И только один среди всех был действительно в ужасе.

Она испытала ужас еще прошлым летом, когда обнаружилось, что белые солдаты пришли в страну. Ее племя никогда не видело их, исключая нескольких случайных встреч, которые закончились убийством белых лошадей. Она надеялась, что дороги белых и дороги людей ее племени больше никогда не пересекутся.

Когда поздним летом прошлого года у белых людей были украдены лошади, она запаниковала и выбежала из деревни. Она была уверена, что белые солдаты придут в лагерь. Но они не сделали этого.

Однако она была как на иголках долгое время, пока не стало ясно, что без своих лошадей белые солдаты были практически беспомощны. Тогда она смогла немного успокоиться. Но страх все равно не покидал ее до тех пор, пока лагерь не был свернут и они не начали свой путь к месту зимней стоянки. Ужасное облако страха преследовало ее, пока лето наконец не закончилось.

Сейчас наступило следующее лето, и во время всего их пути от зимнего лагеря она беспрестанно молилась о том, чтобы белых людей не было, чтобы они ушли. Ее молитвы оставались без ответа, и ее дни снова и снова проходили в беспокойстве — час за часом.

Ее звали Стоящая С Кулаком.

Она одна из всех индейцев-дакота знала, что белый человек — не Бог. Однако история о неожиданной встрече Брыкающейся Птицы привела ее в замешательство. Единственный белый мужчина, да еще полностью обнаженный? Здесь, на родных землях дакотов? Какой смысл скрывался во всем этом? А впрочем, неважно. Не зная точно, почему именно, она была уверена, что это был не Бог. Что-то внутри подсказывало ей это.

Она услышала историю о встрече с белым человеком этим утром, по пути в хижину, которую женщины посещали раз в месяц, оставаясь там до окончания менструации. Она сидела в своей хижине и думала о своем муже. Вполне естественно, что ей не нравились эти походы в отдельную женскую хижину, потому что она лишалась общества своего супруга. Он был замечательный, храбрый и стройный, необычный мужчина. Образцовый муж. Он никогда не обижал и не бил ее. И хотя оба их ребенка умерли (один при рождении, другой несколькими неделями позже), он упорно отказывался взять в жены другую женщину.

Люди убеждали его взять другую жену. Даже Стоящая С Кулаком однажды предложила ему это. Но он просто сказал: «Ты заменяешь мне всех других», — и она никогда не заговаривала об этом снова. В глубине души она была горда тем, что ее муж был счастлив с ней одной.

Сейчас она ужасно скучала по нему. До того, как племя свернуло свой зимний лагерь, он возглавил большой отряд, выступивший против Ютов. Прошло около месяца, а она не получила ни одной весточки ни от него, ни от других воинов. И так как она уже какое-то время была с мужем в разлуке, путь в типи не показался ей таким тяжелым, как обычно. Этим утром, готовясь идти в отдельную палатку, молодая женщина была удовлетворена тем, что заметила еще двух женщин, направляющихся туда же. Это были ее хорошие подруги, и она была уверена, что с ними время пройдет намного быстрее.

По дороге она и услышала необычную историю, рассказанную Трепыхающейся Птицей. Чуть позже она узнала и о дурацкой затее подростков. Эти новости отразились на внешности Стоящей С Кулаком. Еще одна тяжесть придавила ее сильные, ровные плечи. Она будто несла на них одеяло, сделанное из железа, и непосильность этой ноши явственно отражалась у нее на лице. Женщина вошла в хижину для временного пребывания в сильном волнении.

Но Стоящая С Кулаком была стойкой женщиной и перед своими подругами не подала вида, что ее что-то беспокоит. Ее красивые светло-карие глаза, которые светились благородством, ничего не выражали, пока она шила и болтала в это утро со своими подругами.

Все знали об опасности. Все племя. Но никто и не помышлял о том, чтобы заговорить на эту тему. И ни один человек не произнес об этом ни слова.

