Один мой коллега из отдела по расследованию особо важных дел Саша Каневский, из числа сбежавших от Недвораевой в коллегию адвокатов, как-то в следственном изоляторе зацепился со мной языком на тему о новой популяции юристов, «решающих вопросы».

Начали мы с обсуждения участившихся случаев убийств адвокатов.

Год назад на методсовете по делу об убийстве одного приблатненного адвоката, из тех, кого конвой в следственном изоляторе путает с их клиентами, я выступила против версии о связи убийства с профессиональной деятельностью адвоката, доказывая, что в силу пиетета к профессии адвокатов не убивают. Мне давно как-то рассказывал старенький адвокат, что много лет назад его ограбили на темной улице; грабители забрали бумажник и уже удалялись, когда он побежал за ними со словами: «Документы хоть отдайте!» — «Какие тебе документы?» — спросили злодеи. «Удостоверение адвокатское…» — «Так ты что — адвокат?! Что ж ты раньше не сказал?!» И ему не только вернули адвокатское удостоверение и деньги, но в качестве возмещения морального ущерба остановили такси и велели водителю довезти его до дома «за счет фирмы», а в багажник загрузили ящик шампанского и коробку фруктов. Вот такое было уважение к профессии!

Прошел всего год, и я кардинально пересмотрела свои взгляды на этот вопрос. Если адвокат берет у клиента деньги и подробно ему рассказывает, кому и как он будет давать взятки, или, еще пуще, обсуждает с клиентом, как свидетелей заставить отказаться от показаний, — то это уже не адвокат, а соучастник. На адвоката, может, рука и не поднимется, а на подельника — отчего ж…

Каневский со мной согласился в том, что многое сейчас он уже не возьмется оценивать однозначно. И рассказал, как, уйдя из следственной части (а был он весьма незаурядным следователем, умным и грамотным), пришел в коллегию стажироваться, и его наставником стал господин Балованов.

— Сижу я рядом с наставником в консультации, на приеме, и приходят люди, которые говорят, что надо освободить из-под стражи клиента, обвиняемого в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Я взвесил возможности, пришел к выводу, как опытный следователь, что они равны нулю, и так и сказал гражданам, мол, это невозможно; по сто второй статье ни один суд меру пресечения не изменит, и никто за такое поручение не возьмется. А сидящий рядом Балованов тут же говорит: отчего же, я готов взяться. Пять тысяч долларов — и клиент на свободе. Я, признаться, подумал про коллегу: во впаривает! Хочет деньги снять, а потом будет ссылаться на объективные обстоятельства. Одному такому уже голову проломили: денег набрал, а потом стал от клиентов прятаться…

Поэтому я, мыслящий следственными категориями, гну свое: это невозможно. А Балованов свое: пять «тонн» — и клиент на свободе. И что ты думаешь? Суд изменил человеку меру пресечения, он, естественно, тут же скрылся; наших клиентов — его соучастников — давно уже осудили, а тот все бегает. Но не в кандалах. Поговорил я некоторое время спустя с судьей, который его освободил. К тому времени я его уже узнал получше, понял, что он взятки берет, и он, впрочем, в дружеской компании этого особо не скрывал. Хотя, естественно, и не афишировал.

И вот до разговора с ним я все думал: как же это, должно быть, страшно — брать взятки! Как жить с таким грузом на душе, в вечном страхе, что вот-вот все раскроется, придут арестовывать… А как детям в глаза смотреть, что говорить будут…

А человек, как оказалось, живет в ладу с самим собой, в полной гармонии! Я, говорит, помогаю людям. И вполне естественно, что меня за это вознаграждают. Вот, говорит, квартира у меня отделана по евростандарту; милиция нарубила дров, дело сляпала, а я вынес правосудный приговор; и вполне естественно, что люди остались благодарны…

Но Пал Палыч, насколько мне известно, считает ниже своего достоинства бегать как халдей, купюры отсчитывать должностным лицам.

И я взялась за телефонную трубку. Определенно, когда-нибудь мои коллеги скинутся со своей скудной зарплаты и поставят памятник из чистого золота в виде огромного телефонного аппарата. И на нем будет написано: «Божеству по имени Телефон — благодарные следователи»…

Насколько я помнила, как раз в это время у Пал Палыча по графику прием в консультации, и память меня не подвела. Он как раз и снял трубку. После краткого обмена любезностями я спросила о Бесове, и Андреев воодушевился, узнав, что дело у меня.

— Что-то там не то, Мария Сергеевна, мое сердце просто чует, что там какая-то подстава. Мне ведь всех материалов дела не дали посмотреть, могу только догадываться, что у обвинения не все гладко. Не могу понять одного: кто так подставил моего клиента.

— Пал Палыч, а про записку что-нибудь вам известно?

— Известно только то, что записку передал ему адвокат Балованов, и что ее действительно писали родители. Я уж их терзал-терзал: кто вас надоумил такое написать? Они говорят — оперативник, который сына забрал, потом приехал и сказал, что выполнил указание следователя, Сережу задержал, но верит ему, что он не убивал, и предложил им поговорить с Наташей; это девушка Сережина, мол, она что-то знает, что может сыну помочь; они, конечно, их связь не одобряли, Сережа ведь женат, но вроде бы с Наташей он уже полгода не встречался… В общем, родители поговорили с Наташей, и та им рассказала про Москву и фотографию отдала, где они с Сережей на Красной площади. А оперативник и подсказал, мол, напишите записку, я Сереже передам, и спросил, какого адвоката они наняли. А родители сразу и растерялись: адвокатов не знают; оперативник им и посоветовал определенного юриста. А уже после того, как записку изъяли, Балованова от дела отстранили, родители ко мне обратились. Мария Сергеевна, голубушка, одна надежда, что вы разберетесь в этом клубке

Противоречий.

— Пал Палыч, а что из себя Наташа представляет? Вы ее видели?

— Видел только на фотографии, лично не встречался. Мария Сергеевна, послушайте, я спрашивал Сергея, был ли он в Москве? Он отвечает — был, а сам при этом смотрит в сторону, на меня ни разу не взглянул. Спрашивал я его и про отношения с Наташей и еле-еле вытянул, что он ее знает со школы, была первая любовь, потом поссорились, — вы еще юны, Мария Сергеевна, и наверняка это помните лучше, чем я, старый перечник. И он женился на Вале. Ну, а сердце взяло свое: через несколько лет опять они с Наташей стали встречаться, ездили в Прибалтику, в Сочи… Родители просто в ногах у него валялись, чтобы он с Наташей расстался, очень они боялись, что жена Сергея уйдет и ребенка заберет. Да как расстанешься: город маленький — не хочешь, да столкнешься! Но когда Сергей почувствовал, что жена действительно может уйти от него, он с Наташей порвал. Говорят, она так переживала — чуть ли не травиться думала у него на глазах, но он как кремень держался.