– Он во дворе у нас валялся, – говорит Ластер. – Я за четверть доллара продам.

– Чужой мяч – продавать? – говорит тот.

– Я его нашел, – говорит Ластер.

– Валяй находи снова, – говорит тот. Положил в карман, уходит.

– Мне на билет нужно, – говорит Ластер.

– Вот как? – говорит тот. Пошел на гладкое. – В сторонку, Кэдди, – сказал. Ударил.

– Тебя не разберешь, – говорит Ластер. – Нету их – воешь, пришли – тоже воешь. А заткнуться ты не мог бы? Думаешь, приятно тебя слушать целый день? И дурман свой уронил. На! – Поднял, отдал мне цветок. – Уже измусолил, хоть новый иди срывай. – Мы стоим у забора, смотрим на них.

– С этим белым каши не сваришь, – говорит Ластер. – Видал, как мячик мой забрал? – Уходят. Мы идем вдоль забора. Дошли до огорода, дальше нам некуда идти. Я держусь за забор, смотрю в просветы цветов. Ушли.

– Ну, чего ты голосишь? – говорит Ластер. – Кончай. Вот мне так есть с чего реветь, а тебе не с чего. На! Зачем роняешь свою травку? Сейчас еще о ней завоешь. – Отдал мне цветок. – Куда поперся?

На траве наши тени. Идут к деревьям впереди нас. Моя дошла первая. Потом и мы дошли, и теней больше нет. В бутылке там цветок. Я свой цветок – туда тоже.

– Взрослый дылда, – говорит Ластер. – С травками в бутылочке играешься. Вот помрет мис Кэлайн – знаешь, куда тебя денут? Мистер Джейсон сказал, отвезут тебя куда положено, в Джексон. Сиди себе там с другими психами, держись хоть весь день за решетки и слюни пускай. Весело тебе будет.

Ластер ударил рукой по цветам, упали из бутылки.

– Вот так тебя в Джексоне, попробуешь только завыть там.

Я хочу поднять цветы. Ластер поднял, и цветы ушли. Я заплакал.

– Давай, – говорит Ластер, – реви! Беда только, что нет причины. Ладно, сейчас тебе будет причина. Кэдди! – шепотом. – Кэдди! Ну, реви же, Кэдди!

– Ластер! – сказала из кухни Дилси. Цветы вернулись.

– Тихо! – говорит Ластер. – Вот тебе твои травки. Смотри! Опять все в точности как было. Кончай!

– Ла-астер! – говорит Дилси.

– Да, мэм, – говорит Ластер. – Сейчас идем! А все из-за тебя. Вставай же. – Дернул меня за руку, я встал. Мы пошли из деревьев. Теней наших нет.

– Тихо! – говорит Ластер. – Все соседи смотрят. Тихо!

– Веди его сюда, – говорит Дилси. Сошла со ступенек.

– Что ты еще ему сделал? – говорит она.

– Я ничего ему не сделал, – говорит Ластер. – Он так просто, ни с чего.

– Нет уж, – говорит Дилси. – Что-нибудь да сделал. Где вы с ним ходили?

– Да там, под деревьями, – говорит Ластер.

– До злобы довели Квентину, – говорит Дилси. – Зачем ты его водишь туда, где она? Ведь знаешь, она не любит этого.

– Занята она больно, – говорит Ластер. – Небось Бенджи ей дядя, не мне.

– Ты, парень, брось нахальничать! – говорит Дилси.

– Я его не трогал, – говорит Ластер. – Он игрался, а потом вдруг взял и заревел.

– Значит, ты его могилки разорял, – говорит Дилси.

– Не трогал я их, – говорит Ластер.

– Ты мне, сынок, не лги, – говорит Дилси. Мы взошли по ступенькам в кухню. Дилси открыла дверцу плиты, поставила около стул, я сел. Замолчал.

«Зачем вам было ее будоражить?» сказала Дилси. «Зачем ты с ним туда ходила?»

«Он сидел тихонько и на огонь смотрел», сказала Кэдди. «А мама приучала его отзываться на новое имя. Мы вовсе не хотели, чтоб она расплакалась».

«Да уж хотели не хотели», сказала Дилси. «Тут с ним возись, там-с ней. Не пускай его к плите, ладно? Не трогайте тут ничего без меня».

– И не стыдно тебе дразнить его? – говорит Дилси. Принесла торт на стол.

– Я не дразнил, – говорит Ластер. – Он играл своими травками в бутылке, вдруг взял и заревел. Вы сами слыхали.

– Скажешь, ты цветов его не трогал, – говорит Дилси.

– Не трогал, – говорит Ластер. – На что мне его травки. Я свою монету искал.

