Калиста взглянула на них, затем на человека, который вошел вслед за графом, — на нем был стихарь.

Она испуганно подняла глаза на графа.

— Каноник Борлоу из церкви Британского посольства в Париже, — спокойно сказал граф, — был так добр, что согласился приехать сюда со мной, чтобы обвенчать нас, Калиста.

Не в силах вымолвить ни слова от изумления, девушка только прерывисто вздохнула; граф положил букет перед ней на постель и взял ее руку в свою.

Почувствовав, как она дрожит, он мягко произнес:

— Служба не будет слишком долгой.

Калиста хотела что-то сказать — и не могла: слова застыли у нее в горле.

Она только смотрела на графа большими испуганными глазами; он ободряюще улыбнулся ей, и каноник, открыв свой молитвенник, приступил к обряду бракосочетания.

Граф отвечал на все положенные по ходу службы вопросы твердым уверенным голосом, в отличие от Калисты, которая говорила совсем тихо, еле слышным шепотом.

Великие, прекрасные слова были произнесены, на пальце у нее уже было кольцо, и каноник, соединив их руки, благословил новобрачных.

Голос его замер, и в комнате воцарилась тишина. Потом, закрыв свой молитвенник, он сказал уже обычным тоном:

— Разрешите мне первому поздравить вас, милорд? И вас, миледи Хелстон. Желаю вам большого-большого счастья, и пусть в семье вашей всегда царят мир и благополучие.

— Благодарю вас, — с трудом произнесла Калиста.

— Я знаю, что вы спешите вернуться в Париж, каноник, — заметил граф. — Мой экипаж к вашим услугам, он ждет вас у подъезда.

— Большое спасибо, — ответил священник. — На девять вечера у меня действительно назначена довольно важная встреча.

— Вы будете там вовремя.

— Не сомневаюсь. Ваши лошади, милорд, выше всяких похвал, они великолепны!

— Очень рад, что вы так думаете, — вежливо ответил граф. Оба они вышли из комнаты, и Калиста слышала, как они спускаются по лестнице; шаги их гулко отдавались на голых деревянных ступенях.

Девушка сидела не шевелясь, почти не дыша, мысли спутались в ее голове.

Как могло такое случиться? Почему граф обвенчался с ней так поспешно, даже не предупредив ее о своем намерении?

У нее было заготовлено множество веских доводов, которые должны были убедить графа не связывать себя, беря ее в жены против собственной воли; но она была уверена, что у них впереди еще много времени и она успеет обсудить с ним все это и уговорить его.

И вот теперь это свершилось!

Почему она сразу же не запротестовала, не стала возражать, когда он привел в комнату священника? — спрашивала себя Калиста. Потому что, увидев последнего, была ошеломлена; неожиданность его появления парализовала ее, лишила сил сопротивляться, оставалось только беспрекословно подчиниться воле графа.

И вот она стала его женой!

Неудержимый восторг захлестнул ее при этой мысли, и в ту же секунду она услышала на лестнице шаги графа; он возвращался, проводив каноника.

Граф вошел в комнату и, прикрыв за собой дверь, остановился, глядя на нее — на ее маленькое, нежное личико, обрамленное светлыми, с пламенеющей в них рыжинкой волосами, на огромные, широко распахнутые зеленовато-серые глаза, в которых застыл вопрос.

Он улыбнулся и, как показалось Калисте, выглядел счастливым.

— Жарко сегодня, — произнес он совершенно обычным тоном. — Ты не против, если я сниму фрак?

Не ожидая ответа, он скинул свой элегантный, сидевший на нем как влитой фрак, затем бросил его на спинку стула.

В тонкой муслиновой рубашке, с изящным, искусно повязанным галстуком, он выглядел непринужденно и в то же время мужественно.

Калиста опустила глаза, смущенная его взглядом; кровь бросилась ей в лицо, когда он, пройдя через комнату, присел к ней на кровать.

Он смотрел на нее молча, и через минуту она, не выдержав, спросила:

— Почему вы… решили жениться на мне… таким образом?

— У меня было, по крайней мере, три достаточно веских причины, — ответил граф. — Во-первых, я хотел сделать приятное Кентавру и узаконить его положение. Он по секрету признался мне, что сыт по горло этой жизнью, когда его то и дело гоняют туда-сюда.

