Вопр.: Но не рискуете ли вы показаться им не совсем здоровым? Говорите о том, что вступали в весьма сомнительные взаимоотношения…

Карл: Конечно, я нездоров! У меня нет намерения рассказывать мифы о собственном здоровье. Я рассматриваю себя как существо даже более безумное, чем они. За исключением того, что я получаю доход от этого нездоровья и наслаждаюсь им! И я поддерживаю их в их безумии. Проблема же заключается в том, как не быть глупым!

Вопр.: Хорошо, тогда в чем же разница? Я имею в виду разницу между безумием и глупостью… Вы даете этим понятиям разное толкование!

Карл: Да, если вы глупы и безумны, вы оказываетесь в государственной лечебнице. Если же вы умны и безумны, вы, как Пикассо, сделаете вклад в общечеловеческую культуру. Или же, по крайней мере, вы сможете зарабатывать на жизнь, как это делаю я.

Вопр.: Хорошо, кажется, ваш подход здесь вполне работает. Он сильный и может быть даже полезный. Но по поводу всего этого должны существовать какие-то руководства. Вы не можете просто говорить каждому своему клиенту об интимных взаимоотношениях с собственной матерью. Как вы догадываетесь о том, когда можно говорить такое? И когда, с вашей точки зрения, лучше об этом не упоминать?

Карл: Я ничего не решаю заранее. Я думаю, что одной из проблем терапевта является то, что он часто попадает в плен своего собственного двоемыслия… Это похоже на то, как если бы вы спросили девушку, можете ли вы ее поцеловать. Уже слишком поздно. Если такой двойственностью поражены ваши терапевтические действия, то вы – притворщик. Тогда они тоже начнут притворяться в ответ, так как в своих ответах попадут в сети двоемыслия.

Вот как все происходит. Клиническая интуиция сопровождает мой творческий опыт и одновременно является его источником.

Вопр.: Я все же чувствую неудовлетворенность. Тогда получается, что все, что приходит вам на ум во время встречи, может быть тут же высказано?

Карл: Конечно, конечно. Смогу ли я вам это объяснить?… Должна быть какая-то тренировка. Опыт этих 20, 30, 40 лет профессиональной работы помогает мне более уверенно проводить интервенции. В первые 10, 15, 20 лет меня защищали, мною руководили и, кроме того, меня учили ко-терапевты, и это давало мне определенную свободу, так как терапия в этом случае оказывалась “танцем для двоих”.

Так же, как и в случае одинокого родителя, одинокий терапевт является неполноценным. Семья – слишком мощная структура для одинокого терапевта. Нормально, когда двое родителей. И двое терапевтов. Когда вы становитесь старше, когда вы – бабушка, вы можете растить ребенка самостоятельно. Когда я стал дедушкой, я смог самостоятельно работать с семьей. Но, тем не менее, и сейчас я предпочитаю иметь дело с партнером и командой.

Сессия продолжилась, в центре внимания оказалась способность Папы включаться в межличностное взаимодействие. Мы узнали, что он чувствовал себя отстраненным еще своим отцом от воспитания собственных детей.

К: Помните ли вы, Папа, времена, когда вам удавалось обнять вашу старшую дочь?

П: Да нет, в этом более или менее первенствовал дедушка. Постоянно.

К: Нас, стариков легко соблазнить. Временами мы очень чувствительны.

П: Он хотел, чтобы кто-то был рядом.

М: Он хотел найти поддержку в ком-то и искал ее. Папа не обнимал никого из них.

П: Никого?

М: Я давала Папе на руки детей, когда они были маленькими, и он только держал их на руках. Только держал, но не обнимал. Только держал.

К: Мужчины очень застенчивы.

М: Да.

К: Вот почему говорят о втором детстве. Потому что большинство мужчин перестают быть человеческими существами, когда делают карьеру. Когда же становятся стариками, они вдруг понимают, чего лишились, и неистово пытаются стать ближе к кому-то. Не думаете ли вы, что нечто подобное происходит и с ним?

М: Может быть, самую малость.