– Потерял-таки ее, – говорит Дилси. Зажгла свечки на торте. Одни свечки тонкие. Другие толстые, кусочками куцыми. – Говорила я тебе, спрячь. А теперь, значит, хочешь, чтоб я другую выпросила для тебя у Фрони.

– Хоть Бенджи, хоть разбенджи, а на артистов я пойду, – говорит Ластер. – Мало днем, так, может, еще ночью с ним возись.

– На то ты к нему приставлен, – говорит Дилси. – Заруби себе это на носу, внучек.

– Да я и так, – говорит Ластер. – Что он захочет, все делаю. Правда, Бендя?

– Вот так-то бы, – говорит Дилси. – А не доводить его, чтоб ревел на весь дом, досаждал мис Кэлайн. Давайте лучше ешьте торт, пока Джейсон не пришел. Сейчас привяжется, даром что я этот торт купила на собственные деньги. Попробуй спеки здесь, когда он каждому яичку счет ведет. Не смей дразнить его тут без меня, если хочешь пойти на артистов.

Ушла Дилси.

– Слабо тебе свечки задуть, – говорит Ластер. – А смотри, как я их. – Нагнулся, надул щеки. Свечки ушли. Я заплакал. – Кончай, – говорит Ластер. – Вон смотри, какой в плите огонь. Я пока торт нарежу.

Слышно часы, и Кэдди за спиной моей, и крышу слышно. «Льет и льет», сказала Кэдди. «Ненавижу дождь. Ненавижу все на свете». Голова ее легла мне на колени. Кэдди плачет, обняла меня руками, и я заплакал. Потом опять смотрю в огонь, опять поплыли плавно яркие. Слышно часы, и крышу, и Кэдди.

Ем кусок торта. Ластера рука пришла, взяла еще кусок. Слышно, как он ест. Смотрю в огонь. Длинная железка из-за плеча у меня протянулась к дверце, и огонь ушел. Я заплакал.

– Ну, чего завыл? – говорит Ластер. – Глянь-ка. – Огонь опять на месте. Я молчу. – Сидел бы себе, на огонь глядя, и молчал бы, как мэмми велела, так нет, – говорит Ластер. – И не стыдно тебе. На. Вот тебе еще кусок.

– Ты что ему тут сделал? – говорит Дилси. – Зачем ты его обижаешь?

– Да я же стараюсь, чтоб он замолчал и не досаждал мис Кэлайн, – говорит Ластер. – Он опять ни с чего заревел.

– Знаю я это твое ни с чего, – говорит Дилси. – Вот приедет Верш, он тебя поучит палкой, чтоб не озоровал. Ты с утра сегодня палки просишь. Водил его к ручью?

– Нет, мэм, – говорит Ластер. – Мы весь день со двора никуда, как было велено.

Рука его пришла за новым куском. Дилси по руке ударила.

– Протяни опять попробуй, – говорит Дилси. – Я ее вот этим резаком оттяпаю. Он, верно, ни куска еще не съел.

– Еще как съел, – говорит Ластер. – Я себе один, ему два. Пускай сам скажет.

– Попробуй только взять еще, – говорит Дилси. – Протяни только руку.

«Так, так», сказала Дилси. «Теперь, верно, мой черед расплакаться. Надо же и мне похлюпать над бедным Мори».

«Его Бенджи теперь зовут», сказала Кэдди.

«А зачем?» сказала Дилси. «Что, старое, родимое его имя сносилось уже, не годится?»

«Бенджамин – это из Библии»5, сказала Кэдди. «Оно ему лучше подходит, чем Мори».

«А чем оно лучше?» сказала Дилси.

«Мама сказала, что лучше».

«Придумали тоже», сказала Дилси. «Новое имя ему не поможет. А старое не навредит. Имена менять – счастья не будет. Дилси я родилась, и так оно и останется Дилси, когда меня давно уж позабудут все».

«Как же оно останется, когда тебя позабудут, а, Дилси?» сказала Кэдди.

«Оно, голубка, в Книге останется»6, сказала Дилси. «Там записано».

«А ты же не умеешь читать», сказала Кэдди.

«Мне читать не надо будет», сказала Дилси. "За меня прочтут. Мне – только отозваться: «Здесь я».

Из-за плеча к дверце опять длинная железка, и огонь ушел. Я заплакал.

Дилси с Ластером дерутся.

– Ну нет, попался! – говорит Дилси. – Ну уж нет, я видела! – Вытащила Ластера из угла, трясет его. – Так вот оно какое – твое ни с чего! Погоди, приедет твой отец. Была б я помоложе, я б тебе уши с корнем оторвала. Вот запру в погреб на весь вечер, будет тебе вместо артистов. Увидишь, запру.