Калиста, не удержавшись, слегка улыбнулась.

— Во-вторых, — продолжал граф, — я уже слишком стар для того, чтобы драться в цирке и в спешке переплывать Ла-Манш, гоняясь за воздушным шаром!

Калиста рассмеялась, а граф продолжал свои объяснения:

— Ну и в-третьих, наконец, на самом деле, это самое главное, — я люблю тебя, жизнь моя!

Она сидела очень тихо, не двигаясь. Потом медленно подняла на него глаза, и он, заглянув в них, сказал очень ласково и нежно:

— Это правда! Я люблю тебя! Я не могу без тебя жить, и я боюсь потерять тебя — я не могу больше так рисковать.

— Вы… уверены в этом?

— Совершенно уверен, — твердо ответил граф. — Я никогда не знал, что можно так страдать; когда ты исчезла из гостиницы, мучения мои были невыносимы, это было ужасно! Как ты могла поступить так жестоко?

Глаза ее встретились с его взглядом, и, коснувшись ее руки, граф почувствовал, как она дрожит.

— Я думала, что вы… хотите остаться свободным… Я не могла выйти замуж за человека, который… не хотел этого; я бы этого не вынесла!

— Даже в том случае, если бы вы любили его? — спросил граф.

Калиста быстро взглянула на него, и краска залила ее щеки.

— Откуда вы… знаете?

— Вы сами сказали мне об этом.

— Вы имеете в виду… когда я была без сознания?

— Ты рассказала мне обо всем, что я хотел услышать, — ответил граф. — Ты говорила, что ты любишь меня и хочешь умереть, потому что думаешь, что это безнадежно.

Девушка что-то пробормотала смущенно и инстинктивно потянулась к нему, чтобы спрятать у него на груди свое пылающее лицо.

Граф крепче прижал ее к себе.

— Я был таким глупцом! — признался он. — Как я сразу не понял, что ты — та, которую я искал всю свою жизнь, женщина, которая будет любить меня просто за то, что я — это я, которая полюбит меня всем сердцем, и любовь ее будет нежной, самозабвенной, без тени корысти или эгоизма! — Его лицо стало печальным. — И все же, любовь моя, как могла ты совершить такую ужасную вещь и пытаться лишить себя жизни, когда ты — моя и жизнь твоя принадлежит мне?

— Я не могла вынести мысли, что… вы будете добры ко мне… только из жалости, — прошептала девушка.

— Я сказал бы тебе о своей любви еще тогда, когда мы вместе были в гостинице, но я был так туп, так безнадежно слеп, что сам не понимал своих чувств. Я не мог тогда понять того, что все, что ты пробудила во мне, в моей душе, в моем сердце, и есть любовь, которую я так отчаянно искал всю свою жизнь! — Граф усмехнулся. — Я так безумно, так дико ревновал тебя к этому клоуну, посмевшему отдать тебе свое сердце! — воскликнул он. — Я ревновал тебя к лошадям, которые отбирали у меня так много твоего внимания! Но даже тогда я не догадался, что это — любовь! Я не понимал этого до тех пор, пока не потерял тебя, и думал, что никогда уже не встречу тебя вновь — Для вас это было… так важно? — прошептала Калиста.

— Мы никогда больше не расстанемся! — твердо оказал граф. — Т» не оставишь меня — я не смогу этого больше вынести. Я не в силах был бы снова пройти через всю эту боль, тоску и страдания, которые я пережил за последние недели. — Он тяжело вздохнул. — Ты многое могла бы возразить мне, моя прелесть, однако горький опыт сделал Меня мудрее. Вот почему я решил обвенчаться с тобой сегодня вечером. Я не хотел, чтобы ты вышла из этой комнаты, прежде чем не станешь моей женой!

— Вы любите меня? Вы… действительно меня… любите? — спросила Калиста, точно все еще не веря, что это правда.

— Придется мне доказать это, — сказал граф, — чтобы у тебя не оставалось уже больше никаких сомнений. Надеюсь, у нас будет впереди еще много времени, и я смогу это сделать.

Говоря это, граф наклонился к ней и, слегка приподняв пальцами ее подбородок, повернул к себе личико Калисты. В следующее мгновение он прикоснулся своими губами к ее губам.