Мимолетное впечатление оказалось верным.

Висевший под портретом арбалет исчез.

Итак, арбалет из китового уса, металла и дерева, инкрустированный слоновой костью, исчез вместе с двумя железными стрелами, висевшими по бокам. Нокс чиркнул спичкой и поднес пламя ближе к стене, чтобы лучше видеть. В бело-розовую панель было ввинчено маленькое металлическое кольцо — очевидно, на арбалете имелся крючок, прикреплявший его к кольцу. Маленькие скобы поддерживали тяжелые головки стрел. Нокс припомнил, что этот арбалет, в отличие от того, который был у Бэрри Планкетта, не имел кожаного ремня.

Что следовало делать после такого открытия? Поднять тревогу? Сообщить в полицию? Существовало несколько вариантов. Но Филип Нокс, несмотря на охвативший его страх, чувствовал, что сначала нужно расследовать другие обстоятельства. Несколько секунд он напряженно думал, потом снова побежал вверх по левой лестнице, ведущей в бельэтаж.

Теперь над ним нависал только балкон. Освещение включили полностью — оно отбрасывало золотистые блики на алый плюш, белые стены и позолоту украшений. Огни рампы освещали бордовый занавес; маски Комедии и Трагедии гримасничали над аркой авансцены. Оркестр занимал свои места, передвигая пульты. Слышались пиликанье скрипок, трель ксилофона, удар барабана. Дирижер — маленький сердитый человечек явно в парике — нервно теребил палочку.

В воздухе висела пыль от пудры, хотя, возможно, это была иллюзия, как и ощущающийся по непонятной причине холод.

Нокс огляделся вокруг.

Кроме двух проходов по краям, ведущих к ложе «А» с этой стороны и к ложе «В» с противоположной, еще один проход тянулся через бельэтаж к его первому ряду. Возле этого прохода, вытянув вперед стриженую голову и словно прислушиваясь к чему-то, стоял Лоренс Портер. Как или когда он пришел сюда, Нокс не знал и не интересовался. В первом ряду бельэтажа, ближе к левой стороне, чем к середине, сидела мисс Элизабет Харкнесс, покуривая сигарету.

Марджери Вейн и Джуди находились в ложе «В». Бросив туда взгляд, Нокс тотчас же забыл обо всем остальном и побежал по боковому проходу к ложе «А».

Белая ложа была щедро украшена позолотой. Дверь из прохода вела в короткий коридор, освещенный лампой с розовым абажуром и оканчивающийся несколькими железными ступеньками наверх.

Тяжелая дубовая дверь в саму ложу находилась справа. Нокс открыл ее и быстро вошел, машинально отметив наличие крепкого засова с внутренней стороны.

Воздух в ложе был спертым, свет проникал только из зала и коридора. Довольно низкий барьер был обит сверху красным плюшем. Так же были обиты диван и три высоких стула, придвинутые вперед. Маленький круглый столик пустовал. Однако Нокс не обратил никакого внимания на мебель. Его интересовало только происходящее в ложе «В» напротив.

Это напоминало живую картину.

Марджери Вейн в серебристом вечернем платье стояла спиной к барьеру, приподняв обнаженное плечо. Казалось, она что-то веско произносила, но слова не были слышны. Лицом к ней и спиной к двери стояла Джуди. Общую атмосферу — или, по крайней мере, то, что относилось к Джуди — можно было охарактеризовать как явную панику.

Джуди судорожно сплетала пальцы рук; на ее хорошеньком личике застыло умоляющее выражение. Марджери Вейн продолжала говорить, а дирижер внизу — нервно суетиться.

Нокс едва не окликнул жену, но вовремя сдержался. Внезапно Джуди повернулась, открыла дверь и выбежала из ложи.

Мисс Вейн с царственным величием обратила лицо к залу. Дирижер, стоящий как на раскаленных углях, посмотрел вверх. Марджери Вейн медленно покачала головой. Покуда дирижер выделывал антраша, произнося неслышные слова, она подошла к белой двери, закрыла ее и заперла на засов.

Все это Нокс видел только краем глаза. Он был слишком занят наблюдением за Джуди.

Она выбежала из коридора с противоположной стороны бельэтажа и остановилась. Увидев Бесс Харкнесс, сидящую с сигаретой в первом ряду, Джуди сделала жест, похожий на отчаянный призыв.

