— Мне очень интересно познакомиться с этой семьей, — холодно сказала она.

— А Бэти заинтересовалась тобой. Спрашивала меня, красива ли ты.

Чудные глаза Ады остановились на нем беспокойно и взволнованно.

— Я сказал только правду.

— Зачем мне красота! — шепнула она, отворачивая побледневшее лицо и полные скорби глаза.

Он не заметил этого, как и многого не замечал в том состоянии притупления всех чувств, в каком он находился с некоторого времени.

— Я уверен, что ты полюбишь Бэти, — произнес он спустя мгновение.

— Очень бы этого хотела!

Он даже не обратил внимания на ее холодный, равнодушный тон.

— Но ты должна мне искренне сказать, какое она произведет на тебя впечатление.

Ада обещала и сразу же перевела разговор на другую тему. Этим вопрос был исчерпан, и уже ни в этот день, ни в следующие они больше не касались его, всецело занятые проектом большой мистерии о Христе, которую Зенон намеревался писать. Он так был поглощен этой идеей, что не замечал ничего вокруг.

— Знаешь, я чувствую себя как бы беременным, — сказал он однажды, здороваясь с Адой. — Образы, которые я ношу в себе, просятся на свет Божий. Ты не можешь себе представить, как иногда мне бывает страшно в этой толпе. Сегодня утром меня осаждали мои крестьяне, хотят идти на Рим!

Ада, понимавшая, о чем он говорит, спросила с любопытством:

— И ты их пустишь?

— Должен! Пусть идут разрушать нашу подлую жизнь. Он поведет их покорять мир, укреплять свое небесное царство. Окончательный бой произойдет в Риме в замке Ангела, — они будут там осаждать всех королей и власти+елей земли. Ужасная борьба за господство над миром и жизнью, борьба за будущее!

— И победят? Должны ведь победить! — шептала Ада, как бы прося его об этом.

— Увы, должен победить грубый жизненный инстинкт! Мне ужасно жаль Христа и моих крестьян, но для них уже нет места на свете — они должны погибнуть!

Он говорил с такой глубокой грустью, что ее глаза наполнились горячими слезами.

— И уже ничто не может спасти их, они погибнут, потому что в мире есть место только для торговли и фабрик. Идеал современного человека — наслаждаться! Больше он ничего не требует. Поэтому Христос должен проиграть последний бой. От Него все отрекутся, предадут Его наиболее верные. Я даже уверен, что Его опять распнут на всех перекрестках и во всех сердцах, а имя Его предадут позору и надругательствам. Люди хотят только размножаться, жрать и околевать, а Христос мешает им окончательно погрязнуть в скотстве, указывает какие-то иные цели, мешает наслаждаться, блуждает среди них как упрек их подлой совести. Поэтому — долой его! Долой все вопросы, которые выводят из равновесия! Я не христианин, но я люблю этот чудный образ Назареянина, люблю Его, как крик печальной души, прорывающийся во все времена и среди всех народов. Бедный мечтатель, святое видение всех сердец, томящихся по бессмертию! Истинно сказал он ученикам своим: «Царство мое не от мира сего». Правда, не было ни одного мгновения, в которое бы Он царил на земле. Исповедовали его уста и церкви, но сердца человеческие отрекались от Него постоянно. Его славили в храмах, а Он уже лежал мертвый, убитый предательством и отречением. Он в этом не виноват, это другие, жадные до власти, запятнали Его мечты и сон о человеческом счастье превратили в холодную, рационалистическую государственную систему. В их руках мистический цветок мечты превратился в скипетр, которым они загнали человеческое стадо в подземелья, откуда уже нет выхода. Они опутали людей страхом и захватили власть над ними путем насилия. Христианство восторжествовало, но Христа в нем никогда не было, никогда!

— Жизнь ужасна, — прошептала Ада, взволнованная до слез.

— Ужасны только люди. Жизнь сама по себе — добро, но мы сделали из нее муку для себя самих и мерзость. В этом и состоит вечная трагедия.

Они расстались грустные, но еще крепче связанные общностью мыслей и чувств.

В субботу, когда они все вместе возвращались из дворца Бертелет, Зенон спросил Аду:

— Вы помните свое обещание?

