— Пойду посмотрю, не принесли ли газеты, — заметила она. — Одну из них привозит дилижанс, который прибывает из Лондона после полудня, и в ней всегда можно найти что-нибудь интересное.

— А почему бы просто не позвонить, чтобы ее принесли? — предложил граф.

— Я лучше сама схожу.

— Уверен, что это только предлог, чтобы пойти взглянуть на Кентавра. Калиста засмеялась.

— Вы слишком догадливы! Я действительно собиралась заглянуть к нему — проверить, хорошо ли его накормили и достаточно ли у него сена.

— Я ведь уже предупреждал, что буду ревновать вас к нему! — улыбнулся граф. Калиста опять рассмеялась.

— У Кентавра гораздо больше поводов ревновать меня к вам, — ответила она, выходя и прикрывая за собой дверь.

Граф посмотрел ей вслед и поудобнее устроился на подушках.

Необыкновенная девушка! — решил он. Даже теперь, когда они столько времени провели вдвоем, ее мысли оставались для него загадкой.

Он представить себе не мог, как такое юное создание может интересоваться различными серьезными вещами, которые обычно не привлекали женщин, особенно хорошеньких. Это поражало его.

В то же время он приходил в ужас от одной мысли об опасностях, грозивших Калисте в обществе этих циркачей.

Он размышлял, что было бы, не подоспей он вовремя.

Вероятно, она закричала бы и позвала на помощь, и, возможно. Босс, — как все, по ее словам, называли владельца цирка, — утихомирил бы Мандзани, заставив его вести себя прилично.

И все же это было невероятно рискованно. Без сомнения, ни одна девушка, получившая такое воспитание, как Калиста, никогда не оказывалась в подобном положении.

Затем мысли графа переключились на Коко. Так ли это все было, как рассказывала Калиста, или ей это казалось? Действительно ли француз любил ее чистой, возвышенной любовью, не претендуя ни на что большее, чем возможность поцеловать ей руку?

Граф с трудом мог в это поверить, однако потом он вспомнил о женщинах, с которыми он встречался в разное время своей жизни, находя их привлекательными и желанными. Увлекшись им, они с самого начала совершенно ясно давали ему понять, чего они ждут от него.

Он никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что он будет долгое время находиться вдвоем с юной прелестной девушкой и их отношения останутся платоническими.

Хотя, конечно, он был болен и беспомощен, так что с его стороны и речи не могло быть ни о каких ухаживаниях.

Но ведь и Калиста относилась к нему чисто по-дружески, будто бы она была просто его товарищем, и даже и не подумала использовать свое женское обаяние, чтобы хоть как-то изменить их отношения.

Женщины, которых граф знал до сих пор, заигрывали с ним, иногда даже слишком откровенно, и не только на словах, но и выставляя напоказ все прелести своего тела.

Они бросали на него зазывные взгляды, манили его полуоткрытыми, словно жаждущими поцелуев губами.

Калиста же разговаривала с ним так просто, точно он был ее подругой или, пожалуй, ее лошадью.

«Видимо, женщина в ней еще не пробудилась», — сказал себе граф. Не выдает ли рыжинка в ее волосах того внутреннего пламени, которое в один прекрасный день вспыхнет в ней опаляющим огнем.

Интересно, подумал он, какими станут ее серо-зеленые глаза, когда в них засияет любовь? Потом граф поймал себя на мысли, что его мучает желание узнать, как ее губы, которых никогда еще никто не касался, будут отвечать на его поцелуи, окажутся ли они нежными, горячими и податливыми, как ему чудилось, когда он смотрел на них.

Он обнаружил, что перспектива жениться на Калисте больше не удручает его.

Гнев, который вспыхнул в нем в первую минуту, когда он понял, что леди Чевингтон провела его, уложив свою дочь к нему в постель и хитростью отняв у него свободу, рассеялся.

Теперь он, со своей обычной тщательностью, рассчитывал, что им лучше обвенчаться до конца лета.

Свадьба будет очень пышная, обязательно в соборе Св.Иакова на Пикадилли или в соборе Св.Георгия, на Гановер-сквер.

Он надеялся, что королева будет в числе приглашенных, а церковь будет полна гостей — его светских друзей и тех, с кем он встречается в парламенте.

