Серсил был отважным юношей и в битвах не знал страха, но то, что он увидел, его потрясло. Он вскрикнул, закрыл от ужаса глаза и потерял сознание.

Очнулся Серсил на холодных плитах. Великий жрец держал возле его носа тряпку, смоченную чем-то очень пахучим.

— Бог Поклюс никогда не обидит хорошего человека, — утешал его жрец, — не бойся.

Он помог Серсилу встать, выйти из черной комнаты и подняться по лестнице. Но Серсил так и не мог побороть дрожь в ногах.

— Я видел бога Поклюса, — повторял Серсил, выйдя из подземелья на солнечную поляну, — он говорил со мной.

Юноша пошатнулся и, чтобы не упасть, оперся о стену. У него пересохло во рту и кружилась голова… Страшные зубы бога Поклюса щелкнули еще раз, изо рта снова полыхнуло зеленое пламя.

Сердце бесхитростного Серсила не выдержало. Тихонько вскрикнув, он замертво свалился на землю.

Шляхетский съезд в июне был еще более многочислен, чем прежний. Происходил он не в главном соборе, а в доминиканской церкви, под охраной грозного ордена. Епископ Николай по-прежнему благоволил Зимовиту.

В Серадзе царило оживление. По городу прохаживались приехавшие на съезд вельможные паны в красных жупанах. Их окружали толпы гербовых приверженцев. Среди панской свиты было много духовных лиц в сутанах, с бритыми макушками.

Тайные сторонники венгерского двора, приехавшие на съезд, из страха перед Зимовитом на все лады уговаривали архиепископа Бодзенту не короновать князя. Они грозили бедами и новой кровью для польской земли, умоляли, просили…

Малопольский пан Вежбента из Смогульца, разгорячившись, стал грозить самому архиепископу и бранные слова произносил многократно.

— Из-за вас мы потеряем Галицкую Русь! — кричал Вежбента, размахивая кулаками. — А потом, мы не забыли шляхетское обвинение…[3] На него вы ответили не совсем вразумительно.

В другое время Вежбента из Смогульца немало поплатился бы за свои слова, но сейчас архиепископ не обращал внимания на брань. Он даже не показал виду, что понял угрозу. Еще при жизни короля Людовика он доказал свое шляхетское происхождение, но враги и завистники продолжали играть на слабом месте.

— Венгерский двор, — говорили другие малопольские паны, — не остановится перед войной, но все равно добьется своих прав на корону. Венгерский двор сделал Бодзенту архиепископом, он же и лишит его архиепископского кресла.

А великопольская шляхта шумно выражала свое желание избрать королем Польши князя Мазовецкого.

Костел был набит народом, от духоты оплывали свечи. На сеймовый круг шляхтичи дружно выходили с одним требованием — короновать князя Зимовита.

Когда архиепископ, поддерживаемый под руки канцлером и гофмаршалом, садился на свое золоченое кресло, он твердо решил воздержаться от коронования молодого Семко. Он и на этот раз малодушно изменил своему стороннику, так же как перед этим изменил Сигизмунду Бранденбургскому. Бодзента чувствовал себя виноватым и боялся грозной папской руки.

Съезд единогласно провозгласил князя Зимовита Мазовецкого польским королем. Шляхтичи бросились к архиепископу с требованием немедленно короновать князя.

Архиепископ сидел с каменным лицом, не замечая кричащих и грозящих шляхтичей. Когда терпеть стало невозможно и надо было сказать прямо» да» или «нет», Бодзента поднялся с кресла и вышел из костела. За ним вышли прелаты и прочее духовенство. Но в душе архиепископ по-прежнему оставался сторонником князя.

Возмущенные шляхтичи после ухода владыки еще раз провозгласили королем Зимовита Мазовецкого. Посадив его на трон, сделанный на скорую руку из архиепископского кресла, они торжественно, под приветственные крики и колокольный звон обнесли его вокруг костела. В костеле шляхтичи присягнули Зимовиту на верность.

Не хватало только короны на его голове.

Разгневавшись на архиепископа, Зимовит не захотел даже с ним разговаривать. Собрав войска, он решил силой завоевать признание несогласных. На помощь к нему поспешили верные соратники: князь Конрад Олесницкий и Бартош из Венцборга, храбрый и опытный воин.

