Настоящее автомобильное агентство, даже небольшое, обычно держит не меньше тридцати машин, работающих по очереди, и по крайней мере десять из них в любое время колесят по улицам. К примеру, «Элайт», наш ближайший конкурент, держит шестьдесят автомобилей, там работают три диспетчера и, вероятно, двадцать пять водителей в смену. В агентстве «Растиз», что на Атлантик-авеню, восемьдесят машин. В «Нью-Релампаго», агентстве, которое открыли доминиканцы в Вильямсбурге, сто шестьдесят автомобилей. Они специально укатили в пригород, что дает им огромную экономию. Машину можно вызвать только через диспетчера по телефону – закон запрещает водителям брать пассажиров на улице, если только на машинах нет специальных значков. Поэтому водители и диспетчеры где только можно оставляют свои визитные карточки – засовывают их в любую щелочку у подъездов многоквартирных домов, как засовывают рекламные проспекты китайских ресторанчиков, пачками выкладывают в горшки с растениями в больницах, суют пассажирам вместе со сдачей после каждой поездки. Рядом с платными номерами телефонов они приклеивают бумажки, на которых ярким маркером написаны их собственные бесплатные телефоны.

В «Л amp;Л» было пять автомобилей – на каждого из нас, но мы почти не ездили на них. Мы никогда и никому не давали своих визиток, никогда дружелюбно не разговаривали со звонившими, а пять лет назад и вовсе удалили наш номер телефона из справочника «Желтые страницы», а также убрали вывеску из витрины на Берген-стрит.

Несмотря на все эти усилия, наш телефон каким-то образом становился известным потенциальным клиентам, жаждущим проехаться на автомобиле, они звонили, а мы, снимая трубку, привычно отвечали: «Машин нет».

Я повесил трубку; Гилберт терпеливо излагал Тони и Дэнни все, что ему было известно о слежке, которую мы с ним вели. Красотой слога его рассказ не блистал, и слова он подбирал с трудом, будто английский не родной его язык, но говорил по делу. Пискнув: «Слежка-тележка», я замолчал, а мой страдающий мозг приказал мне заняться другим делом, которое я непременно должен был сделать тем же вечером. Оставив за спиной прокуренную контору, я вышел в холодную, омытую светом ночь. По Смит-стрит все еще брели прохожие, где-то внизу прогромыхал поезд «Ф»; в пиццерии, корейской бакалейной лавке и в казино было полно народу. Так было каждый вечер, так было и сегодня, и ничто на Смит-стрит не говорило о том, что Фрэнка Минны не стало. Я вернулся в машину и вытащил из бардачка записную книжку, изо всех сил стараясь не смотреть на заднее сиденье, заляпанное пятнами крови. Потом я стал думать о последней поездке Минны. Что-то я забыл. Заставив себя оглянуться назад, я увидел, что именно: часы и пейджер Минны. Выудив их из-под заднего сиденья, куда они завалились, я сунул и часы, и пейджер в карман.

Заперев дверь машины, я стал обдумывать, что мне теперь делать. Я мог сам по себе вернуться к «Йорквилл-Дзендо» и осмотреться там хорошенько. Я также мог разыскать чернокожего детектива по расследованию убийств, завоевать его доверие и поделиться с ним тем, что мне уже известно, не привлекая к делу остальных парней Минны. Я мог пройтись вниз до Атлантик-авеню, зайти в арабскую закусочную, где меня все знали и не стали бы глазеть на меня, и выпить там крошечную чашечку густого-прегустого черного кофе и заесть его куском пахлавы или десертом под названием «воронье гнездо»– горячий кофе и сладости умерили бы немного мое горе.

А еще я мог вернуться в офис. Что я и сделал. Гилберт подходил к концу своего повествования – в этот момент он рассказывал о том, как мы ехали к госпиталю, какого шуму наделали среди его персонала. Гилберт хотел, чтобы ребята знали: мы сделали все, что было в наших силах. Я положил блокнот на стойку и красным фломастером обвел слова: «женщина, очки, Ульман, деловая часть города». Это были новые игроки на нашей сцене. Но, какими бы зыбкими, нереальными и тонкими – в толщину листа бумаги – они ни были, в них было больше жизни, чем в Минне.