Из его загородных имений соберутся все арендаторы, а по возвращении он устроит для них грандиозное пиршество в честь своего бракосочетания.

Зажарят быка целиком, выкатят громадные бочки с элем, а вечером празднество завершится великолепным фейерверком.

К своему собственному удивлению, граф обнаружил, что он буквально ждет не дождется дня своей свадьбы и всего, что за ним последует, и что вся его обида и злость на будущую тещу куда-то исчезли.

Тем не менее он твердо решил, что леди Чевингтон не будет слишком частой гостьей ни в его доме в Лондоне, ни в загородном имении.

Он чувствовал, что она может оказывать нежелательное влияние на Калисту.

Не только ее решимость выдать своих дочерей за богатых и преуспевающих мужей смущала графа; ему не нравилось также, что мать позволяла девочке слишком много времени проводить одной, бегать, где ей заблагорассудится, или, к примеру, прогуливаться в рейтузах и жокейской курточке.

Ничего, решил граф, став моей женой, она будет вести себя более осмотрительно и благоразумно.

Калиста обедала одна, как и всегда по вечерам, внизу, в отдельном кабинете.

Когда она после обеда поднялась наверх в спальню графа, слуга как раз убирал поднос с остатками еды и тарелками, но у постели графа в ведерке со льдом осталась бутылка шампанского, и он потихоньку потягивал его из бокала.

— Я пью за завтрашний день, — сказал он, увидев Калисту в дверях.

Она переоделась к обеду — сняла одно из двух своих муслиновых платьев, которое носила весь день, и надела другое. Она меняла их ежедневно.

Платья были совсем простые, однако пышные юбки, еще более подчеркивавшие ее тонкую талию, очень шли ей.

Она шла к нему через комнату грациозно, словно лебедь, плывущий по глади вод, — как подумалось графу, когда он смотрел на нее.

— Итак, ваш тост?

— За завтра! — ответил он. — Когда я снова начну жить по-настоящему!

— Пожалуй, я боюсь завтрашнего дня, — сказала Калиста. — Мы жили здесь, как на маленьком островке, в нашем собственном, отделенном от всего света мирке, куда никто не мог проникнуть.

— Вам нравилась такая жизнь? Вы были счастливы?

— Да, я была очень счастлива. Это так чудесно — чувствовать себя свободной; когда никто не следит за твоим поведением, не придирается к каждому промаху, не ворчит по пустякам! И еще… — Сияющая улыбка озарила ее лицо. — ..иметь сразу двух таких прекрасных лошадей, и каждый день ездить на них верхом!

— Опять мы вернулись к лошадям! — с досадой произнес граф — Но вы забыли кое о чем очень важном.

— О чем же? — спросила Калиста.

— Обо мне! — ответил он. — Мне хотелось бы знать, Калиста, были ли вы счастливы со мной?

— Да, — ответила она. — Я была очень счастлива! Мне очень нравится разговаривать с вами. Я люблю слушать все, что вы мне рассказываете, и мне просто нравится быть рядом с вами.

Она говорила так искренне, слова лились так естественно, точно выплескивались из самой глубины ее сердца.

Как зачарованные, они смотрели друг на друга, и обоим вдруг показалось, будто молния, обжигая и притягивая одновременно, вспыхнула между ними.

— Калиста! — воскликнул граф проникновенно. В этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошел слуга, ухаживавший за графом во время его болезни.

— Хозяин послал меня узнать, сэр, поскольку завтра вы спуститесь к завтраку, желаете ли вы, чтобы он приготовил сочную отбивную из свинины, или предпочитаете, чтобы он зажарил седло барашка?

— Да, это вопрос! — сказал граф. — Об этом следует серьезно поразмыслить! Все-таки, я думаю, седло барашка!

— Спасибо, сэр. Я передам хозяину. Слуга вышел из комнаты, и Калиста рассмеялась.

— Кажется, они всерьез вознамерились отпраздновать это великое событие — ваш завтрашний выход к завтраку обещает стать настоящим торжеством! Миссис Блоссом, жена хозяина, ждет не дождется, когда это случится. Сегодня она сообщила мне, что вы «настоящий джентльмен»и такой красавец, что, будь она вашей женой, она бы места себе не находила от волнения, что вас кто-нибудь «уведет»!