Май, 17, 1863

Я ничего не заносил в эту тетрадь много дней. За это время произошло столько событий, что я затрудняюсь определить, с которого начать.

Индейцы являлись с визитами по трем различным причинам, сильно отличающимся одна от другой. И я не сомневаюсь, что этих посещений будет еще больше. Всегда одни и те же двое в сопровождении еще шести или семи других воинов. (Я уверен, что все эти люди — воины. Я пока еще не встречал людей, которые не были бы бойцами).

Наши встречи были дружелюбны, хотя было сильно затруднено общение из-за языкового барьера. Насколько я мог заметить, язык этих людей разительно отличается от того, на котором говорю я сам. Я все еще не знаю, какому племени они принадлежат, но подозреваю, что это одно из племен сиу. Я уверен, что слышал не один раз слово, по звучанию очень сходное со словом «дакота».

Я знаю имена моих визитеров, но не могу научиться произносить их правильно. Я нашел их соответствующими характеру. Сами индейцы тоже очень интересны. Они отличаются друг от друга как день и ночь. Один — исключительно пылкий, и нет никаких сомнений, что он предводитель. Его телосложение (которое достойно описания) и его угрюмость и подозрительность, должно быть, делают его грозным воином. Я искренне надеюсь, что мне никогда не придется драться с ним, в противном случае этот бой будет иметь для меня слишком тяжелые последствия. Этого парня, чьи глаза довольно близко посажены, тем не менее, можно с уверенностью назвать привлекательным. Он сильно завидует мне из-за лошади, и никогда не прерывает меня, если речь идет о Киско.

Мы беседуем в основном при помощи жестов, этой пантомимы, которую оба индейца начали первыми исполнять руками. Но разговор идет медленно, и большинство наших совместных усилий оканчивается неудачей. Быстрых успехов в общении мы достигаем гораздо реже.

Одна «ситуация» была чрезвычайно затруднительна, когда речь зашла о сахаре в его кофе. Но она длилась недолго, вскоре все выяснилось. К счастью, я не взял сахар. Ха! «Ситуация» (как я назвал ее) все же возникла, несмотря на молчаливость индейцев, довольно похожая на ту, когда король какой-нибудь улицы, хулиган, посредством своей физической доблести добивается уважения у своих друзей. Проведя в детстве на улице среди мальчишек определенное время, я показал этому воину свое уважение таким же способом.

После этого между нами установились честные отношения и намерения каждого стали понятны, что мне и понравилось больше всего.

Он прямой парень.

Другого я назвал тихим и он мне чрезвычайно понравился. В отличие от угрюмого товарища, он терпеливый и пытливый.

Я думаю, он огорчен не меньше моего из-за трудностей с языком. Он обратился ко мне на своем языке, произнеся несколько слов, я сделал то же самое на своем. Я знаю слова на их языке, означающие голову, руку, лошадь, огонь, кофе, дом и некоторые другие, например «здравствуй» и «до свидания». Но я пока знаю недостаточно для того, чтобы составить предложение. У меня занимает много времени правильно произнести звуки. И я не сомневаюсь, что он испытывает те же трудности с моим языком.

«Тихий» называет меня «Меткий Глаз» и по некоторым причинам не использует слово «Данбер». Я убежден, что он не забыл его (я напоминал свое имя несколько раз), значит, на то есть свои основания. Конечно, мое другое имя характерно по звучанию для их народа… Меткий Глаз.

Этот человек поразил меня своей врожденной интеллигентностью. Он слушает очень внимательно и, кажется, замечает все вокруг. Каждое дуновение ветра, каждая нота в трели птицы привлекает его внимание намного сильнее, чем что-либо драматическое. Без знания языка я по-своему стараюсь прочесть на его лице реакцию, и всеми проявлениями эмоций он вполне годится мне в собеседники.

На днях произошел любопытный случай. Два Носка в подходящий момент продемонстрировал свое существование. Это случилось под конец совсем недавнего визита индейцев. Мы только приступили к крепкому кофе и я только-только представил своих гостей интересующему их куску бекона. «Тихий» внезапно заметил Два Носка на вершине скалы по ту сторону реки. Он сказал несколько слов «Горячему» и они оба уставились на волка. Мне захотелось показать им, что я знаю это животное. Я взял нож и бекон в руки и пошел к краю скалы на нашем берегу руки.

