Конечно, как говорил лорд Яксли, людям было известно, что она несколько тщеславна и честолюбива, но никому даже в голову не могло прийти, до какой степени может дойти это честолюбие, какими способами она пользуется, чтобы обеспечить своим дочерям то положение в свете, которое, с ее точки зрения, необходимо для их счастья и благополучия.

— Проклятье! — воскликнул про себя граф. — Должен же быть какой-то другой выход?!

Но он знал, что все безнадежно, и ему ничего больше не остается, как принять неизбежное и назвать Калисту своей женой.

Ну что ж, могло бы быть и хуже, подумал он.

Даже в этот момент, кипя от ярости, в бешенстве, что его загнали в ловушку, граф немного успокаивался, вспоминая, что, по крайней мере, она умна, к тому же она любит лошадей, да и вообще у нее прелестное личико.

В то же время, думая о том, как она сказала ему на берегу озера, что хотела бы выйти замуж только за любимого человека и будет искать эту любовь, пока не найдет, граф чувствовал, что это всегда было и его глубоким затаенным желанием.

Но если бы он даже и не нашел той любви, которую искал, то, по крайней мере, он предпочел бы выбрать себе невесту самостоятельно, без помощи леди Чевингтон.

Он поднялся и стал ходить взад и вперед по комнате.

Он метался, как зверь в клетке, чувствуя, как стены комнаты словно сдвигаются, почти не оставляя ему свободного пространства, потолок нависает все ниже над его головой, окна и двери запираются на тяжелые замки и засовы, превращая его в узника, которому уже никогда не вырваться на свободу!

Он стал пленником женщины, оказавшейся гораздо умнее его, женщины, которая провела его, хитростью заманив в ловушку, из которой ему уже никогда не вырваться! Никогда!

Когда граф проснулся на следующее утро, первым его желанием было вскочить и немедленно, пока никто еще не проснулся, бежать из этого дома обратно в Лондон. Однако он тут же сказал себе, что так мог бы поступить только трус.

Он прекрасно понимал, что если он страдает, то и Калиста должна страдать не меньше; он не мог забыть того отчаяния, которое увидел в ее глазах, когда мать уводила ее ночью из его спальни.

Надо будет обсудить ситуацию с ней, подумал граф. Возможно, она найдет тот выход, которого я пока что не вижу.

Он знал, что Калиста не покорится воле матери так просто, она будет наотрез отказываться от этого брака, но ведь она еще несовершеннолетняя!

Даже если бы ей уже исполнился двадцать один год, родители все равно имели полное право распоряжаться судьбой своих детей, и девушки должны были выходить замуж за того, кого выберут им в мужья их мать и отец; даже и речи быть не могло, чтобы возражать или спорить по этому поводу.

Граф раздумывал, не рассказать ли лорду Якали обо всем, что произошло, но потом решил, что чем меньше людей будет знать о случившемся, тем лучше для Калисты.

Если бы только в обществе стало известно, что девушку нашли спящей в его постели, на голову ее немедленно обрушился бы поток порицаний и осуждений всех добродетельных великосветских дам.

Нашлось бы также немало девушек помоложе и покрасивее, для которых было бы несказанным наслаждением опозорить и выставить на посмешище соперницу, которой удалось сделать то, чего они так и не смогли достигнуть, — поймать Неуловимого графа в брачные сети.

Граф был абсолютно уверен, что леди Чевингтон уже позаботилась о соблюдении тайны, взяв с лорда Джорджа Бентинка и лорда Пальмерстона слово, что они не будут разглашать того, что видели; так или иначе, оба они были джентльменами и прекрасно понимали, что в таких делах следует держать язык за зубами, особенно когда речь идет о чести молодой девушки.

— Боже милостивый! — взмолился граф. — Только бы все это не достигло ушей королевы!

Затем он подумал, что если уж ее величеству ничего не известно о любовных похождениях своего министра иностранных дел, то еще менее вероятно, что до нее дойдут слухи о Калисте.

