Со смирением это не имеет ничего общего. И так как такой идеал очень часто стоит поперек дороги истинным потребностям человека, все это поневоле сказывается в подсознательных протестах. Так, и у нас дело доходило до динамичных групповых процессов, которым, к счастью, наш руководитель не препятствовал.

Постепенно я стал понимать, что цель послушания не в том, чтобы дать нам мирное и защищенное существование или чтобы подарить нам более глубокие отношения с Богом: оно существует для того, чтобы мы могли познать свое собственное Я, со всеми его слабостями.

Наивное представление о том, что в общине нужно постоянно стремиться к миру и духовным высотам, раньше или позже приводит всех послушников, монахов и священников к фундаментальному кризису – если они стремятся к необходимому самовыражению. Вдруг замечаешь, что потребность и реальность, личные стремления и жизнь в общине ведут к напряженности.

Человек созерцательного склада ощущает суровость и суматоху общины болезненно; экстраверт страдает от безмолвия и необходимости сдерживать находящие на него душевные переживания.

Каждый, кто пускается таким образом на поиски Бога, вдруг сталкивается лицом к лицу с самим собой – во всей своей наготе и нищете. И в какой-то момент спрашивает себя, на своем ли месте он оказался и какой во всем этом смысл? Попав на эту нулевую точку, я вдруг понял, что мне придется отказаться от определенных привычек, а также от желания «быть кем-то».

Меня не удивляло, что многие из нас стали проявлять исключительную тягу к самым разнообразным видам деятельности и изобретать всякого рода уклонения – с целью компенсировать постоянное чувство фрустрации.

Суровость жизни на самом деле открывалась мне лишь теперь. К счастью, в руководителе послушников П. Лауингере я нашел полное понимание собрата, и нашел друзей, с которыми можно было говорить обо всем открыто.

Особенно нелегко было мне отставить прошлое и начинать новое потому, что мне все время звонили бывшие пациенты, нуждавшиеся в советах, просили беседы, журналы домогались публикаций, а радио то и дело просило дать интервью. И я вдруг понял, как мне трудно отказывать им или откладывать утешения на неопределенное время. Мой письменный стол загромождали запросы о лекциях и семинарах; вынужденная бездеятельность тяготила меня гораздо сильнее, чем я хотел признать себе поначалу.

Каждодневно я вручал свою жизнь Богу, вверял Ему близких моему сердцу людей, молил Его о даре терпения. Так что предстоящие тридцатидневные упражнения в молчании пришлась для меня как нельзя более кстати.

Март 1990 года я провел в тишине баварского леса в Хофштетте, где у паллотгинцев дом обучения и отдыха. Мы – девять послушников – должны были, под иезуитским руководством, пройти здесь упражнения по примеру Святого Игнатия в молчании. Каждый – для себя. С первого же дня я стал вести дневник о том, как протекали эти четыре недели. Я хочу привести здесь эти записи без изменений, ибо они лучше всего передают то настроение, которое сопровождало меня на протяжении всего этого времени.

Мне тяжело медитировать четыре часа в день; я борюсь с рассеянностью мысли и усталости. Ощущаю духовную сухость и вынуждаю себя выстоять положенное время или вернее выстоять его на коленях.

Во время чтения псалма 139, мысль моя неожиданно обращается вдруг к моему собрату Александру, чью дружбу я сумел завоевать и у которого мог бы позаимствовать его открытость. Я упрекаю себя в том, что отводил глаза от ищущих привязанности и любви взглядов моих собратьев – из страха быть вовлеченным.

Из разговора с нашим руководителем по упражнениям отцом Паргом, мне становится ясно, что я слишком рационально подхожу к слову Божьему. В памяти всплывают обиды школьного времени, нападки некоторых учителей оставили, как оказалось, более глубокие раны, чем я мог себе представить. Я молюсь за них. Большинство послушников не соблюдают последовательно обета молчания и я изредка обмениваюсь словами с другими – особенно с Алексом, который стал мне так дорог. Каждый вечер я переправляю ему юмористическое стихотворение с рисунками – это делает «одиночное заключение» более терпимым.

Ощущение, что я не расту духовно, раздражает меня. Один из собратьев подумывает даже прервать упражнения: ему невероятно трудно переносить «ничегонеделание». Я начинаю писать молитвы и стихи.

Молюсь, размышляя о крестном пути, и думаю об ищущих молодых людях, о страждущих, которых некому утешить, о моих бывших пациентах… Распознаю свой крест в чувстве одиночества, которое меня так часто обуревает, и в нетерпеливости, усилившейся во время послушания. – Вечером разговор с Алексом. Я обнаруживаю в нем необычайно глубокую духовность и склонность к мечтам. Мы оба должны следить за тем, чтобы своими способностями не ущемлять самолюбия своих собратьев. Мы задумали выпустить книгу молитв, стихов, рассказов и песен на тему: «Вера и юмор». Он блестяще пишет музыку и тексты (За это время издательство J. F. Steinkopf, Штуттгарт, 1991, уже выпустило книгу и кассету с песнями: Йорг Мюллер и Александр Динсберг, Verrueckt – ein Christ hat Humor – «С ума сойти: верующий – с чувством юмора!")

Время проходит слишком медленно. К четырехчасовым медитациям я привык. Временами накатывают слезы, когда я думаю о своей ограниченности. Иногда мне кажется, что легче одним махом отдать свою жизнь Богу, чем оставаться верным Ему всю жизнь.

С сегодняшнего утра я ощущаю глубокую умиротворенность и хорошее настроение, несмотря на бессонную ночь из-за полнолуния.

Размышляю о Божественном руководстве моей жизнью и убеждаюсь как щедро был я одарен; только вопрос остается открытым: что я сделал до сих пор со всеми этими дарами?

Получаю заказное письмо одна женщина из Любляны просит провести с ней терапию.Я отказываю и в утешение обещаю сделать это на следующий год, хотя и не представляю себе, что тогда буду делать. Неопределенность гложет меня. Молю Бога дать мне силы для расставания.

В размышлениях о причинах того, что я стремлюсь стать священником, для меня становятся ясны две вещи: нужно быть призванным Богом и посланным общиной – чтобы свидетельствовать о Нем в мире, который срочно нуждается в покаянии.Я того мнения, что священники будущего должны работать сообща, а не в одиночку; миряне и священники, женщины и мужчины должны в будущем сплотиться в духовную общину и оттуда общими усилиями вести душеспасительную работу; все остальное – не эффективно.

Тот факт, что один священник занимает, огромный приходской дом, возмущает меня, такого не должно быть.

Сегодня был свободный день. Мы поехали в Регенсбург, чтобы посмотреть город и сделать покупки. Вместе с Алексом мы разыскали китайский ресторан; после чего пообедав, купили себе по кимоно. У нас было ощущение, что мы должны что-то выкинуть сумасшедшее. Кто-то заметил, что когда мы появляемся на горизонте, подымается занавес. Какая-то доля истины в этом, пожалуй, есть.

«Благодарение» – тема моей медитации. Я благодарю Бога за то, что Он открыл мне путь к паллоттинцам.

Общество Католического Апостольства полностью, в духе его основателя Винценца Паллотти, посвящает себя делу евангелизации воспитания, обучения, заботе о людях, находящихся на обочине общества, поддержке нуждающихся и калек – в цирке, в аэропорту с привлечением ко всему этому мирян. Ощущается мужество дерзания, мужество новых путей.

Читаю как раз Иоанна: 13 – об омовении ног. Пугающая мысль охватывает меня: до сих пор я слишком мало мыл другим ноги, скорее – головы. Пора встать на колени.