«Горячий» был занят подслащиванием своего кофе и дегустированием бекона, а «Тихий», напротив, поднялся на ноги и последовал за мной. Обычно я оставляю долю волка на своем берегу, но после того, как я отрезал ему кусок, что-то взыграло во мне и я перекинул мясо через реку. Это был удачный бросок. Кусок бекона приземлился в нескольких футах от животного. Он сидел на своем обычном месте, и я подумал, что он может так и не сдвинуться с него. Но Два Носка осчастливил сердце старого солдата и подошел к своей порции. Он обнюхал мясо и взял его. Я никогда раньше не видел, как он это делает, и почувствовал гордость за него, в то время, как он потрусил со своей добычей прочь.

Для меня это был счастливый эпизод, и ничего больше. Но «Тихий», казалось, поразился этому не должным образом. Когда я повернулся к нему, его лицо выражало еще большую миролюбивость, чем обычно. Он кивнул несколько раз, потом подошел ко мне и положил свои руки мне на плечи, будто бы одобряя мой поступок.

Вернувшись к костру, он изобразил серию знаков, которые я, наконец, смог определить для себя как приглашение посетить его дом на следующий день. Я с готовностью согласился, и вскоре они уехали.

Невозможно дать полное описание тех впечатлений, которые произвел на меня лагерь дакотов. Мне придется не откладывать карандаш в сторону всю мою жизнь. Поэтому я постараюсь по возможности кратко обрисовать все случившееся в надежде на то, что мои наблюдения смогут принести какую-то пользу в будущем тем, кто будет иметь дело с этими необычными людьми.

Меня встретила маленькая делегация во главе с «Тихим» в миле от лагеря. Мы прошествовали в деревню без промедления. Люди — все население — были одеты в свои самые лучшие одежды, чтобы встретить нас. Цвета и красоту этих костюмов стоит увидеть. Они были покорены, и, я должен заметить, причиной этому служил я. Несколько маленьких ребятишек сломали их ряды и бросились мне наперехват, дергая меня за ноги своими ручонками. Остальные держались на своих местах в отдалении.

Мы остановились перед одним из конусообразных домов (как я узнал позднее, они называются вигвамы), и возник единственный за этот вечер неприятный момент, когда меня охватили сомнения. Мальчик примерно двенадцати лет подбежал и попытался увести Киско. Казалось, он был в восторге от моей лошади.

Затем «Тихий» пригласил меня в свое жилище. Его обиталище было темным, но назвать его мрачным все же нельзя. Внутри пахло дымом и мясом. (Вся деревня имела особый запах, который я нашел не лишенным приятности. Запах дикой жизни — вот определение, которое сильнее всего характеризует его). В хижине находились две женщины и несколько детей. «Тихий» указал место, куда я должен сесть, а женщины принесли пищу в чашах. После этой церемонии все исчезли, оставив нас наедине.

Некоторое время мы ели в тишине. Я думал, как лучше спросить о женщине, которую я нашел в прерии. Я не заметил ее в толпе и даже нс знал, жива ли она. Это казалось мне слишком сложным, принимая во внимание наши ограниченные возможности, и мы заговорили о том, что давалось нам легче — о еде (мягкое, сладковатое на вкус мясо я нашел великолепным).

Когда мы закончили обедать, я свернул себе сигарету и закурил, а «Тихий» сел напротив меня. Его внимание постоянно было приковано ко входу в хижину. Я чувствовал, как мои догадки перерастают в уверенность — мы ждали кого-то или чего-то. Мое предположение подтвердилось, и вскоре полог, прикрывающий половину входа, отодвинулся, и появились два индейца. Они что-то сказали «Тихому», и тот немедленно поднялся, делая мне знак следовать за ним.

Значительное число любопытных ожидало снаружи, и я проталкивался сквозь толпу, проходя мимо нескольких соседних домов. Наконец мы остановились перед вигвамом, который был украшен большой, отлично выделанной цельной шкурой медведя. «Тихий» просто-напросто втолкнул меня внутрь.

У традиционного очага сидели пятеро старейшин, образуя неровный круг, но мой взгляд почему-то остановился на самом старом из них. Он заметно выделялся среди прочих своей энергичной позой. Я полагаю, ему не меньше шестидесяти лет, а он все еще обладает завидным здоровьем. Его кожаное платье было расшито цветными бусинами, которые под руками мастериц сложились в замысловатый великолепный узор — точный и яркий. К повязке, которой были обвязаны его седеющие волосы, был прикреплен огромный коготь, который, я полагаю, принадлежал тому, что раньше было медведем, а сейчас висит снаружи на этой хижине. Волосы с интервалами свисали вдоль рукавов его одежды, и я спустя мгновение понял, что это, должно быть, скальпы. Один из них был светло-коричневый. Он заметно отличался от остальных, темных, почти черных.

Но самым выдающимся в его внешности было его лицо. Никогда я не видел такого лица. Глаза необычайной яркости горели как в лихорадке. Это единственное сравнение, которое приходит мне на ум. Скулы высокие и округлые, и нос, изогнутый, как клюв. Подбородок старика был тяжелым, квадратным. Линии в изобилии бороздили кожу на его лице, так что назвать их морщинами вряд ли будет верно. Скорее, они напоминают расщелины. С одной стороны на лбу четко выделялся шрам, вероятно, результат какой-нибудь давней битвы.

Индеец ошеломлял своим видом, в котором явственно читалась мудрость, приобретенная с возрастом, и сила. Несмотря на все это, я не почувствовал никакой грозящей мне опасности за все время своего короткого пребывания здесь.

Было очевидно, что я являюсь причиной этого собрания. Я был уверен, что меня пригласили с единственной целью — дать возможность старому вождю поближе взглянуть на меня.

Появилась трубка, и мужчины начали курить. Она была с очень длинным мундштуком, и, насколько я могу судить, табак был крепкий, натуральный. Один я был исключен из числа курящих его.

Я хотел произвести хорошее впечатление, и решил предложить свою собственную сигарету. Вытащив все необходимое, я протянул это старейшине. «Тихий» что-то сказал ему, и тогда вождь, вытянув одну из своих искривленных, высохших рук в мою сторону, взял мешочек с табаком и бумагу. Он тщательно осмотрел их, внимательно взглянул на меня своими полузакрытыми, довольно жестко глядящими глазами и вернул мне мои вещи обратно. Не зная, принято мое предложение или нет, я, тем не менее, свернул сигарету. Старик заинтересовался тем, что я делаю.

Я протянул ему готовую сигарету, и он взял ее. «Тихий» снова что-то сказал, и старый индеец вернул се мне. Знаками «Тихий» попросил меня закурить, и я выполнил его просьбу.

Под пристальными взглядами окружающих я прикурил, а затем выдохнул струю дыма. Не успел я затянутся во второй раз, как старик протянул руку. Я отдал ему сигарету. Сначала он посмотрел на нее с подозрением, а потом затянулся, как это сделал я. И так же как я, он выпустил струйку дыма. Потом он поднес сигарету ближе к лицу.

К моему удивлению, он начал быстро крутить сигарету между пальцев взад-вперед. Тлеющий на конце сигареты огонек упал вместе с табаком, и тот рассыпался. Старик скатал пустую бумажку в шарик и аккуратно положил его в огонь.

Он медленно улыбнулся, и вслед за ним засмеялись все, присутствовавшие в хижине.

Возможно, я был оскорблен, но их смех был так хорош, что я, заразившись общим весельем, тоже рассмеялся.

После этого меня проводили к моей лошади и по выезде из деревни сопровождали примерно с милю, после чего «Тихий» коротко распрощался со мной.

Это и есть краткое описание моего первого визита в индейский лагерь. Я не знаю, о чем они думают теперь.

Мне было приятно снова увидеть Форт Сэдрик. Это мой дом. Однако я ожидаю приглашения еще раз нанести визит моим «соседям».

Когда я смотрю на восточную сторону горизонта, я иногда пугаюсь того, что смогу обнаружить. Вдруг я больше не увижу там столба дыма? Я только могу надеяться, что моя бдительность и мои «переговоры» с дикими людьми о будущих планах тем временем дадут хорошие плоды.

Лейт. Джон Дж. Данбер, США.