– Да, – ответила Карла, помешкала и вдруг выпалила: – Мне еще рассказали, как жесток ты был, используя женщин.

Он словно сжался.

– Это неправда. – Его голос звучал твердо и совершенно искренне. – Я согласен, что был груб с отцом... Но женщин никогда не обижал. И я совершенно уверен, что при случае любая женщина имевшая со мной дело, скажет тебе то же самое. Все происходило при обоюдном согласии и на равных условиях.

Карла постаралась подавить охватившую ее дрожь.

– Звучит как-то безразлично и слишком уж по-деловому, – произнесла она, не в состоянии отвлечься от ярких воспоминаний о тех слишком личных, по-дружески теплых отношениях, которые связывали их всю предыдущую неделю.

– Я старательно оберегал себя от привязанностей, – продолжал он, словно в оправдание. – Кстати, из самозащиты. Понимаешь, Карла, я строго придерживался правила – никогда не влюбляться в женщину, чтобы не стать ее рабом. Как случилось, например, с моей матерью, которая своей любовью приковала себя, словно цепями, к моему отцу.

Его отец! И внезапно Карлу озарило, она ясно увидела, что разгадка характера Джарида лежала в его отношениях с отцом. Вот его уязвимое место, болевая точка...

– Ты так сильно ненавидишь своего отца? —мягко спросила она.

Джарид вздохнул:

– Если кто-то и заслуживает ненависти, так это он.

– Что же он такого натворил, чтобы вызвать твою ненависть? – спросила Карла, интуитив» догадываясь, что причина была далеко не пустяковой.

– Это долгая история и не очень красивая, —устало вздохнув, сказал Джарид.

– Мне вообще-то некуда спешить, – мягко произнесла она и попробовала улыбнуться.

Его ответная улыбка приободрила ее.

– Хорошо, – сдался он. – Я буду краток и расскажу лишь самую суть.

Он прищурился, то ли от света красноватых лучей заходящего солнца, то ли пытаясь сосредоточиться – точно сказать Карла не могла, но, глядя на него, чувствовала, как с каждой минутой ее душа все сильнее наполняется теплом и нежностью.

– Как и многие его современники, отец дожил до зрелого возраста, недолюбливая индейцев... О, как ты сама понимаешь, любовь к моей матери была сопряжена для него с внутренней борьбой. Он ее отца он всегда с презрением называл метисом. Просто так случилось, что тот оказался лучшим скотоводом из всех, которые у него когда-либо работали... Но, избалованный своим богатым отцом и потому привыкший иметь все, что пожелает, мой отец женился на моей матери, а затем преуспел в превращении ее жизни в настоящий ад... Мой дед по матери тогда жил на том же ранчо, и домом ему служил трейлер, поставленный на крошечном клочке земли. Существовал официальный акт, согласно которому эта земля переходила к нему от моего деда по отцу... Тот вскоре умер... Ну и эта сделка между ними еще пуще усиливала неприязнь отца. Бывая дома, он запрещал матери посещать деда, но, слава Богу, часто уезжал по делам...

Джарид немного помолчал.

– Я очень любил мать и деда, и отец знал об этом. Все это не подогревало его любви ко мне... – Вдруг он пожал плечами. – Что поделаешь? Изначально, с самого рождения, у меня было одно свойстве, которое обрекало меня на его нелюбовь. Я был живым портретом своего деда по матери. – Он невесело улыбнулся: – Что ты и заметила, в первый раз встретив меня в галерее.

Карле вспомнилось большое полотно в центре стены. Она улыбнулась и кивнула.

– Отец отравлял жизнь матери, деду и мне... – мрачно продолжил Джарид. – Когда я стал достаточно взрослым, чтобы позаботиться о ней, я стал уговаривать мать бросить его, вечно озлобленного грубого... Она отказалась. Когда я спросил, почему мама объяснила очень просто: любит его... Такая красивая и утонченная женщина, а ведь осталась с ним, покорно примирясь с тем адом, в который он превратил ее жизнь! И все только потому, что любила его! – воскликнул Джарид и так сжал челюсти, что заиграли желваки на скулах. – Я не разделял ее чувств, но остался в доме, чтобы защищать ее... В тот же день, когда ее похоронили, я ушел из дома, от его ненависти...

