Прогуливаясь со мной возле палаток, Эльвира кивнула на маленькую утоптанную лужайку и сказала:

– Это наш «зал заседаний». – Вы что, здесь танцуете? – И танцуем тоже.

– Вообще-то ты молодец. Группу сделала…

– Опять ирония?

– Нет. На самом деле.

– Неужели я дожила до твоей похвалы?! Чудеса! Лагерь понемногу замолкал. Голоса в женских палатках стихали. Лишь откуда-то из-за ручья слышалась шуточная песня под гитару: Ах, какая же ты лас-сковая, Альпинистка моя, скалолазка моя…

Скоро и эти полуночники замолкли, а я все не мог заснуть, и в голове у меня крутился этот прилипчивый рефрен. Я знал, что Дайнюс тоже не спит, и сказал ему:

-Вот тебе и женщины. Такой порядок в мужских группах еще поискать… … Но я о другом думаю… Бьют в одну точку – мы, мол, женщины, не уступаем вам, мужчинам, ни в чем. Вроде бы в шутку, игрушечно…

– Не «вроде бы» – точно в шутку. Они и хотят, чтобы мы были сильнее, и любят нас за то, что сильнее…

– Так мы всегда и думаем. И они так думают – думают, что этого хотят… И все-таки «вроде бы». Есть у них несогласие… Вековое несогласие.

– Несогласие с природой? – спросил я.

– Точно так. Подспудное, загнанное в подкорку, накопленное поколениями. Почему они так стараются? Потому как выпала им почетная доля высказать свое несогласие… Отстоять сословие! Над ними тысячелетия! тяготеет наш скепсис…

– Наш еще полбеды… Свой собственный!

– Именно. Что получается? Они поднялись на альпинистский Олимп. Вскарабкались. Изодрались, исцарапались, превратились в сплошной синяк, но вскарабкались! Победили в драке. В какой? В физической! Вышли на Олимп и поверили в свои бойцовские качества. Только глядь, а над ними, как и тысячелетие прежде, все тот же скепсис… Стоят они на этом Олимпе рядом с нами и видят, что мы-то обозреваем панораму с отметки на голову выше. Но в запале победы кажется им, что и эту разницу можно преодолеть… если подняться на цыпочки. Вот и тянутся, а так ведь долго не простоишь…

– Боюсь, не им, а тебе все это кажется, – перебил я Дайнюса. – После их восхождений на пик Корженевской и Ушбу я решил, что сам господь бог ни черта не знает женской породы.

– Возможно, я не спорю, говорю только то, что мне кажется. А еще мне кажется, что, фетишизируя дисциплину, они… Как бы сказать?... Подводят, что ли, себя?! Они знают: один из краеугольных камней альпинизма – дисциплина. Их восхищает, что сильные, здоровые, волевые, самостоятельные мужики так умеют подчиняться. Думаю, потому восхищает, что им-то самим дается это с трудом. Они, по-моему, больше всего боятся упрека: дескать, женщины собрались – какая ж там может быть дисциплина? Вот тут-то и забота номер один – не дать повода для таких упреков, в первую очередь самим же себе, вести себя так, чтоб комар носа не подточил. Вот тут-то и мое беспокойство – не перехватили бы лишнего. Боюсь, они так стараются, что не дисциплину, а послушание ладят – дисциплину без инициативы, без самостоятельности. Если разобраться, то у самой независимой женщины самостоятельность все-таки слабое место. У нее в генах заложен расчет на защиту мужчины…

Раньше у меня с Дайнюсом не могло быть на этот счет разногласий. Но события последних двух лет поколебали мое мнение.

В 1971 году Эльвира задумала восхождение на семитысячник женской группой. Всю зиму 72-го подбирала она команду. А летом четверка под руководством Галины Рожальской, где, кроме Эльвиры, были ее подруги, Элла (Ильсиар) Мухамедова и Антонина Сон, покорили пик Евгении Корженевской (7105 метров). В сущности, это первое в мире успешное женское восхождение на семитысячник. Хотя попытки были и до этого. В следующем, 73-м году Эльвира организовала и возглавила еще одну женскую экспедицию, которая совершила траверс легендарной Ушбы. Это и есть факты, с которыми не поспоришь. Однако в чем-то Дайнюс был все же прав. Хотя правота его лишь подчеркивала, умножала их подвиг. Можно только предполагать, до какой степени отягощало их работу наше мужское неверие. В одной из статей, посвященных первому женскому восхождению, Эльвира писала: «Психологический барьер, его преодоление – вот одна из основных задач нашего восхождения-эксперимента… И реплики скептиков: дескать, женщины и суток не могут прожить без эксцессов – звучали предостерегающе. Может, это иногда и бывает правдой».

