньяком, который я тянула во время праздника, это должно было ударить мне в голову, будь моя голова устроена обычным образом. В конце ужина я посмотрела на себя в зеркало и увидела, что хотя солнце позолотило мою кожу, от выпитого лишь слегка побледнело лицо.

На мне было платье из малиновой тафты с открытыми плечами и рукавами в три четверти. Я в нем прекрасно смотрелось, что было чертовски неразумно с моей стороны, потому что именно сейчас стоило походить на дурнушку.

После ужина мы отправились на прогулку, но смотреть было особенно не на что, и мы довольно быстро вернулись, а когда вошли в номер, я поняла: вот оно! Разыгрывать из себя больную было уже поздно. Даже Марк сегодня бы понял, что это притворство.

Он попытался меня поцеловать.

– Милая, ты помнишь, что давала известные обещания?

Он был очень нежен и почти умолял.

– Да.

– Хочешь их исполнить?

– Не сейчас.

– Думаю, именно сейчас.

– Нет.

– Думаю, сейчас, – повторил он.

Я чувствовала, как меня заливает волна панического страха.

– Ты знал, на ком женишься.

– На ком?

– На воровке и обманщице.

– Даже в этом?

– Да, даже в этом.

– И что же именно ты солгала на этот раз?

Я смотрела поверх его плеча; амфора в углу, чеканное бронзовое панно на стене, аккуратно сложенное мое пальто, и его пиджак, небрежно брошенный на спинку стула.

– Я тебя не люблю.

Он отпрянул от меня и попытался заглянуть в глаза. Но видел только лицо, а оно было непроницаемым.

– Марни, посмотри на меня. Ты понимаешь, что говоришь? Знаешь ли ты, что такое любовь?

– Ты изо всех сил пытался мне это объяснить.

– Пожалуй, пора прекратить объяснения.

– Ничего от этого не изменится.

– Зачем же ты вышла за меня?

– Я знала, что если не выйду, ты сдашь меня в полицию.

– Ты правда так думала?

– Но ведь так и было, правда?

– Знаешь, Марни, с тобой я чувствую себя как в зыбучих песках. Где твой ум? Что взбрело тебе в голову? Как я мог бы отдать тебя полиции? После того, как я внес деньги, какие у меня были доказательства? Лишь мое слово против твоего.

Ничего объяснить я не могла, поэтому просто пожала плечами. Он поцеловал меня, и застал врасплох, не ошибшись в выборе момента.

– И ты не испытываешь ко мне ненависти? – спросила я, переведя дыхание.

– Нет.

Я пыталась вырваться, с каждой минутой все больше шалея от ужаса.

– Ты не слушаешь, о чем я тебе говорю! Ты что, не понимаешь? Я не испытываю к тебе никаких чувств. Все это было ложью с самого начала, вначале потому, что я хотела украсть деньги, потом, когда ты меня поймал, просто нужно было что-то сказать, мне пришлось притворяться, чтобы ты не выдал меня полиции. Но все это время я только подыгрывала тебе, и ничего больше, ничего! Я не люблю тебя! Я не хотела выходить за тебя замуж, но ты не оставил мне другого выхода! И теперь отпусти меня!

Наверное, выпитое давало о себе знать. Я чувствовала, что голос мой звучал слишком громко даже для меня самой. Я не собирались выкладывать ему правду, но уж если так вышло, лучше бы сделать это спокойно и достойно.

Марк по-прежнему смотрел на меня, я теперь тоже глядела на него. Зрачки его глаз расширились, белки налились кровью.

– Последние два-три дня что-то похожее приходило дне в голову, – сказал он. – Но даже это не отвечает на все вопросы.

– Какие вопросы?

– Тебя это не касается! Я женился на тебе не с зажмуренными глазами. Любовь не всегда слепа…

– Оставь меня в покое!

– Не всегда терпелива. И не всегда нежна. – Видимо, в нем тоже взыграло выпитое.

Я старалась справиться с охватившим меня ужасом. С тринадцати лет меня ничто по-настоящему не пугало; я не боялась практически никого, даже полиции. Но теперь я чувствовала, что была неправа с самого начала. Трудно было сказать, поверил ли он мне, но даже если поверил, результат может оказаться прямо противоположным тому, на какой я рассчитывала. И хотя было уже поздно, я попыталась исправить положение:

– Марк, мы оба несем такой вздор! Мы слишком много выпили. У меня в голове все плывет. Давай поговорим об этом утром.

– Хорошо, – спокойно кивнул он и так же спокойно принялся расстегивать пуговицы у меня на платье.

Через миг я вырвалась и бросилась к окну; но оно было высоко от земли, внизу острые камни, а другого выхода из комнаты не было. Когда я повернулась, Марк схватил меня за руку.

– Марни!

– Оставь меня в покое! Ты не понимаешь, когда говорят «нет»? Пусти меня!

Он вцепился в другую руку, платье соскользнуло, меня охватило ужасное чувство, в нем смешивались смятение и отвращение, меня трясло от ярости. На миг я решила, что уступлю ему, пусть резвится, а сама останусь холодной статуей, мертвой, неподвижной и недоступной ни одному чувству, кроме ненависти. Посмотрим, как ему это понравится! Но в следующий миг я уже готова была бороться, царапаясь и кусаясь, как кошка, когда к ней подбирается кот, который ей не нужен.

Марк увлек меня к кровати и сорвал остатки одежды. Когда на мне не осталось ничего, он выключил люстру и теперь в комнату пробивался лишь слабый свет из ванной. Поэтому, наверное, он не увидел слез, покатившихся по моим щекам. И в полутьме он старался продемонстрировать мне, что такое любовь, только я застыла от ужаса и отвращения, и когда он наконец овладел мной, с губ моих сорвался стон поражения, не имевший никакого отношения к физической боли.

В окно лился дневной свет; я открыла глаза и увидела, что Марк сидит на стуле возле кровати. Должно быть, он смотрел на меня, и сразу понял, что я проснулась.

– С тобой все в порядке?

Я чуть заметное качнула головой.

– Вряд ли тебе было приятно, – шепнул он. – Прости.

Я воздела глаза к потолку.

– Мне тоже, – продолжал он. – Ни один мужчина не хочет, чтобы все происходило так, даже если думает, что хочет.

Я облизала губы.

– Ты, наверное, даже не понимаешь, что ты мне сказала… Это был удар ниже пояса. Ты швырнула мне в лицо всю мою любовь. Для тебя она ничего не значила, правда? Гроша ломаного не стоила. Так ты сказала.

Марк подождал, но я молчала, не собираясь отрицать.

– Тебя удивляет, что мне не понравилось? – заговорил он вновь. – И до сих пор не нравится. Я все ещё пытаюсь проглотить твои слова. И если это правда…