– Потом с отцом случился удар, – мягко сказала Карла. – И ты отказался навестить больного...

Невеселая улыбка вновь вернулась на его лицо:

– Да. И тут же заслужил репутацию жестокого человека. Это было несколько лет назад. И с каждым проходящим годом, и с каждым приступом отцовской болезни, которую я игнорировал, эта репутация усугублялась.

Карла нахмурилась:

– Но в этот раз, когда он позвал, ты пошел к нему. Почему?

Выражение его лица вселило надежду в ее сердце:

– Из-за тебя... и того, что ты сказала.

– Ты пошел из-за меня?! – воскликнула она. —Но, Джарид, я не говорила ни слова! Ты ведь не спрашивал моего мнения.

Джарид покачал головой:

– Тебе не надо было ничего говорить. Ты была рядом, делила мою постель, радовалась вместе со мной и лечила меня.

– О, Джарид... – сказала Карла и больше ничего не смогла произнести. Ей мешали говорить слезы.

– В больнице дела были плохи, Карла, – сказал Джарид подавленно. – Когда я приехал, он не узнал меня. Так я и сидел возле него и ... Я понятия не имел, что скажу ему, если он узнает, но...

Джарид тяжело вздохнул.

– ...Ночью с ним случился припадок или что-то в этом роде. Врачи засуетились вокруг, меня выгнали из палаты. Его положили в одну из палат постоянного контроля – ну, знаешь, где все стены прозрачные? – Он вопросительно поднял брови и, когда Карла кивнула, продолжил: – Я стоял у стены и смотрел, как он борется за свою жизнь... и тут вспомнил твои слова о согласии... и вдруг я понял, что моя мать могла выбирать. Отец любил ее, как вещь, и ненавидел ее за это. Но без ее согласия он никогда бы не смог использовать ее... Когда врачи вышли, они смотрели на меня в удивленном смятении: старик в очередной раз пережил кризис! Когда я вошел, он был в ясном уме и узнал меня... Мы помирились, Карла. Я никогда не буду любить его, но ненависть прошла. И мне кажется, это кое-что значит...

– Нет, Джарид, – мягко поправила она, – это значит очень много.

Некоторое время он молчал. Затем поднял руку и коснулся ее волос:

– Мне нравится, когда твои волосы распущены... Я говорил тебе?

– Да, – сказала Карла, чувствуя, как тает от нежности ее сердце. – Каждый раз, когда мы занимались любовью...

Его рука вдруг замерла, а голос охрип от не свойственных ему ноток неуверенности:

– Я был страшно груб с тобой нынешним утром... Мне нет прощения... и нет другого объяснения, кроме того, что ты ужасно была нужна мне... Я не совладал с собой, а этого со мной никогда не бывало...

Она протянула руку и погладила его нахмуренное лицо:

– Я понимаю.

– Но ведь я использовал тебя!

Она в притворном удивлении подняла брови. Джарид рассмеялся:

– С твоего согласия?

Она рассмеялась вслед за ним:

– Конечно.

В его глазах замерцал свет, всегда волновавший ее. Он обнял ее.

– Ты по-прежнему испытываешь ко мне влечение, Карла? – шепотом спросил он.

– Нет.

Она почувствовала, как напряглось его тело. Он развернулся и положил ее на спину, а сам склонился над ней.

– Нет? – спросил он требовательно. – Как ты можешь так говорить после того, что было сегодня утром? Черт возьми, Карла. Ответь мне!

– Ты еще любишь меня? – ответила она вопросом.

– Да! Я люблю тебя! – прорычал он. – А теперь скажи, почему твое влечение исчезло?

Карла безмятежно улыбалась:

– Потому что я люблю тебя... а влечение и любовь – две совершенно разные вещи.

Он засмеялся. Сначала тихо, а затем неудержимо.

– А знаешь, ты права. Мне кажется, у меня тоже было влечение... Но это – небо и земля... Влечение – неплохая штука, – сказал он, наклонившись и пылко целуя ее. – Но любовь во сто крат лучше.

– Да...

И, лежа в золотистых лучах заходящего солнца, они продолжали доказывать эту мысль.

В качестве свадебного подарка Карла преподнесла Джариду портрет его деда.