Они справедливо считали, что в их лице экзаменуются женщины. Любой промах вызовет восклицание: «Женщины!» А самое главное – возглас этот при случае готов был сорваться из их же собственных уст. Они старались провести свой поход, загнав «под каблук» женские эмоции, – спокойно, без спешки, с мужской выдержкой и рассудочностью. Все это дало психологическое состояние, которое называют «жизнью с оглядкой».

Они были скромны в своем женском самоутверждении – без замахов на большой спортивный скачок, без желания привести мир в изумление, вызвать овации. Женское восхождение лишь очередной, последовательный шаг этих спортсменок, тот, что находится рядом с достигнутым. Они пошли на него, хоть в душе и подозревали: а не лежит ли он за пределом их женских возможностей? И не действует ли здесь «табу»? Поэтому подходили к делу разумно, осторожно, больше всего боясь переоценки своих сил. Еще в Москве Эльвира сказала мне: хочу, дескать, провести восхождение под девизом: «Тише едешь – дальше будешь».

То же самое говорила она и Володе Кавуненко, который уговаривал Эльвиру идти на пик Хан-Тенгри.

Этот северный форпост крупнейших вершин Земли по тяжести прохождения можно сравнить с гималайскими восьмитысячниками, хотя формально он в «номенклатуру» не вошел – до семи тысяч не дотянул пяти метров (6995). Образно говоря, стужей тянет даже со страниц истории этой горы. Здесь и в базовом лагере – на высоте четырех тысяч метров – посреди жаркого августовского лета свирепствуют снежные бури. Люди с трудом пробираются от палатки к палатке. Можно себе представить, что наверху… Большую часть года вершину скрывает мощный слой облаков. Кажется, будто они приделаны к ней навечно, как купол зонтика к трости, и так же незыблемы, как и сама гора. Бесконечные снегопады. А лавины идут с частотой метропоездов. Погода меняется быстро, резко и неожиданно. Недаром район этот называют «гнилой угол».

…Кавуненко убеждал Элю ехать в Тянь-Шань, поскольку и сам планировал штурм Хан-Тенгри. Он ей доказывал: ничего, дескать, страшного нет, иной раз и пятитысячник, на который идешь без опаски, такого перцу задаст, что после год неохота смотреть на горы, зато недоступная вершина вроде пика Победы вдруг на всем маршруте возьмет да и «солнце повесит». Самое главное, выбрать нужный момент – мы его выберем. Взаимодействие, мол, двух групп облегчит задачу и принесет успех и той и другой.

Ему, как и всем нам, было немного боязно за женщин. Зная, что служебные дела могут меня увести из района женского восхождения, он решил, что лучше, если женщины будут поближе к нему. Тогда их можно подстраховать незаметно для них.

Но Эльвира не отвлекалась от темы «Женское восхождение». Женское! Она сразу же усекла подтекст и заявила Кавуненко:

– Ты думаешь, мы понарошку? А вы вправду! Володя, мы ведь не за призами. Других, может, иной раз и есть смысл обмануть, но себя-то зачем же? Запомни: самые большие скептики в этой истории сами же женщины. Понимаешь? Я сама в себя верю не до конца, хотя и побывала на Ушбе и Корженевской. Спорю сама с собой и иду на пик Ленина, чтобы еще раз себе доказать. А ты, джентльмен, на Хан-Тенгри под ручку меня приглашаешь.

Но от опеки избавиться нетрудно, если ее не хочешь. И отказалась она, конечно, не по этой причине: она понимала, что Хан-Тенгри им пока еще не по силам.

Они не хотели рекламы, громких газетных статей и безмерных преждевременных восхвалений. Вот письмо, которое написала Эльвира Ильсиар Мухамедовой незадолго до выезда на Памир.

«М о с к в а Элка, здравствуй!

Вот и начнем отсчитывать денечки до встречи. Уже недолго. Радость через край. Хочу тебя еще раз поздравить с «женским днем» – днем, когда утвердили нашу группу.