Леди Женевьева отвела глаза в сторону.

— Не так прямо, — призналась она, — но скоро сделает.

— Я желаю для вашей же пользы, чтобы это произошло как можно скорее и чтобы я мог быть в этом уверен, — тихо проговорил лорд Мельбурн.

С этими словами он встал и, подойдя к камину, облокотился на каминную полку с присущим лишь ему одному изяществом.

Помолчав немного, он сказал:

— Я знаю вас, Женевьева, с тех пор, как вы были еще совсем крошкой и лежали в колыбельке. Ваш отец был одним из моих самых закадычных друзей, а мать ваша была необыкновенно добра ко мне и относилась очень тепло и участливо в один из самых трудных периодов моей жизни, когда я чувствовал себя очень несчастным.

Леди Женевьева поняла, что он говорит о том времени, когда он, против воли своей семьи, женился на прелестной, своенравной и эксцентричной леди Каролине Понсонби, единственной дочери графа Бессбороу, и она опозорила его, ведя себя скандально и непозволительно, демонстрируя перед всеми свою страсть к лорду Байрону.

Она умерла десять лет назад, в 1828 году, и мать леди Женевьевы часто говорила о том, как терпеливо и снисходительно относился лорд Мельбурн к своей жене, как заботился о ней долгие годы, пока ее болезненное возбуждение не перешло в полное безумие.

На него обрушилось не только это несчастье. Их единственный ребенок, сын Огастес, оказался слабоумным и скончался через год после смерти своей матери.

— Папа и мама всегда вас любили, — произнесла вслух леди Женевьева, — и я тоже.

— Тогда мне хотелось бы, чтобы вы хоть изредка прислушивались к моим советам, — заметил лорд Мельбурн.

Леди Женевьева подернула плечиками.

— Жизнь коротка, и я хочу получить от нее все возможные наслаждения.

— Женщины могут быть невероятно жестокими к другой женщине, более привлекательной, чем они, тем более если она нарушит моральные устои общества.

— Мы с вами говорили об Озри, — быстро напомнила ему леди Женевьева.

— Да, знаю, — ответил лорд Мельбурн, — и я надеюсь, для вашего же благополучия, что вы сумеете одержать победу там, где уже множество прелестных женщин до вас потерпели поражение. Боюсь только, Женевьева, что вы забываете об одной вещи…

— О чем же? — спросила леди Женевьева почти враждебно.

— Мужчина любит развлекаться и получать удовольствие — и кто же может упрекнуть его за это — если женщины сами так и льнут к нему, очаровательные женщины, которые на какое-то время вызывают его интерес и пробуждают в нем какие-то чувства. Однако от своей жены он ожидает большего, чем просто удовлетворения желания.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — продолжал лорд Мельбурн, вкладывая в свои слова неподдельное чувство, — что мужчина надеется и желает найти свою жену чистой и нетронутой. Думаю, каждый мужчина носит в своем сердце идеал той женщины, которую он хотел бы назвать своей женой.

— Чистая и нетронутая? — недоверчиво повторила леди Женевьева.

Она чуть не расхохоталась язвительно, как вдруг подумала, что, кажется, это как раз то, что сам лорд Мельбурн искал в Каролине Понсонби и что он так любил в королеве.

Она знала, что в жизни его было много женщин, но только сейчас она поняла, что в душе он всегда оставался идеалистом, мечтающим найти нечто высокое и духовное в юной, совсем еще незрелой, не искушенной в жизни женщине, больше похожей на ребенка.

Подавив в себе рвущиеся наружу злые и язвительные слова, леди Женевьева заметила:

— Пожалуй, несколько поздновато искать во мне сейчас то, что было в семнадцать лет.

— Вы правы, — согласился лорд Мельбурн, — и Хелстон может находить вашу безрассудную отвагу в попрании всех условностей, вашу пылкость и тех чертенят, которые притаились в ваших глазах, очень привлекательными. Но можете ли вы с полной уверенностью сказать, что именно это он хочет увидеть в своей будущей жене?

— Он женится на мне, — упрямо проговорила леди Женевьева.

Лорд Мельбурн слегка вздохнул.

— В таком случае, мне больше ничего не остается сказать. Я закончил мои наставления, дорогая.