Я дал Папе возможность взглянуть на современное состояние его жизни и оказаться лицом к лицу со своим одиночеством. Мужчины, кажется, часто пытаются выжить, находясь в состоянии оцепенения по отношению к реальной жизни и действуют так, как будто они вещи, а не люди. Я дал Папе мельком увидеть собственную человеческую сущность как альтернативу онемелости.

К: Конечно, у вас сложности, потому что он может обниматься с вашей мамой – и все потому, что она несексуальна. В этом отношении она очень похожа на его маму.

М: Правильно. Он и его мама были вот как это (Мама скрещивает два пальца), при этом его папа был где-то на отшибе.

К: У меня появилась безумная мысль (Смеется). Когда вы сказали, что он и его мать были вот как это (скрещивает пальцы), у меня возник образ искривленных пальцев, как бы связанный с искривленными отношениями между ним и его матерью.

Делясь с ними плодами своего воображения, я надеялся, что они получат ясную картину чего-то нездорового между Папой и его мамой.

Я предлагал им свои зрительные образы, и это являлось показателем моей все возрастающей способности быть свободным с ними. Мы уже вышли из первоначальной стратегической фазы. Хотя стратегия всегда остается частью взаимоотношений с семьей, сейчас она отошла на задний план.

Это похоже на любые другие взаимоотношения в том аспекте, что развитие здесь также происходит поэтапно. Сейчас я меньше связан с их проблемами и более свободен в соприкосновении с моими собственными внутренними реакциями. Достичь этой фазы очень важно, для того чтобы наша работа оказалась плодотворной. Насколько меня захватывает их борьба с реальностью, проблемами и поиск решений, настолько я вовлекаюсь в их систему. А как только я оказываюсь внутри, я нейтрализуюсь. Будучи однажды соблазненным таким образом, я теперь, подобно Алисе из Страны Чудес, бегущей вместе с Королевой, мог бы воскликнуть: "Чем быстрее я бегу, тем больше отстаю".

Мужчины/женщины: вечная диалектика

Старая аксиома: "Мужчины используют любовь для того, чтобы получить секс, а женщины используют секс для того, чтобы получить любовь", – кажется, заслуживает некоторого доверия. Она отражает базисные, примитивные различия в перспективах, которых придерживаются мужские и женские элементы в разных культурах. В современном искушенном обществе это может быть воспринято как нечто старомодное, однако свидетельства человеческого опыта трудно опровергнуть.

Мужчины обычно испытывают трудности с эмоциональной близостью. Вместо того чтобы искать смысл жизни в личнных отношениях, мужчины находят его в достижениях, приобретениях и обладании. Это очень похоже на маленького мальчика, который собирает модели автомобилей. Большие мальчики делают то же самое, только игрушки уступают место деньгам, спортивным автомобилям, компаниям… Мужчины одеваются в броню достижений и успехов, без которой чувствуют себя обнаженными и стыдятся. Они определяют себя по тому, что у них есть. Вопрос о том, кем они являются, кажется им очень нелепым. Что это, черт побери, означает?

Более того! Мужчины нуждаются во всем этом для того, чтобы защитить себя от чего-то страшного, пугающего. Идея о том, чтобы эмоционально открыться перед кем-то, устрашает настолько, что даже признать ее существование опасно. Причем, если мужчины общаются с другими мужчинами, – все видится не столь уж мрачным. Они начинают обсуждать такие “сверхважные” проблемы, как изменения в составах футбольных команд, дела на финансовых биржах, хвастаются друг перед другом своими машинами, сплетничают о секретаршах и т.д.

Этот уровень общения (лучше его назвать "антиобщение") принимают большинство мужчин. Однако вся система начинает разрушаться, если в ней появляются женщины. Женщины знают, что эмоциональная близость возможна, а усилия, направленные на ее достижение, оправданы. Могу предположить, что это происходит потому, что женщина обладает опытом взаимоотношений с детьми, когда те еще находятся у нее во чреве. До рождения ребенка отец не общается с ним совсем, и я не уверен, что эту разницу в исходных позициях впоследствии можно как-то наверстать. Без сомнения, историческое разделение труда, когда мужчина отправлялся охотиться на динозавров, а женщина оставалась в пещере и опекала своих детей, внесло существенный вклад в этот дисбаланс.