- Да - хором ответили сидящие за столом, показывая настоящую армейскую выучку.

- Вот и хорошо. Если обо всём договорились, то позвольте откланяться. Мне, как я уже говорил раньше, надо размяться. Надо всегда быть в форме - поднимаясь из-за стола, произнёс я - Жизнь. Понимаю её всё меньше и меньше и люблю её всё больше и больше.

Выдав это изречение, услышанное или прочитанное хрен знает где, я развернулся и зашагал к выходу, возле которого копошился какой-то мужичок с двумя парнями. Видимо, пока мы говорили, трактирщик успел сбегать (точнее, кого-то отправил из слуг) за плотником и в скором времени дверь вернётся на своё законное место.

Выйдя из таверны-гостиницы-трактира, я сразу повернул направо, а, дойдя до угла здания, ещё раз направо (совсем не по-мужски, то ли дело ходить налево). Тут же оказался во внутреннем дворе. В самом дальнем углу которого какой-то совсем хиленький паренёк колол дрова. Не знаю, кто над ним так решил поиздеваться, что дал ему такое задание, но он еле подымал колун, а когда замахивался, то его даже в сторону вело. Другие же слуги не обращали внимания на это молчаливое страдание у всех на виду. Только какая-то девчонка крутилась возле паренька и что-то ему настойчиво говорила, но тот лишь мотал головой и упрямо вскидывал колун для очередного удара. В тот момент, когда я пришёл к выводу, что махание топором это тоже будет своего рода разминкой. Ну не мог же я признаться себе, что у меня откуда-то появилось идиотское чувство благородства? С его неизменным принципом защищать слабых и помогать угнетенным. Аж тошно от этого. Но, тем не менее, когда я направился в сторону паренька, от конюшни, находящейся по левую сторону от меня, сначала донеслось конское ржание, а затем отчаянный крик. Пару секунд спустя оттуда буквально вылетел какой-то мужичок, а за ним по пятам скакал мой Снежок. Впрочем, он даже не скакал, а радостно прыгал. Видимо, ему нравилось пугать отчаянно убегающего слугу. Тот же (слуга), заметив меня, резко изменил направление (чем вызвал недовольное ржание со стороны моей лошадки) и помчался со всех оставшихся сил ко мне. Добежав же, бесцеремонно спрятался за спину и жалобно, не то поскуливая, не то подвывая, стал баюкать перед собой покусанную руку. Снежок, наконец, тоже заметил меня и радостно заржав, весело и полу боком, при этом, смешно переставляя ноги, подскакал ко мне.

- Эх, ты! Чего слуг кусаешь? Они же тебя кормят! - попенял я его, беря в руки эту наглую конскую морду, при этом смотря прямо в глаза-жучки.

- Он не только кусается - тут же наябедничал на него слуга, стоящий за моей спиной - он уже два раза непонятно как открывал щеколду и выходил на улицу. В первый раз он засунул морду на кухню через окно и, разодрав стоящий там мешок с сахаром, начал хрумкать его, но повариха успела заметить и отогнала. А во второй раз он подкрался и боднул дядю Хурта, когда тот наливал воду в уличную поилку. А она же большая, вот тудыть дядя Хурт и навернулся, потом пока ловили вашего дьявола, он покусал людёв пять, бестия такая. А сейчас, когда я принёс ему воды, он опять открыл щеколду и тут же тяпнул меня за руку. Вы уж его, господин, закройте сами, а то он опять чего-нибудь натворит и всех искусает.

Пока я, повернувшись вполоборота, слушал слугу, который угрюмо разглядывал свою руку, при этом во всю жалуясь на моего Снежка, эта упомянутая бестия успела подойти ещё на пару шагов, а потом, перегнувшись через моё плечо, тяпнул бедного мужика. Потом же с радостным ржанием смотрел, как тот убегает.

- Ну, ты даёшь! - смотря вслед слуге произнёс я, а, повернувшись обратно к Снежку, похлопал его по шеи и закончил - Тебя же кормить никто не будет, всех запугал.

Тот лишь пару раз топнул и помотал головой. Этим действием он высказал все, что думает об этом месте и всех его слугах, а так же что с голоду он не помрёт.

- Ладно, пошли. Закрыть-то я тебя закрою, но запрещать выходить не буду… всё равно не послушаешь.