Друзья называли лорда Пальмерстона — Купидон, но, как бы настойчиво и неумолимо он ни преследовал прекрасных женщин, он всегда оставался настоящим джентльменом, и граф знал, что ему можно доверять — он не скажет ничего, что могло бы повредить репутации Калисты.

В отличие от Пальмерстона, лорд Джордж был немного пуританином, и он-то, без сомнения, до глубины души был потрясен и шокирован, увидев незамужнюю даму в постели графа.

Каковы бы ни были его взгляды на интрижки графа, когда дело касалось других дам, постарше и поопытнее Калисты, тут он был поражен тем, что граф, в объятия которого пылко бросилась бы чуть ли не любая понравившаяся ему женщина, пал так низко, что выбрал молоденькую и невинную девушку.

Красивое лицо графа было замкнуто, и глаза его смотрели недоверчиво и настороженно, когда он спустился к завтраку.

В имении Чевингтон было принято, что джентльмены спускались завтракать в общую залу, в то время как почти всем дамам завтрак приносили в спальню.

Граф встал рано, так что в столовой, кроме лорда Яксли, было еще только двое мужчин — один известный государственный деятель и выдающийся законодатель беговой дорожки. Все они уже сидели за столом, просматривая колонки спортивных новостей; газеты лежали перед ними на специальных подставках так, чтобы удобно было читать.

— Все газеты только и говорят, что о Делосе, причем в самых восторженных выражениях, — заметил лорд Яксли, увидев графа, входящего в залу. — Они восхищаются им, называют его вторым Эклипсом; думаю, это должно тебе понравиться.

Не отвечая, граф прошелся вдоль ряда аппетитных, дымящихся блюд и закусок, стоявших на столике у стены. Несколько лакеев ожидали, пока он сделает выбор, чтобы тут же броситься выполнять приказания.

Выбрав наконец блюдо по своему вкусу, граф уселся за длинный, накрытый белоснежной скатертью стол, и дворецкий, почтительно наклонившись к нему, тихо спросил, какой напиток он предпочитает — чай, кофе или пиво.

Граф заказал кофе, заметив, что остальные выбрали пиво, за исключением одного из владельцев скаковых лошадей, который уже с утра пил брэнди.

— Как ты полагаешь, чем кончится первый заезд? — спросил лорд Яксли.

Он всегда бывал не в меру разговорчив за завтраком, и это часто вызывало раздражение других мужчин.

— Думаю, первой придет лошадь лорда Дерби, — ответил граф, впервые открыв рот с тех пор, как вошел в столовую.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — заметил лорд Яксли. — А вот некоторые газеты утверждают, что лучше ставить на Поучера.

— Я видел его на скачках в Донкастере, — вмешался в их разговор владелец скаковой лошади. — Мне лично кажется, что он не слишком вынослив, хотя на коротких дистанциях ему, может, и удастся выйти победителем.

Лорд Яксли как раз собирался поговорить о достоинствах других лошадей, участвующих в скачках, как в столовую вошли новые гости; среди них были лорд Джордж и лорд Пальмерстон.

Оба они сердечно поздоровались с графом; это горячее, искреннее приветствие должно было означать, что они уже начисто забыли о том злосчастном эпизоде, свидетелями которого невольно явились прошлой ночью.

Лорд Яксли вовлек лорда Джорджа в бесконечную дискуссию о том, справедливо или нет обвинили вчера одного из участников последнего заезда, что он якобы пытался оттеснить соперников с беговой дорожки и вывести их из состязания; их затянувшийся спор был на руку графу — по крайней мере, он мог сосредоточиться и попытаться прочитать лежавшую перед ним газету. Граф в молчании закончил свой завтрак.

Выпив вторую чашку кофе, он собирался уже подняться из-за стола, когда к нему подошел дворецкий.

— Простите, милорд, но ее светлость хотела бы поговорить с вами. Она просит вас ненадолго подняться в ее будуар.

— Через минуту я буду к ее услугам, — ответил граф.

Дворецкий распахнул перед ним дверь и проводил вверх по лестнице, а затем и по коридору в ту часть дома, где располагались личные апартаменты леди Чевингтон.