Она вопросительно поглядела на него, не догадываясь, о чем он говорит.

— Вы обещали мне сказать, какое впечатление произведет на вас мисс. Бэти.

— Очаровательная барышня! — воскликнула Ада не задумываясь, но таким тоном, что Генрих сделал беспокойное движение.

— Она сегодня была в плохом настроении, — заметил Зенон, вспоминая, как Бэти была робка и с каким тревожным любопытством поглядывала все время на Аду и на него.

— Оригинальная семья, — все, точно живьем, взяты из английского романа, — сказал Генрих.

— В особенности тетки. Мисс Эллен дала мне целую пачку брошюр.

— О назначении женщины? Я наизусть знаю всё эти бредни старых дев. Она принадлежит к секте «этических евангелисток».

— А мне мистер Джо рассказывал такие необыкновенные вещи из своих путешествий в Бирму, что мне они показались совершенно фантастическими.

— Нет, ой наверняка не фантазировал, вся эта семья — люди, достойные во всех отношениях.

— Но приняли нас чересчур по-английски. Можно было получить насморк в этой возвышенно-ледяной атмосфере.

— А ты предпочитаешь наши обычаи, когда от порога целуются, за ужином пьют за любовь и дружбу, к утру провозглашают брудершафт, а на следующий день не узнают друг друга?

— Все же я предпочитаю это, чем такую скучную церемонность, — настаивал Генрих.

Ада замяла неприятный разговор, и они отправились в Грин-парк, так как погода была удивительно хороша, было тепло и сухо. Толпа заполнила все аллеи и широкие газоны. Сумерки уже начинали опускаться голубоватым туманом, затихал городской шум, стали зажигаться огни. Они остановились перед девочками в белых платьях и накидках, с увлечением игравшими в футбол. Вдруг Вандя испуганно шепнула:

— Мама, эта дама опять на меня смотрит.

Ада прикрыла собой девочку, ища глазами зловещую даму. Та стояла в нескольких шагах от них, одетая, как и раньше, во все черное; волосы были, как медь, лицо странно-бледное, губы красные, как кровь, глаза синие и жестокие.

— Пан Зенон!

Ада хотела обратить его внимание на эту даму.

Но Зенон не слыхал, как бы загипнотизированный неожиданным появлением Дэзи. Она улыбнулась ему и исчезла в толпе, и он напрасно искал ее глазами.

— Видите, вон та рыжая дама… там, у клумбы.

Он неохотно поглядел в указанном направлении.

— Уже исчезла! Я встречаю ее сегодня уже в третий раз; она так пристально смотрит на Вандю, что это невольно обращает на себя внимание. Удивительно красива, но в ней есть что-то демоническое.

— Демон и в то же время Мадонна, — шепнул он невольно.

— Вы ее знаете?

— Я ее видел мельком, и у меня невольно возникло это сравнение.

Аде хотелось продолжить разговор об этой странной незнакомке, но Зенон сослался на какое-то неотложное дело и уехал домой.

Он не ошибся в расчете и нагнал Дэзи еще на лестнице.

— Я был уверен, что это вы! — весело заговорил он, но, сразу охлажденный ее небрежным рукопожатием, молча стал подыматься по лестнице. Его сковывал ее гордый, пронизывающий взгляд, мерцающий фосфорическим сиянием и вводивший его в непонятное смущение.

— Вы давно приехали? — решился он наконец спросить.

Губы ее шевельнулись, и какой-то шепот повеял ему в лицо. Он не услышал слов, но его охватило непонятное очарование самих звуков.

Проводив ее до дверей квартиры, Зенон намеревался уйти.

— Вы будете сегодня на сеансе Блаватской?

— Я, собственно говоря, обещал, но, но…

— Но вы придете, прошу вас об этом, — повелительно шепнула она, прощаясь.

Очутившись в своей квартире, он машинально зажег свет, сел за письменный стол и застыл над начатой сценой из мистерии. Он снова переживал эту неожиданную встречу с Дэзи, вспоминал каждую мелочь, воспроизводил в памяти каждый ее взгляд и каждое слово, мысленно всматриваясь во все с величайшим вниманием. И все это показалось ему до того странным, что бурная волна беспокойства залила его сердце, окончательно выведя его из равновесия.