Зайдя в конюшню, я провёл Снежка к самому дальнему стойлу и, заведя внутрь, защелкнул на щеколду. А потом, внимательно осмотрев её и кое-чего прикинув, сделал вывод, что коню её просто не по силам открыть. Он до щеколды не достанет через перегородку, она (щеколда) для этого находится слишком низко. Единственный способ это выбить её, но, судя по всему, Снежок таким варварским методом не пользовался. Ну, конечно, был ещё один. Это просунуть палочку в щель и поднять щеколду. Но это же вообще бред получается! Конь на такое не способен! После этой мысли я ещё раз внимательно посмотрел на Снежка и переменил своё мнение. Эта бестия, по-моему, способна ещё и не на то. Не удержавшись, я даже заглянул к нему в стойло. Мне тут же услужливо попалась на глаза соответствующая палочка, с помощью которой легко можно было поднять щеколду. Опять посмотрев на эту ехидную рожу (вот говорите, что хотите, но мимика его морды способна на многое), я развернулся и зашагал к выходу, собираясь пойти помочь пареньку.

Как выяснилось, пареньку помогать уже не надо. Это услужливо делал за меня Кронд. Вместо того, чтобы валятся трупом, он очень живенько размахивал колуном. Парень теперь не успевал ставить ему чурки. Всё же, видимо, помощь ему была нужна. Чурки были большие. Скинув с себя плащ и рубаху, я перекинул их через верёвку для белья и направился к 'работягам'. Молча, отогнав паренька, я принялся сноровисто ставить чурки под стремительно опускающийся колун. То, что мы совсем недавно хотели друг друга убить (а я почти убил его), ничуть не мешало ни мне, ни ему. Деловито ставя чурки под опускающийся колун, я поигрывал небольшим топором. Как только Кронд раскалывал чурку на двое, я ставил ему следующую, а сам в это время раскалывал каждую половину ещё на две части, только маленькие. Над всем двором стоял сухой треск ломающегося дерева и глухие удары колуна… Через десять минут пришлось перекатывать самую здоровенную чурку, на которой рубили другие, на новое место, а то возле старого была только гора свеженаколотых дров. Поменявшись ролью с немного уставшим Крондом, я стал сноровисто махать колуном, а Кронд в свою очередь ставить чурки. Где-то часа полтора нам потребовалось, чтобы перемолотить всю кучу сваленных чурок. Хозяину гостиницы тут дров теперь было заготовлено на год вперёд. Где-то ещё минут сорок складывали наколотые дрова в большую поленицу. К этому совсем не благородному дело мы подключили ещё человек десять. Из тех воинов, которым нечем было заняться, и они бесцельно бродили по всему двору или, развалившись, отдыхали в теньке. Никто даже не вякнул против. Видимо, Кронд был непоколебимым авторитетом среди них, а то, что я смог его победить, только добавляло им рвения.

После того, как все дрова были сложены под навес, от дождя, я, наконец, всё же начал делать долгожданную разминку. Главное, конечно, в ней была растяжка мышц. Чтобы в случаи чего можно было изворачиваться от ударов так, будто в тебе костей совершенно нет. То, что я начал проделывать, к моему вящему неудовольствию собрало почти всех вояк, которые приехали с купцом. Для них всё это было в диковинку. Вместо того, чтобы отрабатывать приемы мечом, я проделывал, по их мнению, какие-то совершенно несуразные и ненужные вещи. Минут через тридцать, как раз когда я уже перебрал все упражнения, Кронд, который до этого стоял в стороне и внимательно следил за моими действиями, взял в руки небольшую палку, как раз по длине средненького меча. Встав с ней напротив, он вопросительно посмотрел на меня. Я же, встав и отряхнувшись, беззаботно пожал плечами и тут же отпрыгнул назад, уходя из-под удара палки. Потом удары посыпались один за другим, правда, они были в большинстве своём однотипными. Рубящие сверху, снизу и рассекающие с обоих боков. Иногда Кронд что-нибудь вворачивал в эту череду из собственного сочинения, но всё равно не попадал. На мой взгляд, самым опасным был рубящий удар снизу. До последнего момента не знаешь, в каком месте его блокировать, от таких ударов лучше всего вообще увёртываться. Хотя, если сражаешься мечом и кинжалом, его можно отбить наотмашь, от этого противника сильно ведёт в сторону и в этот момент всадить кинжал в стык доспехов (или просто под ребра, если на человеке нет доспехов).