Изместьев был настолько измотан допросом, что даже не защищался нелепо выставил руки и отклонился, оберегая лицо.

— Никитич, — попросил он.

Иван нехотя приподнялся, обхватил разъяренную женщину сзади и стиснул.

— Придется обеспечить безопасность, — сказал Изместьев. — И тишину.

— Попробуем.

Тужилина ругательски ругалась и сопротивлялась отчаянно.

— Бабун-я дорогая, — оторвав от пола, Иван покружил ее, как малого ребенка. — Смирно. Не бузи.

Она рычала, сучила ногами, пыталась его укусить.

— Я кому сказал?

Севка выхватил из запечья веревку, и вдвоем они вынесли ее на веранду.

Вскоре крики там прекратились.

— Ничего страшного, Павел Никодимыч. Не волнуйтесь, — успокаивал Хопрова Изместьев, платком вытирая шею, лоб, потные ладони. — Скандал нам сейчас ни к чему. Вероятно, беседа наша не для женских ушей. Вы согласны?.. Пусть Евдокия Николаевна займется хозяйством.

Вернулись ребята. Иван был туча тучей.

— Завязываем, что ли?

— Никитич! Держите себя в руках.

— С тех пор как с вами связался, я только этим и занимаюсь.

— Потерпите, осталось немного. Еще один акт.

— Ладно, Иван, — сказал Севка. — Первый тайм мы уже отыграли.

Иван раздраженно уселся на табурет.

— Ну? Врубать?

— Павел Никодимыч, Вы отдохнули?.. Продолжим?.. Итак: «озеро».

Хопров смотрел на Изместьева пугливо и недоверчиво. — Внимательнее. Прошу вас, Павел Никодимыч. «Озеро»… Так. Хорошо. Спокойнее… «Изгиб»?.. Нет?.. Вот оно что. Записываем, «гибель, гибнет». Слышите, товарищи? Озеро гибнет… Прекрасно. Поедем дальше. «Небо».. Что?.. «Мало»? Как это — мало?.. А впрочем… Запишите: неба — мало… Так. Теперь — «ложь»… Прекрасно… «Противно». Запомним. Вам противна всякая ложь… «Боль»… Так. Пишите: «ерунда»… Замечательно, Павел Ннкоднмыч, очень хорошо, — и снова возвысил голос: — «Молодежь»!

— Нажим.

— Правильно, так и должно быть… Не торопитесь…

«Надо»?.. Что-что?.. «Надо есть»?.. «Хуже горя»?.. Не понимаю, какое-то длинное слово… А, вот оно что. Запишите: «надоела хуже горькой редьки». Про вас, между прочим… Хорошо, Павел Никодимыч. Спокойно. Мы движемся к финишу. Еще немного… «Собака»!

— Дрожит.

— Вижу… «Да». Запишите: «да»… «Сторож»!

— Нажим. Сильный нажим.

— «Низость»!

— Нажим.

— Он отвечает: «да». Все время одно и то же: «да, да»… «Плач»! Плач взрослого человека. «Плач»!

— Дрожит. Сильно. Нажим.

— Он вспомнил. Видите? — воскликнул Изместьев. — Он все вспомнил! Мы были правы! Вспомнил! — Лицо его победно высвстилось. — Запишите: «лай». «Плач — лай»… Ax, какой же вы молодчина, Павел Никодимыч… «Издевательство»!

— Сильное дрожание. Очень сильное.

— «Атака»!

Хопрова качнуло в сторону. Он крупно задрожал.

— Нажим! Сильный нажим!

— «Удар»!

— Он просто каменный!

— «Я». Запишите: «я, я».

В глазах Хопрова мелькнул безумный злой сверк.

С неожиданной силой он выдернул у Ивана руку и, хрипя, попробовал приподняться.

— Хана, — вскочил Иван. — Не могу больше! Пошли вы…

— Достаточно, все, — торопливо заговорил Изместьев. — Все. Это все. Успокойтесь. Извините нас, Павел Никодимыч. Успокойтесь. Прилягте, пожалуйста, — он обнял Хопрова за плечи. — Вы даже не представляете, как нам помогли. Все. Больше не будем. Спасибо вам. Большое спасибо. Ложитесь, отдыхайте. Сейчас придет Евдокия Николаевна…

— Сваливаем?

— Минутку. Там пленка осталась?

— Навалом.

— Запишем сюда же. Недостающее, — сказал Иэместьев. — Чтобы ни у вас, мои дорогие, ни у Кручинина — никаких сомнений. Последний штрих.

— Мужик! Эй! Обожди!

— Не слышишь, что ли? — Притула грубо развернул меня за плечо. — Охамел тут совсем?

— В чем дело? Что вы хотите?

— В лоб тебе закатать. Желаешь? Могу.

Залаяла Цыпа. Некстати весьма.

