Я повторил грациозное движение, каким она зажгла спичку. Пока мне удавалось вести себя довольно сдержанно. Вообще-то мне больше всего хотелось зарыться руками в белье, разбросанное по кровати, распахнуть и захлопнуть крышку чемодана, облизнуть блестящий винил.

– Гнусный разговор! – вскрикнул я.

Она не обратила на меня внимания. На Смит-стрит и Болтик-стрит завыла полицейская сирена, я вздрогнул. Если ей звонили из госпиталя, то полиция должна быть уже где-то неподалеку. Однако сирена замолчала в полуквартале от дома. Наверняка это просто автомобильная пробка, а теперь полицейские вымогают взятку. Собственно, взятку можно вымогать у любого водителя на Смит-стрит, в любой вечер. Красный свет от полицейской мигалки пробежал под шторой по комнате, осветил кровать и склоненный профиль Джулии.

– Ты не можешь уехать, Джулия!

– Ерунда.

– Ты нам нужна! – горячо продолжал я.

– А у тебя получится? – подмигнув мне, спросила Джулия.

– Нет, Джулия, я говорю серьезно. Фрэнк записал «Л amp;Л» на твое имя. Отныне мы будем работать на тебя.

– Серьезно? – Джулия наконец-то заинтересовалась моими словами, но пыталась скрыть этот интерес. Из-за этого я ужасно разнервничался. – Так все, что я вижу вокруг, принадлежит мне? Ты это хочешь сказать?

Я сглотнул слюну и повернул голову вбок, словно она смотрела не на меня, а на что-то сзади.

– Ты хочешь сказать, что я могу пойти в офис и день за днем вершить дела в автомобильном агентстве, Лайонел? И могу даже заглянуть в ваши книги? Ты полагаешь, что это достойное занятие для вдовы?

– Мы – Детективах! Осьмифон! – детективное агентство, – объяснил я. – Мы обязательно поймаем того, кто это сделал. – Я говорил, а сам старательно загонял мысли в нужное русло: детективы, ключи, расследование. Я должен собирать информацию. Вдруг мне пришел в голову неожиданный вопрос: не Джулия ли была той самой неведомой женщиной, из-за которой нервничал Фрэнк, как на то намекал чей-то голос, услышанный мной в наушниках?

Следовательно, это она потеряла свой «рама-лама-динг-донг». Что бы то ни было, я так и представлял себе, как Джулии его не хватает.

– Верно, – кивнула она, – я и забыла. Я унаследовала коррумпированное и недееспособное детективное агентство. Уйди с дороги, Лайонел. – Джулия положила сигарету на край туалетного столика и, слегка толкнув меня, подошла к платяному шкафу.

«Коррумспособного и недеемпированного, – тут же отреагировал мозг Эссрога Идиота. – Вы недеемпированны, сэр!»

– Господи, ты только посмотри на эти платья! – сказала Джулия, перебирая многочисленные «плечики» с нарядами. Внезапно ее голос дрогнул. – Видишь?

Я кивнул.

– Они стоят гораздо больше, чем все ваше агентство.

– Джулия…

– Но я совсем не так одеваюсь, – промолвила она. – И вовсе не так выгляжу. Все эти платья мне даже не нравятся.

– Тогда как же ты выглядишь?

– Тебе этого и не представить, – покачала головой Джулия. – Да я, признаться, и сама уже не помню. Не помню, как выглядела до того, как Фрэнк начал сам покупать мне одежду.

– Так покажи мне, – предложил я.

– Ха! – Джулия отвернулась. – Теперь я должна стать вдовой в черном. Тебе понравится. Мне очень пойдет этот цвет, я серьезно. Вот для чего Фрэнк держал меня при себе – для моего триумфа. Нет уж, спасибо. Так и передай Тони – нет уж, спасибо! – С этими словами Джулия затолкала платья поглубже в шкаф, а потом рывком сорвала с вешалок два платья и швырнула их на кровать, где они раскинулись, как гигантские яркие бабочки. Черными они не показались бы даже дальтонику.

– Тони? – удивился я. Я был поражен, мои орлиные глаза следили за лежащим на туалетном столике тлеющим окурком – красный огонек приближался все ближе к дереву.

– Да, именно Тони. Долбаный Фрэнк Минна младший. Извини, Лайонел, тебе самому хотелось быть Фрэнком? Я задела твои чувства? Боюсь, Тони опередил тебя.

