– Поскольку вы уже написали вдовствующей герцогине, нам действительно стоит поехать в Харли. Я обещаю, что не буду строить из себя мученика по этому поводу.

Она задержала дыхание, надежда засветилась в её глазах.

– Вы уверены? Я действительно не хочу, чтобы визит был для вас болезненным.

Он с сожалением признал, что его уступчивая жена облегчала ему жизнь, давая возможность пойти на попятный. «Он должен позаботиться о том, чтобы она не разрушила его характер».

– Думаю, будет несколько неловко, по крайней мере, вначале. Но теперь, после недавней свадьбы, это прекрасный момент вернуться в прежнюю жизнь. Если я не сделаю этого сейчас, то могу обречь себя на изгнание до конца. А я только что понял, что не хочу этого. Харли и семейные сборища были слишком важной частью моей жизни, чтобы просто отбросить их, хотя бы не попытавшись восстановить сожжённые мосты, – его голос стал бесстрастным. – Конечно, Бренд может вышвырнуть меня, но, по крайней мере, я попробую.

В недоумении Эмма сказала:

– Конечно, он не будет вести себя так грубо. Я помню его, как очень уравновешенного человека.

Энтони колебался, ему не хотелось терять хорошее мнение жены о себе, но было бы несправедливо везти её в Харли, не рассказав всей истории.

– Даже уравновешенный мужчина плохо реагирует, когда ему говорят, что его обожаемая невеста выходит за него только ради денег и титула, и что каждую ночь, которую он и Сесилия проведут вместе, она будет думать обо мне.

Эмма вздрогнула.

– Энтони, вы не могли так поступить.

Он вздохнул.

– Боюсь, что смог, были и ещё кое–какие оскорбительные комментарии. Завязалась жестокая драка. Я крупнее, но Бренд был сильно разъярён. Если бы наши отцы не вмешались то, возможно, всё закончилось бы пистолетами на рассвете.

– Хвала небесам, что до этого не дошло, – воскликнула Эмма.

– Мне не хотелось бы иметь кровь Бренда на своей совести, – согласился он.

Она удивленно спросила:

– Вы так уверены, что победили бы?

– Я стреляю намного лучше, – в голове у него на короткий миг возникла ужасающая картина: он и Бренд сходятся с оружием в руках. «Слава Богу, этого не произошло».

– Но, если бы была дуэль, не Бренд ли тогда выбирал оружие? Насколько я помню, он был превосходным фехтовальщиком.

Он понял, что она права.

– Я никогда не думал об этом, вероятно, потому что ссора не зашла так далеко. Я покинул Харли в тот же день и никогда больше не приезжал туда. Несколько раз Бренд и я встречались на людях. Но он делает вид, что меня не замечает.

– Столько всего произошло, а я ничего не знала, – сказала она задумчиво.

Энтони опять начал шагать из угла в угол, думая о предстоящем визите в Харли. Родители и бабушка Бренда не позволят никаких сцен, но ситуация всё равно будет напряжённой. Он с печалью вспоминал обо всех детских шалостях, в которых они с кузеном участвовали. Они вместе пошли в школу в Винчестере, проводили бесчисленные ночи в рассказах об её ужасах или тайком выбирались купить ещё еды, необходимой для растущих мальчиков. Та душевная близость больше невозможна, между ними встали Сесилия и его собственное оскорбительное поведение. Но если бы он вымолил прощение, вероятно, они смогли бы, по крайней мере, быть вежливыми друг с другом в будущем.

«Господи, что он почувствует, когда снова увидит Сесилию? Он не был уверен, любил ли он её или презирал. Возможно, и то, и другое. Она была единственной девушкой, которую он когда–либо любил, а она сделала из него дурака. Её предательство оставило шрамы в его душе. Если бы не потребность в деньгах, которая заставила его жениться на Эмме, весьма вероятно, что он так и прожил бы холостяком всю жизнь».

Он прекратил шагать и посмотрел на жену, которая всё ещё тихо сидела на диване, ничем не выдавая ход своих мыслей. Он будто бы раздвоился. С одной стороны, она нравилась ему с каждым часом всё больше и больше, он уважал её ум и честность. С другой стороны, он видел в ней неприметную гувернантку, чей внешний вид не должен был привлекать внимания. Она была права, когда говорила о том, что люди зададутся вопросом, почему блистательный лорд Верлэйн женился на такой непривлекательной женщине.