Он произнес это легким, шутливым тоном. Леди Женевьева поднялась с дивана и, подойдя к нему, положила руки ему на плечи.

— Если Озри женится на мне, кузен Уильям, я постараюсь остепениться и вести себя впредь более осмотрительно. Когда я стану его женой, меня уже нельзя будет исключить из списка придворных дам, не правда ли?

— Ни в коем случае, — подтвердил лорд Мельбурн.

— Я выйду за него замуж, — пообещала леди Женевьева. — А пока что, может быть, вы мне все-таки устроите приглашение на коронацию?

— Это невозможно, — ответил премьер-министр, — если только о вашем обручении с графом не будет объявлено до двадцать восьмого июня.

Леди Женевьева сжала губы.

— То есть у меня нет выхода, не так ли? Хорошо, я сделаю все, черт побери, все, что в моих силах, и я добьюсь своего, можете быть уверены!

— И постарайтесь, пожалуйста, не ругаться, — мягко попросил ее лорд Мельбурн. — Королева, как и большинство молоденьких девушек, не выносит, когда в ее присутствии употребляют бранные слова.

— Боже, как только вы терпите все это, кузен Уильям? Именно от вас я никогда такого не ожидала!

Лорд Мельбурн ответил не сразу, словно не решаясь сказать что-то важное.

— Мне кажется теперь, что все, что я увидел и узнал в своей долгой жизни, все те знания и опыт, которые приобрел, все, что я выстрадал и пережил, — все это было лишь для того, чтобы я имел право обучать и воспитывать юную женщину, которая, я в этом совершенно убежден, со временем станет великой королевой.

— Вы действительно в это верите?

— Верю! — ответил он просто. — И, что особенно важно, — она верит в меня!

Леди Женевьева молча смотрела на него.

Она вспомнила, как кто-то говорил ей, что королева отзывается о лорде Мельбурне как о» самом сердечном, добром и чувствительном человеке в мире «!

Когда он вышел, нежно поцеловав ее на прощание, леди Женевьева схватила со стола, стоявшего в холле, красивую фарфоровую вазу и с размаху швырнула ее на пол, так что та разлетелась на мелкие кусочки.

Затем она громко, самыми последними словами обругала все светское общество в целом и тех старых злобных сплетниц, которые вечно во все суют свой нос. Они-то и постарались оклеветать ее перед королевой, прожужжав ей уши о якобы неблаговидном поведении леди Женевьевы.

Лакеи слушали все это, побледнев, глядя на свою госпожу широко раскрытыми, испуганными глазами, в то время как горничные, с любопытством выглядывая из спальни, тихонько хихикали, сгрудившись на верхней площадке лестницы.

Проклиная все на свете, леди Женевьева поднялась в свою спальню, где сорвала свой гнев, отхлестав по щекам молоденькую служанку и так ударив ту, что постарше, щеткой для волос, что она залилась слезами.

Тем не менее на губах ее играла легкая улыбка, и она выглядела совершенно очаровательно, когда спустя полчаса после этого ей доложили о приезде графа Хелстона.

Леди Женевьева спустилась в гостиную, переодевшись в новое платье из муслина, украшенное вышивкой, с бархатными вставками; через руку у нее была перекинута чудесная неаполитанская шаль, обшитая кружевами. В руке она держала Высокую шляпку с перьями и длинной вуалью, которая должна была легкими складками ниспадать на нежный подбородок, таинственно прикрывая верхнюю часть лица.

Граф Хелстон выглядел необыкновенно элегантно в своей отлично сшитой визитке с широкими отворотами; высокий белоснежный воротник подпирал его мужественный, точно высеченный резцом подбородок; он стоял на том же месте, где за полчаса до его прихода стоял лорд Мельбурн, поджидая ее у камина.

Взглянув на него, леди Женевьева впервые подумала, что между этими двумя мужчинами есть что-то общее.

В обоих чувствовалась непринужденность и спокойная уверенность в себе.

Это качество принято было называть французским словечком» insouciance»— беспечность, беззаботность, но не легкомыслие, а, напротив, — способность всегда смотреть жизни в лицо без страха и чувствовать себя хозяином положения, не испытывать замешательства и растерянности в любых, даже самых трудных обстоятельствах, не терять уверенности и самообладания, помогающих справиться со всем, что бы ни случилось.