Мисс Харкнесс, скорчив не лишенную сочувствия гримасу, приподнялась и поманила Джуди рукой. Потом, подойдя ближе к левой стороне, опустилась на плюшевое сиденье рядом с тем, на чьей спинке висели плечики с норковым манто Марджери Вейн, и похлопала по пустому сиденью справа. Джуди, пройдя вдоль поднятых сидений первого ряда, заняла указанное место.

Нокс двинулся вперед, намереваясь присоединиться к ней, но Джуди обернулась и увидела его. Ее лицо и жест явственно говорили: «Умоляю, оставайся на месте и не подходи ко мне!» Причем это не был один из ее капризов, не означающих ровным счетом ничего.

Это удержало Нокса, равно как и прозвучавший в зале голос. Марджери Вейн повернулась лицом к занавесу, и ее четкий и мелодичный голос вновь разнесся по залу:

— Надеюсь, вы меня слышите! Я обращаюсь к леди и джентльменам из труппы Марджери Вейн! Пожалуйста, не аплодируйте, а просто выслушайте меня! Я не задержу вас надолго!

«Марджери всех поменяла местами! — подумал Нокс. — Теперь она — актриса, а они — публика».

— Думаю, вы меня знаете! — продолжал звонкий голос. — Я — Марджери Вейн! Некогда я пользовалась той репутацией, к которой вы так стремитесь! Если бы вы могли слышать аплодисменты, которые звучат в моем сердце, то они показались бы вам такими же бурными, как овация на Бродвее! А если мои добрые пожелания превратить в камни и взгромоздить их друг на друга, они бы превысили башни Трои![81] Но почему я обращаюсь к вам в столь высокопарном стиле?

Этот вопрос не требовал ответа, хотя Нокс подумал, что дирижер мог бы его дать. Но Марджери Вейн пребывала в блаженном неведении относительно чувств оркестрантов.

— Тридцать семь лет назад, — продолжала она, — на сцене, где вы собираетесь появиться, произошла трагедия. Эдам Кейли, мой тогдашний муж, упал замертво во время дуэли с Тибальтом. После этого нас постигла неудача вследствие допущенной нами ошибки. В память о мистере Кейли мы отложили премьеру на две недели.

Но счел бы подобное сам Эдам Кейли данью его памяти? Нет! Если бы его дух мог говорить, мы бы услышали: «Продолжайте! Ничто не должно вас останавливать! Боритесь за успех!»

К этому я призываю вас сейчас! Уверена, что каждый из вас прошел медосмотр и был признан годным. Новая трагедия не обрушится на театр «Маска». Но даже если произойдет нечто непредвиденное, оно не должно задержать завтрашнюю премьеру! Даже если мертвецы будут валяться на сцене, как на улицах Лондона во время Великой чумы,[82] я скажу: «Продолжайте!»

Если я права в моих предположениях, вы встретитесь лицом к лицу с целой волной слухов и смутите ее одним взглядом. С крапивы суеверий вы сорвете цветы успеха, и да приблизит Бог этот день! Если же я не права, меня утешит то, что моей единственной ошибкой было чрезмерное желание вам добра. А если что-либо будет скрашивать мою приближающуюся старость, то это вы, которых я выбрала для своей труппы. Вы явитесь искуплением моих ошибок и заблуждений — «прощенный на небе всех ближе у трона».[83]

Она выразительным жестом быстро опустила руку. Очевидно, ее речь произвела должный эффект. Из-за занавеса раздался гром аплодисментов, сотрясший весь театр.

Глубоко вздохнув, Марджери Вейн посмотрела вниз и обратила взгляд на дирижера.

— Можете начинать! — приказала она.

Дирижер, едва не потеряв парик от злости, повернулся к оркестрантам.

— Джеитльме-е-ены! — страдальческим тоном произнес он, как будто музыканты хулиганили у него под носом, и поднял палочку.

В тот же момент свет в зале начал гаснуть. Кто-то тщательно продумал все технические эффекты, включая неожиданное затемнение во время увертюры.

Бросив ободряющий взгляд на Джуди, которая что-то быстро шептала мисс Харкнесс в первом ряду бельэтажа, Нокс достал из кармана программу. В ложе было темно, поэтому он высунулся в коридор и заглянул в программу при свете лампы. В глаза ему бросились слова «под руководством Бэрри Планкетта». Нокс закрыл дверь и повернулся лицом к сцене, как раз когда зазвучала музыка.