-- Неужели ты до сих пор не понял, что за тобой установлена слежка,-ты, болван?! -- заревел тренер.

Эта черная машина на пустынной улице! Хьюго опустил голову -- он был сильно разочарован в Сибилле. Как она посмела быть такой подозрительной? И откуда у нее деньги на оплату частных детективов?

Большие руки тренера нервно дергались на крышке стола.

-- Ты что, сексуальный маньяк?

-- Нет, сэр.

-- Заткнись! -- заорал тренер.

-- Как угодно, сэр!

-- Только не подумай, что это я организовал за тобой хвост,-- дело куда хуже. Хвост за тобой установлен по требованию спортивного комиссара.

Хьюго с облегчением вздохнул: значит, не Сибилла. Слава Богу! И он поспел так думать о ней!

-- Я выкладываю свои карты на стол, Плейс! -- заявил тренер.-- Контора спортивного комиссара давно проявляет к тебе повышенный интерес. Их работа -- следить за чистотой наших рядов. В этом я целиком на их стороне и хочу, чтобы у тебя не было на сей счет никаких заблуждений. В моем клубе есть только одно, чего я на дух не выношу,-- игрок с подмоченной репутацией. Хьюго прекрасно знал, что тренер не выносит около сотни других вещей, о чем время от времени и напоминает игрокам, но счел, что сейчас неподходящий момент, чтобы освежить его память.

-- Послушайте, сэр...-- начал Хьюго.

-- Заткнись! Если такой игрок, как ты, вдруг, ни с того ни с сего, начинает действовать на поле так, словно у него в голове под шлемом мякина, а не мозги, и действовать в средней линии защиты, причем все хуже от одной игры к другой, то, совершенно естественно, у них могут возникнуть подозрения.

Тренер, выдвинув ящик стола, вытащил темно-синюю папку, извлек оттуда несколько страничек напечатанного на машинке текста, и, вооружившись очками, стал читать, пояснив:

-- Это доклад, полученный из офиса спортивного комиссара.-- Пробежал глазами несколько абзацев, покачал головой, словно чему-то сильно удивляясь.-- Скромность не позволяет мне зачитать тебе вслух описания твоих сексуальных подвигов, но, должен признаться, твоя способность выходить в воскресенье на поле и играть после таких ночных боев, и это на протяжении целых недель, заставляет меня просто разинуть рот от благоговейного удивления.

Хьюго счет за благо промолчать.

-- До сих пор тебе везло,-- продолжал тренер,-- газеты пока ничего не пронюхали. но если что-то просочится в печать, я немедленно вышвырну тебя к чертям собачьим -- не успеешь даже снять краги, как окажешься за дверью. Ты меня слышишь?

-- Слышу, сэр.

Тренер теребил листочки в руках, бросая на них косые взгляды из-за бифокальных очков.

-- Кроме своей новой карьеры бабского угодника ты, судя по всему, еще проявляешь поразительную щедрость в раздаче направо налево драгоценных украшений. Только в одном ювелирном магазине в нашем городе менее чем за два месяца ты истратил более трех тысяч долларов. В то же время ты приобретаешь дом из восьми комнат, с бассейном; отправляешь жену в дорогостоящие отпуска по всей стране; вкладываешь пятьдесят тысяч долларов в недвижимость, и эту сделку вряд ли можно назвать законной; играешь в карты на большие деньги с самыми крупными в городе игроками; арендуешь собственную ячейку в хранилище банка и по наблюдениям набиваешь ее каждую неделю все новыми кучами денег неизвестного происхождения. Я знаю, какое у тебя жалованье в клубе, Плейс. Могу ли я поинтересоваться, откуда у тебя появился недавно столь значительный источник доходов на стороне, или ты сочтешь такой мой вопрос неприличным? -- Тренер, закрыв папку, снял очки и откинулся на спинку стула.

Хьюго хотел ему все объяснить, но слова почему-то застряли в горле. Все, что он считал благоприятными улыбками судьбы, в этой холодящей ему душу темно-синей папке превращалось в свидетельства против него: коррупция, незаконные, криминальные по характеру прибыли... Хьюго любил всех тех, кто любил его, и давно привык, что все вокруг желают ему только добра. И вот внезапно осознал, что есть люди, включая и тренера, которые готовы признать на веру все самое худшее, что им известно о нем, и погубить его из-за этого навсегда... Эта мысль лишила его дара речи; он беспомощно всплеснул руками.

-- Плейс,-- произнес тренер,-- я хочу, чтобы ты ответил мне на один-единственный вопрос, и если я обнаружу, что ты мне лжешь...-- И осекся, по-видимому нарочно, со значением.

Правда, не добавил своей обычной заключительной угрозы: "Я лично пригвозжу твои руки в стене раздевалки". Такое упущение приводило Хьюго в ужас и он молча, покорно ожидал страшного вопроса.

-- Плейс, ты получаешь какую-то информацию от своих приятелей, этих азартных игроков? Которые болеют за другие команды?

Волна стыда окатила Хьюго,-- никогда еще, кажется, ему не было так горько, так стыдно, как в эту минуту. Он вдруг разрыдался -- в рыданиях затряслось все его крупное тело, весом 235 фунтов.

Тренер в ужасе взирал на него, наконец проговорил:

-- Где твой носовой платок?

Хьюго вытащил носовой платок, всхлипнул.

-- Тренер, клянусь вам головой своей матери -- я никогда, ни разу не разговаривал ни с одним азартным игроком!

-- Мне не нужна голова твоей матери! -- зарычал тренер, но, кажется, слова Хьюго его убедили; он ждал, когда стихнут рыдания.-- Ладно, убирайся! И будь впредь осторожнее. Не забывай -- за тобой следят со всех сторон.

Вытирая платком глаза, Хьюго ничего не видя перед собой вышел из кабинета тренера. Их агент по связям с общественностью Брентаксис распивал пиво в раздевалке с каким-то седовласым человеком невысокого роста; у того на жилетке задержался пепел от сигареты Хьюго его узнал: Винсент Хейли журналист; ведет спортивную колонку. Попытался улизнуть,-- может, его не заметят,-- в такой день, как этот, нельзя давать интервью. Но Брентаксис его засек и позвал:

-- Эй, Хьюго, подойдите-ка к нам на минутку!

Бежать сейчас бессмысленно, понял Хьюго, это еще хуже. Хьюго уверился: всем вокруг него, всему миру уже известно, что он попал под подозрение. Попытался внутренне собраться, направляясь к этим двум; ему даже удалось изобразить на лице подобие невинной улыбочки сельского парнишки, правда весьма обманчивой.