— Свянь, — сказал Агафонов. И мне: — Извини, батя. Нормально. Ты кто? Не сторож случайно?

— Что вы хотите?

— «Жигулевича» не видал? Белый такой, грязью заляпанный. Не видал?

— Здесь? На пруду?

— Сам из деревни?.. Ладно, неважно. Вон наше Привольное. Вторая хата с краю. Там «Жигулевич» стоял. Два дня.

— А сейчас тю-тю, — разъяснил Притула.

— У вас украли машину?

— Допер.

— Сочувствую.

— Ты же ходишь здесь. Не видел, когда уехала?

— А сами вы? Ничего не слышали?

— Спали мы, батя. Черт.

— По ночам, молодые люди, я тоже сплю. Утром делал обход. Тем не менее при всем желании я не мог видеть, кто и когда уезжает из вашей деревни. Не мой объект. Да и видел бы, не отложил в памяти. Ни к чему.

— А ты кто вообще-то? Правда, сторож? Разговариваешь как-то не по-советски.

— Может быть, я пойду? С вашего разрешения. Не понимаю, отчего мои слова так задели Притулу.

Он вышел из себя.

— Мы не люди для тебя, да? Брезгуешь, да?.. Уу.

Чпокнул бы промеж глаз.

— Не заводись. — Агафонов сдерживал приятеля как мог.

— Заткни собаку!

Цыпа, как на грех, лаяла взахлеб.

— На нервы действует!

Агафонов решил ее приманить.

— Кыс. Кыс. Иди сюда. Воротничок сделаем. Шапочку. Не бойся. Иди.

Я закричал:

— Цыпа! Не подходи! Чужой! Цыпа!

— Прикрой варежку!

— Цыпа! Убегай! Уходи!

— Умолкни, тебе говорят! Тварь.

— Цыпа! Домой! Беги, Цыпа! Домой!

Притула сбил меня с ног.

— Лежи и не дрыгайся. — Коньячным перегаром он дышал мне в лицо. Я услышал жалобный собачий взвизг. А потом увидел Агафонова. Он нес мою Цыпу, одной рукой держа ее за загривок, а другой, как намордником, прихватив ей пасть, чтобы она не кусалась.

— То-то же, — Притула пнул меня и отпустил.

— Сволота, — сказал Агафонов. — Представляешь? Цапнула… Больно, зараза.

— Отпустите, — говорю. — Прошу вас.

— Заныл.

— Что мы вам сделали?

— Разговаривать не умеешь.

— И она тоже, — сказал Агафонов. — Сейчас камушек на шею и в воду. Как думаешь, выплывет?

— Лафа, — радовался Притула.

— Не делайте этого.

— Тебя не спросили. Дохлятина. Вшиварь. Во — понял?

— Молодые люди… Предупреждаю.

— Славка! — Агафонов заметил, что я достал поводок.

— А, ты так?

Я бросился выручать пса. Притула подсек меня, сбил с ног. Придавил и стал выкручивать руку. Я вскрикнул от боли.

— Дай я ему врежу! — Агафонов схватил Цыпу за задние ноги и размахнулся. — Смотри, козел!

Цыпа извивалась, визжала и плакала.

— Прошу вас… Не делайте этого.

— Ка-а-ак шарахну сейчас!

Я пополз к нему на коленях.

— Прошу… Только не это… Все, что хотите… Меня. Лучше — меня… Пожалуйста. Прошу вас.

— Во дает.

— Ну, пожалуйста… Я вас очень прошу.

Цыпа охрипла от визга и лая.

— Штуку даешь?

— Что?

— Стольник, чего, — объяснил Притула.

— Деньги? Сто рублей?.. Боже мой, да конечно. Найду. Непременно найду. Я займу.

— Где ты займешь-то? Займет он.

— Сейчас надо, батя.

Я говорю:

— С собой таких денег не ношу. Но я найду. Сегодня же. Можете мне поверить. Соберу. Отдам.

— Не, — сказал Агафонов. — Деньги на бочку.

Тотальное унижение. Я просил их, умолял, уговаривал.

— Пойдемте. Здесь рядом. Отдам все, что у меня есть. Слышите? Все. Деньги, книги, магнитофон, приемник, одежду.

— Ха, — сказал Притула. — Мы пойдем, а там нам — крышка.

— Лесом. Никто не увидит.

Агафонов поднял над головой несчастную Цыпу.

Самое страшное, как я теперь понимаю, что он играл в это, радовался, как ребенок.

— Раз!.. Считаю до трех. Раз!

От безвыходности, от беспомощности я буквально завыл.

— Не-е-ет!

— Два!.. Два с половиной!

— Не-е-ет! — Я катался у него в ногах. — Не-е-ет!

— Два с половиной!.. Три!

Он с размаху ударил ее оземь. Она страшно, коротко взвизгнула. И затихла.