Секунду Энтони колебался, подбирая слова, чтобы не слишком её оскорбить, а затем произнёс:

– Вы просили относиться к вам с вежливостью и уважением ради вашей гордости. У меня тоже есть гордость. Я не хочу приехать в Харли и увидеть, что семья осудит меня, как охотника за приданым, который использовал в своих интересах вашу честность и наивность.

Она помрачнела.

– Не означает ли это, что вы снова передумали ехать туда?

– Это означает, что мы оба извлечем выгоду, показав себя любящими супругами, а не просто знакомыми. Поэтому мы должны препоручить вас модистке и немедленно заказать новый гардероб.

Она была озадачена:

– Я не возражаю против нескольких новых платьев. Но ведь всё равно из свиного уха не сошьёшь шёлковый кошелёк.

Ощущая неловкость, что она почувствовала то, что не было произнесено им вслух, он сказал:

– Как удачно, что нам и не придётся. Пойдёмте. Я отведу вас к мадам Хлое. У нас не так много времени, чтобы тратить его впустую, если мы хотим одеть вас должным образом к следующей неделе.

– Очень хорошо, – Эмма встала и надела шляпку, мрачно сказав: – Только помните о том, что я говорила про свиные уши.

– На самом деле ваши уши имеют хорошую форму и весьма привлекательны. После того, как закажем вам платья, мы должны посетить ювелира, чтобы купить для них достойные серёжки.

Когда она покраснела и стала натягивать перчатки, он осознал, что с нетерпением ждёт того момента, когда сможет, подобно Пигмалиону, сотворить из неё Галатею.

* * *

Мать Эммы восторженно рассказывала об удовольствии, которое испытываешь, посещая лондонских модисток, но это было одно из многих впечатлений, украденных у Эммы бедностью. Она старалась не таращиться по сторонам, когда Энтони привёл её в магазин мадам Хлои. Роскошно убранный салон напомнил ей о будуаре вдовствующей герцогини. В этом храме женской моды и легкомыслия, широкоплечая и крепкая фигура Энтони смотрелась почти до неприличия мужественной.

Сама мадам Хлоя, красивая женщина зрелых лет, выступила вперед, чтобы приветствовать их, её глаза загорелись при виде Энтони. Она говорила с французским акцентом.

– Милорд Верлэйн. Какое удовольствие снова вас видеть.

Пока Эмма старалась не думать, скольких ещё женщин её муж приводил в этот салон, он оживленно ответил:

– Удовольствие взаимно, мадам. Наш визит вызван просто крайней необходимостью. Багаж моей жены сгорел при пожаре на постоялом дворе, – он печально покачал головой. – Она была вынуждена позаимствовать одежду у жены священника, достойной женщины, но не светской дамы. Надо всё заменить.

Хлоя, может, и не поверила его лжи, но добродушно улыбнулась.

– Вы пришли в правильное место, – она критически осмотрела Эмму. – У вас прекрасный цвет лица, леди Верлэйн. А ваша фигура просто magnifique[3].

Эмма моргнула. «Верно, что кожа у неё хороша, но фигура была в целом… слишком пышной. Определенно, не силуэт стройной сильфиды[4]". Эмма кротко сказала:

– Я отдаюсь в ваши руки, мадам.

Без дальнейших церемоний, её провели в примерочную. К счастью, Энтони решил не сопровождать их. Хлоя прошептала указания помощнице, и та бросилась прочь. К тому времени, когда Эмма была раздета и измерена, помощница вернулась из соседнего магазина с горкой изысканного нижнего белья.

Эмма надела новую восхитительную батистовую сорочку, затем позволила зашнуровать себя в корсет, который на удивление оказался очень удобным. Хлоя объяснила, что пошив нового гардероба: сорочек, платьев и прочего – займёт несколько дней и она надеется, что леди не слишком оскорблена необходимостью обходиться готовыми вещами. Эмма из–за всех сил старалась не засмеяться. Нижнее белье, за которое извинялась модистка, было самым лучшим из того, что она носила многие годы подряд. В руках мадам Хлои оказалось что–то мерцающе–зелёное.