Целый день стройное маленькое тело Стоящей С Кулаком передвигалось по хижине, ничем не выдавая тяжелого груза, лежащего на ее хрупких женских плечах.

Ей было двадцать шесть лет.

Почти двенадцать из них она была одной из дакотов.

До этого она была белой и не принадлежала этому племени.

До этого она была… что же было?

Стоило ей только вспомнить о той жизни, что случаюсь крайне редко, как она не могла позволить себе продолжать думать о белых людях. Тогда, по некоторой необъяснимой причине, все вставало у нее перед глазами.

— О, да! — думала она, считая себя полноправным членом племени дакотов. — Я помню это. Тогда меня звали Кристина.

Она вспоминала прошлое, и оно всегда было одним и тем же. Это походило на прохождение сквозь старую, призрачную занавеску, и два мира становились одним. Прошлое сливалось с настоящим. Стоящая С Кулаком была Кристиной, а Кристина была Стоящей С Кулаком.

Цвет ее лица с годами изменился — оно потемнело. Вся ее внешность приобрела отчетливо выраженную дикость тех людей, с которыми она теперь жила. Но несмотря на то, что эта женщина дважды рожала, ее фигура оставалась все-таки фигурой белой женщины. И еще ее волосы, которые отказывались расти ниже плеч и не хотели становиться прямыми, имея ярко выраженный каштановый оттенок. И конечно, нельзя не сказать о паре светло-коричневых глаз.

Страх Стоящей С Кулаком сидел в ней глубоко и крепко, и она надеялась, что он когда-нибудь исчезнет.

Белому человеку могло бы показаться несколько странным присутствие белой женщины в этой временной хижине для индианок. И сама Кристина чувствовала себя неуютно в этом месте, потому что мало походила на индианку, несмотря на все годы, проведенные в племени.

Это было ужасное тяжелое бремя, но Стоящая С Кулаком никогда не говорила о нем с кем бы то ни было. Еще меньше она думала о жалобах. Она несла свою ношу молча, с огромной отвагой преодолевая каждый день своей индейской жизни. На то была своя, совершенно определенная причина.

Стоящая С Кулаком хотела оставаться тем, кем она была сейчас, и оставаться там, где находилась.

Она была счастлива.

Десять Медведей окончил Совет, не вынеся никакого решения, но это был не такой уж редкий случай, чтобы можно было назвать его необыкновенным.

Скорее часто, чем редко, Совет оканчивался неопределенно, давая тем самым начало новой фазе политической жизни племени.

Так было и на этот раз. Встав перед выбором, что им делать, люди предпочли предпринимать самостоятельные действия.

Ветер В Волосах сильно настаивал на втором плане: спуститься с холма и взять лошадь белого человека, не потревожив его самого. Но на этот раз послать не мальчиков, а мужчин. Совет отклонил и это его предложение, но Ветер В Волосах ни на кого не рассердился.

Он внимательно выслушал все высказанные мнения и вынес свое решение. Решение принято не было, но аргументы, прозвучавшие против, не убедили Ветра В Волосах, что его план был плохим.

Он считался заслуженным воином, и как любой воин, заслуживший уважение, имел неоспоримые права.

Он мог поступать так, как считал нужным.

Если бы совет остался непреклонен, или если бы воин осуществил свой план и сделал бы это плохо, на следующий бы Совет был бы вынесен вопрос о его выходе из племени.

Ветер В Волосах уже принял это во внимание. Совет не был непреклонным — люди просто напились допьяна. А что касается его… отлично… Ветер В Волосах никогда и ничего не делал плохо.

Итак, когда Совет наконец закончился, воин прошел по наиболее людной улице лагеря, заглядывая по пути в вигвамы нескольких своих друзей, и говоря им одни и те же слова:

— Я собираюсь пойти вниз, чтобы украсть лошадь. Хочешь пойти со мной?

Все друзья как один отвечали одинаково — вопросом на вопрос:

— Когда?

Ветер В Волосах давал всем один и тот же ответ: