Утром ее разбудил звонок. Она вскочила и, путаясь в длинной ночной рубашке, подбежала к столику с телефоном.

— Алло, Эдит, наконец-то! — раздался в трубке голос Сесила. — Здравствуй, моя дорогая девочка. Ну где же ты пропадала вчера весь день?

— Здравствуй, — бодро ответила она и с тревогой почувствовала, что делает над собой не-. малое усилие, чтобы говорить обычным, естественным тоном. Значит, ночь все-таки не устранила все сомнения, не рассеяла тревоги… — Я ездила в Пилбем навестить бабушку, давно уже не была у нее, — добавила она, потому что Сесил молчал и ждал ответа на свой вопрос.

— Ну и как поживет старушка? — спросил он, и его тон показался ей искусственным и чересчур игривым.

— Все хорошо, спасибо, — ответила она сдержанно. — Как там в Монако?

— Дикая жара, хоть не вылезай из бассейна. — Эдит услышала в трубке плеск и представила, как Сесил сидит на краю бассейна, погрузив ноги в прозрачную воду. — Послушай, Эдит, — понизил он голос, — я не могу сейчас долго говорить. Я тебя обожаю и целую тысячу раз. Вот я вернусь, и все будет, как ты захочешь, ты понимаешь меня? Я тут присмотрел тебе подарок, это сюрприз. Все, меня зовут, надо идти, — заторопился он. — Почему ты молчишь? Ты меня слышишь?

— Да. Да, я тебя слышу, — проговорила Эдит.

— Скажи, что все в порядке.

— Конечно, все в порядке, — сказала она, слегка улыбнувшись его детскому желанию услышать, что он хороший мальчик. — Приезжай быстрее.

— Целую, целую, целую, — шепотом проговорил он в трубку. В следующую секунду в ней раздались гудки.

Эдит медленно опустила трубку на рычаг. На сердце словно положили камень, тяжелый и холодный. Она тряхнула головой и отправилась в ванную, твердо решив не думать больше ни о чем. Вот вернется Сесил, они увидятся и все будет у них как прежде. Неделя пролетит быстро, а там и до свадьбы рукой подать…

При мысли о предстоящей свадьбе ей нисколько не стало легче. Эдит пошла в душ и представила, как прозрачные струйки вымывают из ее головы все темные, неприятные мысли, — этому приему научила ее бабушка. И ей действительно стало спокойнее.

Закрутив на голове полотенце, Эдит, напевая, прошла в гостиную, увидела нагроможденные на столе альбомы и вспомнила, что сегодня в два часа за ней заедет Мэтью Смит, чтобы отвезти ее к себе в студию, где она будет позировать ему для будущего портрета. При мысли об этом по ее телу пробежала дрожь предвкушения чего-то необыкновенного, совсем непохожего на ее обычную, размеренную, определенную раз и навсегда жизнь. Наверное, это бабушка заразила ее своим авантюризмом. Идея позировать Мэтью Смиту уже не казалось сегодня нелепой.

Эдит поставила диск с Шестнадцатым фортепьянным концертом Грига и села перед туалетным столиком. Если Мэтью Смит видит ее в этаком романтическом духе, значит ли это, что ей надо в соответствии с этим одеться и причесаться? Или лучше оставаться самой собой?

Хотя… Она вдруг остановилась, удивившись своей мысли. Что такое: «самой собой»? Что такое она сама и что больше всего ей соответствует?

Одеваться ее учила мама, и все покупки она делала только с мамой. Да, все ее наряды выбраны мамой, мама определяла и ее стиль в одежде. Эдит привыкла всегда полагаться на маму, на ее безупречный вкус, она считала, что та все знает лучше. Хотя изредка и мелькала бунтарская мысль, что вот то, а не это платье ей нравится больше…

Эдит не спеша высушила и расчесала волосы, и они легли ей на плечи темно-каштановой волной. Еще не решив, как причешется, она временно заколола волнистые пряди гребнем на макушке и занялась макияжем — тщательно накрасила тушью ресницы, которые считала светловатыми, слегка подрумянила обычно бледные щеки и подошла к шкафу. Слава Богу, ей есть из чего выбирать — мама, заботясь о гардеробе будущей жены дипломата, регулярно присылает ей все самое модное из Рима.

Она передвигала плечики с летними платьями и ни на одном не могла остановиться. Наконец в самом углу наткнулась на шелковый .темно-зеленый брючный костюм. Эдит надевала его всего один раз, но Сесил тогда сказал, что зеленый ее бледнит. Эдит огорчилась, костюм ей нравился, это была одна из немногих вещей, которые она купила сама, хотя мама считала, что этот стиль не совсем подходит ее дочери. Тогда Эдит повесила костюм в самый дальний угол шкафа и больше не доставала. Но сейчас…

Эдит вынула костюм и провела ладонью по мягкому шелку. Легкий, удобный, не то чтобы чересчур нарядный… Она уже знала, что наденет именно его. Видимо, бунтарское настроение не проходило. Эдит аккуратно разложила костюм на кровати и пошла в кухню чем-нибудь перекусить, а с губ ее не сходила довольная улыбка. Она словно делала Сесилу назло, и ей это доставляло удовольствие. Поймав себя на таком низменном душевном движении, она тут же ужаснулась в глубине души, но решила, что не станет сейчас анализировать свои побуждения, чтобы не портить праздничное настроение, которое почему-то овладело ею.

Она подумала, что ни маме, ни Сесилу не сказала о том, чем собирается сегодня заниматься. И правильно сделала, по телефону это прозвучит странно, ее не поймут. Конечно, она все расскажет, но только потом, после…

Мэтью подъехал к дому Эдит на такси. Было еще без десяти минут два. Он боялся попасть в обычную лондонскую пробку, выехал с запасом времени, и сейчас ему предстояло немного подождать. Он расплатился с шофером и начал медленно прохаживаться по чисто вымытому тротуару. Неужели это не сон, и сейчас из подъезда выйдет эта необыкновенная, немыслимо красивая девушка, исполненная поразительного внутреннего достоинства и чистоты?

Тогда в электричке, впервые увидев ее, он испытал нечто вроде легкого шока. Руки сами собой потянулись к блокноту. У него давно вошло в привычку зарисовывать лица, которые чем-то выделялись из толпы. Но едва начав рисовать ее, он понял, что карандаш не слушается, — ему хотелось просто смотреть на нее и молча восхищаться. Она открыла глаза и недовольно заговорила, но он только и мог, что смотреть в эти манящие, прозрачные карие глаза, которые затягивали его в себя, словно омут.

Впрочем, он что-то отвечал ей, сам толком не понимая что. А когда она вышла на остановке, он сначала вышел за ней, а потом уже сообразил, что это и его остановка, и тут его посетила непонятная уверенность, что ему суждено увидеть ее снова, и он почти спокойно отправился по своим делам. Ему будто бы свыше подали знак, что встреча с ней гарантирована.

Когда на часах сровнялось два, у Мэтью сжалось сердце… Что, если она передумала и не выйдет? Он еще не успел придумать, что станет тогда делать, как растворилась дверь подъезда и вышла она, одетая в потрясающий изумрудно-зеленый костюм. Сегодня она показалась ему более свежей и румяной, ее волосы были собраны с висков и заколоты сзади, густые пряди лежали на спине и достигали лопаток.

Она нерешительно подошла к кромке тротуара, оглядывая проезжающие машины.

Мэтью кашлянул, и она обернулась.

— — Здравствуйте. Я, кажется, не опоздала?

— Нисколько. Сейчас я поймаю такси. Моя машина все еще в ремонте. — Он поднял руку, и вскоре рядом затормозил черный автомобиль.

Эдит села на сиденье, а он — на откидное место напротив, чтобы видеть ее лицо, и назвал адрес. Автомобильный салон наполнился легким ароматом ее духов. От нее веяло весной — так пахли какие-то ранние весенние цветы… Она обхватила сумочку и с улыбкой поглядела на него.

— Почему вы так на меня смотрите… Надеюсь, что вы не очень разочарованы? Портрет рисовать не передумали? А то бабушка огорчится.

— Никоим образом. Жду не дождусь, когда смогу взяться за карандаш. — Естественно было бы сказать что-то вроде: «вы потрясающе выглядите», но Мэтью никогда не отличался особой непринужденностью в общении с женщинами и говорить комплименты был не мастер.

К тому же он начал бояться, что в ее присутствии просто теряет дар речи вообще. Следовало немедленно взять себя в руки.