ТОМ, не сводя с МАКа внимательного взгляда, освободился от скафандра. По признакам, доступным только психиатру его квалификации, он почувствовал, что МАК и в самом деле вряд ли сумасшедший. Но от этого только загадочнее становился Дом со статуями, молчание о нем МАКа и причины, побудившие его остаться на второй планете Желтого Краба. ТОМ решил, что пора взять инициативу в свои руки, он поправил волосы и дружелюбно спросил:

- Видно, МАК, тебе здесь живется неплохо?

МАК не ответил, лишь губы его тронула чуть заметная усмешка.

- Я решил так, потому что звездолет вполне исправен. Это ведь правда?

МАК продолжал смотреть на ТОМа с выражением раздраженности и непонятного сожаления.

- МАК, - проникновенно сказал ТОМ, - я не считаю тебя сумасшедшим - это искренне, МАК, но если это так, то у тебя должны быть веские причины, объясняющие твой... не совсем обычный поступок. Ведь они есть?

МАК насмешливо усмехнулся.

- Мне бы очень хотелось узнать, что это за причины, - мягко, но настойчиво сказал ТОМ. Он потянулся к карману за тонизирующей таблеткой: обилие впечатлений сделало его подавленным.

- Не двигайся! - крикнул МАК, неуловимо быстро положив руку на кобуру с лазером-пистолетом.

Шприц-пистолет, заряженный ампулами с быстродействующим снотворным, был у ТОМа в совсем другом кармане, но все равно ТОМ почувствовал себя, как пойманный с поличным.

Не сводя глаз с ТОМа и тяжело дыша, МАК выпил стакан воды, и это его немного успокоило, но когда он заговорил, голос его дрожал и срывался:

- Зря вы рассчитываете вернуть меня назад! Я не настолько поглупел здесь за шесть лет, чтобы поверить, будто вы там, в Центре, только и думаете, как сделать меня счастливым! Вам нужно совсем другое: чтобы я не был букашкой в глазу, букашкой, причиняющей беспокойство. Вы желаете вновь сделать меня МАКом 2345А, отличным пилотом, всем, кроме собственной воли, обеспеченным механизмом этой машины - Цивилизации. Я слишком хорошо это понимаю, чтобы меня можно было провести.

ТОМ сделал протестующий жест, но МАК не дал сказать ему ни слова.

- Послушай, пока у меня есть желание говорить! Не уверен, что тебе еще представится такая возможность. Я расскажу, почему не вернулся и не хочу возвращаться.

Уже в Школе первой ступени я был, оказывается, не таким, как сверстники, и в конце концов это понял. Мне нравились книги про чудеса и привидения - все это были старые книги из тех времен, когда люди еще имели фамилии, а не индексы и для того, чтобы цивилизация могла существовать, не требовались глобальные системы электронных мозгов. Меня завораживали эти книги, картины и скульптуры древних художников, старинные причудливые здания, потому что в них было то, что я позднее назвал "свободной фантазией", и не было предельного рационализма, математической выверенности и скуки, свойственной моим современникам. Я часто задумывался: "Отчего так изменилось искусство?" Выходило - все дело в том, что люди с самого зарождения цивилизации стремились, затратив как можно меньше усилий, получить как можно больше благ. Они изобрели рычаг, стали использовать для своего передвижения животных, поднимали к.п.д. двигателей, а потом появились кинематограф и телевидение. Зачем каждый раз заново играть одну и ту же пьесу, если можно сыграть только раз, записать на ролик и демонстрировать сколько угодно? Пойдем дальше. Зачем выдумывать Буратино, Карлсонов и делать вид, что веришь этой чепухе? Зачем изощряться в форме и отделке зданий, тратить время на барельефы и колонны, стоит ли изводить на них время и материал? Не лучше ли вместо этого сделать жилище просторнее и построить аттракционы-тренажеры?..

Машины заботятся о психологической совместимости и делают это отлично. Медицина может избавить человека от всяких комплексов и сделать его личность оптимальной для существующих условий, так зачем нужны психологические романы? Зачем любовные истории, где он любит и страдает из-за того, что она не может его понять, или наоборот? Зачем вообще художественная литература, если каждый похож на каждого? Не разумнее, не рациональнее ли писать статьи и рефераты, которые несут больше информации?

Нет, воображение - вещь полезная и нужная, если оно направлено на создание принципиально нового двигателя для звездолета, но если вы обратите его на то, чтобы высечь из скалы фигуру конного индейца, вас потянут на обследование и обязательно найдут какой-нибудь психический дефект.

А самое главное - кто разрешит вам использовать скалу таким образом?

Раньше, во времена тех древних книг, это было возможно, но время необратимо. Я все это понимал. Я любил придумывать рассказы с привидениями, рисовать сказки и лепить из пригодных для этого пластмасс когда-то обитавших на Земле животных. Я никому не говорил об этом, потому что знал о последствиях. Я рисовал и сжигал листы с рисунками, лепил и уничтожал скульптуры, придумывал рассказы и рассказывал их лишь одному себе. Но мне было больно, что созданное моим воображением гибнет, едва успев родиться. И я знал, какое будущее меня ждет.

Вот тогда я решил стать астронавтом, чтобы найти подходящую планету и быть на ней самим собой. И вот я здесь. Я обладаю свободой и волей, ограниченными только моими возможностями, и строю Дом с колоннами из розового базальта. Я делаю его таким, каким представляю. Он останется и будет существовать еще много веков после моей смерти, и тот, кто когда-нибудь окажется здесь, прочтет мое имя на фасаде. А что останется после тебя, ТОМ? (Я знаю, ты - психиатр, а всех психиатров зовут ТОМами, как всех астронавтов - МАКами, только у каждого свой индекс.) Ты придешь в негодность, и тебя заменят столь же стандартным; никто и не заметит замены.

Неужели у тебя ни разу не возникало желания делать то, к чему тебя влечет? Делать то, что можешь сделать лишь ты один? ТОМ?

Глаза МАКа сухо блестели, он сбивался, потому что ему было что сказать, но он отвык быть многословным.

ТОМ не сводил глаз с его лица и был ошеломлен этой ересью. Он готовился услышать что угодно, но только не то, что услышал в действительности. Он был потрясен сегодня дважды, а это было много даже для психиатра. ТОМ чувствовал, что слова МАКа спутали всю ясную систему его взглядов. Ему надо было снова придать стройность системе, иначе и речи не могло быть о воздействии на МАКа средствами психотерапии.