Великопольская шляхта с почетом, как короля, встречала князя Мазовецкого, и многие вступали в его войско. В день Иоанна и Павла великомучеников князь подступил к городу Калишу и осадил его.

Как только распространились слухи о походе князя, в лагерь под Калишем все больше и больше собиралось шляхты, признавшей его королем. Все больше и больше усиливалась его слава и влияние во всей польской земле. Молодой Семко почти сидел на королевском троне. Почти… Но малопольские паны не дремали. Королеве венгерской Елизавете они в черных красках описали события в Польше и требовали военной помощи. А с Зимовитом краковчане повели иной разговор. Притворившись, будто сочувствуют ему и готовы признать королем, пригласили в Краков на совет и для заключения договора.

И архиепископ Бодзента был приглашен на совет в Краков.

В то время в Малой Польше поползли слухи о вражеских лазутчиках, будто бы пойманных в Кракове и других городах. Говорили, что великий князь литовский Ягайла собрал большое войско и поведет его на польскую землю. О приготовлениях литовского князя к военному походу в Краков писали вильненские францисканские монахи: «Князь Ягайла будет мстить за города Драгочин и Мельник, захваченные Яношем Мазовецким, и отбивать Галицкую Русь у Польши».

Говорили о разрушенных замках на границе с Литвой, о захваченных пленных…

Но некому было кликнуть клич и собрать войско для отпора могучему врагу. Никто не обращал внимания на тревожные вести. Польша горела в братоубийственной войне. Кому быть королем Польши — вот что волновало сейчас князей, духовенство, вельможных панов и шляхетство.

Князь Зимовит и архиепископ Бодзента приехали в Краков. В конце июля там был заключен договор, и Зимовит, поддавшись на обман, обязался сохранять нерушимый мир до дня святого Михаила следующего года. Свято выполняя обещание, он тут же отправил приказ Бартошу в лагерь под Калишем снять осаду, а потом поскакал туда сам.

Как только войска Зимовита отправились по домам, из Венгрии выступил маркграф Сигизмунд Бранденбургский, тот самый юноша, которого совсем недавно с позором изгнали из Польши. Он вел с собой двенадцать тысяч отборного войска.

Жаркое лето было в самом разгаре. И в этом году урожай успели собрать только немногие. Люди разбегались, прятались в лесах, а тугой, почти созревший колос на нивах топтали всадники. И волки осмелели. Они выходили из леса и днем нападали на человека. На дорогах от запаха мертвечины тяжко было дышать.

А в это время над архиепископом собирались грозные тучи. Многие решили ему отомстить. За переход на сторону князя Мазовецкого он навлек на себя гнев королевы Елизаветы и ее сторонников. А за измену в решительную минуту князю Зимовиту ему хотели отомстить сторонники князя. И малопольская придворная партия тоже желала свести счеты с архиепископом.

Начался грабеж и разгром архиепископских владений.

Воликопольские гжемалиты Вежбента из Смогульца, Гжимала из Олесницы и Вулко из Жарнова осадили архиепископский город Жнин вместе с замком как будто по причине, что-де архиепископ хочет отдать его мазовшанам.

Бодзента, желая спасти город — жемчужину архиепископского престола — и окружающие его обширные и доходные имения, приехал в лагерь осаждающих и заключил с ними договор. Он заплатил гжемалитам за снятие осады сорок пять гривен серебром отступного и пообещал на год десятину со всех доходов.

Мазовецкие конники под командованием Михаила из Курова напали на архиепископские земли у Кветишева и разграбили их дотла. Владыка сидел в это время в откупленном у гжемалитов городе Жнине, оберегая его от новых нападений.

Другие мазовецкие отряды, под командованием плоцкого старосты Винцента и Сендевоя Свивды из Накла, мстя архиепископу за несчастный краковский договор и в то же время мстя гжемалитам, напали на город Жнин, но, несмотря на все усилия, не могли его взять. Зато мазовшане уничтожили все окрестные архиепископские имения и все имения гжемалитов и гнезненского костела по дороге в город Гнезно. А у самых стен Гнезна сожгли архиепископский дворец.