– Твоя сигарета подожжет дерево, – заметил я.

– Ну и пусть горит, – отозвалась она.

– Это не цитата из какого-то фильма? «Ну и пусть горит»? Кажется, я даже помню, что это за фильм…

«Бурномум бей меня!»

Повернувшись ко мне спиной, Джулия опять подошла к кровати. Сунув одно платье в чемодан, она расстегнула второе, опустила его к ногам и стала надевать на себя, стараясь не ступить каблуками на подол. Я изо всех сил вцепился руками в дверцу, чтобы, как котенок, не броситься на блестящую ткань, пока она натягивала платье на бедра и плечи.

– Ну-ка, Лайонел, – попросила Джулия, – застегни мне «молнию».

Подойдя к ней, я, не сдержавшись, дважды похлопал ее по плечам. Похоже, Джулия не возражала. Потом я взялся за язычок «молнии» и осторожно потянул его вверх. Джулия подняла руками волосы, чтобы они не запутались в застежке, а потом, когда «молния» была наполовину застегнута, внезапно повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях. Я даже не успел выпустить из рук язычок. Теперь, когда она была так близко, я увидел, как дрожат ее глаза и губы, – она едва удерживалась от слез.

– Застегивай дальше, – попросила она.

Джулия положила локти мне на плечи и заглянула в глаза, а я, затаив дыхание, продолжал бороться с «молнией».

– Знаешь, до моего знакомства с Фрэнком я никогда не брила подмышки, – сказала вдова Минны. – Это он заставил меня бриться. – Она говорила прямо мне в грудь, ее голос стал равнодушным и едва слышным. Вся злость исчезла.

Застегнув наконец «молнию», я уронил руки, отошел на шаг назад и выдохнул. Джулия по-прежнему приподнимала руками волосы.

– Может, мне стоит снова отрастить там волосы. Как ты думаешь, Лайонел?

Я открыл рот и тихо, но отчетливо произнес:

– Две груди.

– Но у всех две груди, Лайонел. Ты что, не знал этого?

– Это был просто речевой тик, – смущаясь и опуская глаза, пробормотал я.

– Дай мне руки, Лайонел.

Я послушно протянул руки, и она сжала мои ладони.

– Господи, какие они большие! У тебя такие большие руки, Лайонел. – Теперь она говорила мечтательным и чуть сюсюкающим голосом, каким говорят взрослые, притворяясь детьми. – Я хочу сказать… Ты так быстро двигаешь ими, все время что-то трогаешь, гладишь. Скажи еще раз, как это называется? – попросила она.

– Это тоже тик, Джулия.

– Мне твои руки всегда казались маленькими, потому что они так быстро двигаются. А они, оказывается, большие.

И она приложила мои ладони к своей груди. Сексуальное возбуждение успокаивает мой мозг, страдающий синдромом Туретта, но не вгоняет в оцепенение, заслоняя от меня мир, как это делают препараты орап и клонопин. Нет, оно помогает мне собраться, по телу пробегает божественная волна, вибрация, которая собирает воедино и направляет весь скопившийся во мне хаос, превращая его во что-то чудесное, как музыка объединяет множество голосов и превращает их в слитно звучащий хор. Оставаясь собой, я становлюсь полновластным хозяином собственного «я». Для меня это такое редкое и драгоценное сочетание. Да, я очень люблю секс, но не слишком часто занимаюсь им. А когда делаю это, то горю желанием замедлить происходящее, жить в нем, там, где я могу встретиться с собой, дать себе некоторое время оглядеться по сторонам. Но нет, меня подгоняют – физиологическая потребность и эти неуклюжие, распаленные алкоголем партнерши, которые все же помогают мне заглянуть в рай наслаждения. Но боже мой, если бы только я смог провести недельку-другую, держа ладони на груди Джулии, то я сумел бы справиться с собой!

Увы, моя болезненная бдительность отдернула мои руки. Я отвернулся, подошел к туалетному столику, взял оттуда дымящийся окурок, спасая его, и, поскольку губы Джулии были слегка приоткрыты, сунул его туда. Фильтром вперед, разумеется.

– Две, видишь? – промолвила она, вынимая сигарету изо рта. Потом, проведя пальцами по волосам, Джулия поправила комбинацию под платьем в том месте, где лежали мои руки.

– Чего две?

– Да груди же, Лайонел.