В моей голове теснились вопросы. О каком здании они толковали? Что за швейцар приставал ко мне? Кто та неизвестная женщина, над которой Фрэнк потерял контроль, а она сама жить не может без ее «рама-лама-динг-донга»? Передатчик?… Что, по мнению Минны, я мог услышать в наушники? Почему он просто не сказал, к какой именно части разговора мне надо прислушаться?

– Мы спрашивали его, когда он лежал на заднем сиденье, – говорил Гилберт. – Мы спрашивали его, но он ничего нам не сказал. Я не знаю, почему он предпочел хранить молчание.

– Но что, что вы у него спрашивали? – поинтересовался Тони.

– Спрашивали, кто его убил, – пояснил Гилберт Кони. – Я имею в виду, до того, как он умер.

Я вспомнил про Ирвинга, но ничего не сказал.

– Кто-то определенно должен пойти и рассказать все Джулии, – настаивал Дэнни.

Тут Гилберт заметил раскрытую записную книжку. Подойдя к стойке, он прочитал обведенные мною слова.

– Кто такой Ульман? – спросил он, взглянув на меня. – Это ты написал?

– Да, в машине, – утвердительно кивнул я. – Это заметки, которые я делал в машине. «К Ульману, в деловую часть города» – туда Фрэнк собирался ехать, садясь в машину. Тот парень в «Дзендо», с которым он разговаривал, – это он отправил Минну.

– Куда отправил? – спросил Тони.

– Это не важно, – ответил я. – Минна не поехал. Вместо этого здоровяк увел его и убил. Гораздо важнее, кто отправил Фрэнка – Фейли! Бакнимум! Чертвозьбейли! – в это место.

– Я не собираюсь сообщать все Джулии, – гнул свое Дэнни. – Кто угодно, только не я.

– И уж не я, – добавил Гилберт, услышав наконец-то слова Дэнни.

– Нам надо вернуться в Ист-Сайд – Чертов Дзендо! – и осмотреться там. – Я испытывал потребность в немедленных действиях, но Джулия не входила в число моих дел.

– Ну хорошо, хорошо, – кивнул Тони. – Мы, черт возьми, соберемся сейчас с мыслями и поломаем вместе головы.

При слове «головы» меня посетило внезапное видение: ушедший Минна, наши склоненные вместе головы пусты и легки, как лопнувшие шарики. Его смерть разлучит нас, и оставалось только гадать, какое еще время мы пробудем вместе, перед тем как разойдемся навсегда…

– Ну хорошо, – повторил Тони. – Гилберт, ты должен уйти отсюда – они знают твое имя. Так что тебе придется побегать. Короче, ищи этого парня по имени Ульман.

– И как же мне искать его? – спросил Кони. Он не был специалистом по розыску людей.

– Почему бы мне не помочь ему? – предложил я.

– Ты мне нужен для другого дела, – заявил Тони. – Гилберт сам в состоянии найти Ульмана.

– Ну да, – кивнул Гилберт. – Вот только каким образом?

– Может, его имя есть в телефонном справочнике, – сказал Тони. – Ульман – не такая уж распространенная фамилия. А может, она есть в записной книжке Фрэнка. Кстати, она у тебя? Записная книжка Фрэнка?

Гилберт перевел взор на меня.

– Должно быть, она по-прежнему в его пальто, – сообразил я. – А пальто в госпитале. – Этих слов оказалось достаточно, чтобы на меня навалился очередной приступ тика. Я похлопал по всем своим карманам по шесть раз. А потом, сдерживая дыхание, прошептал: – Записная книжка Фрэнка, записанный угол, окровавленный стол…

– Отлично, – заявил Тони. – Все просто отлично. Что ж, хотя бы раз прояви инициативу и разыщи этого парня. Господи, Гилберт, это же твоя работа. Позвони своему приятелю, этому копу-мусорщику. У него наверняка есть доступ к полицейским записям, ведь правда? Найди Ульмана и схвати его. Может, он и есть тот здоровяк. Думаю, он сейчас немного нервничает после встречи с Фрэнком.

– Это все подстроил тот парень, который разговаривал с Фрэнком наверху, – сказал я. Меня огорчило, что Гилберт со своим друганом из Санитарной полиции получили задание искать Ульмана. – Они были в сговоре – парень наверху и великан. Тот, что наверху, знал, что здоровяк поджидает Фрэнка внизу.

– Хорошо, но это ничего не меняет. Пусть Гилберт найдет Ульмана, – раздраженно проговорил Тони. – Вот тогда и узнаем, кто он такой.