Когда в 1928 году я приехала в Египет посмотреть недавно открытую гробницу Тутанхамона, то узнала, что в усыпальнице были найдены шарики ладана.

Начиная с самых первых династий фараоны использовали его как подношения богам Египта.

В Вавилоне ладан применялся в обрядах очищения, а также для того, чтобы умилостивить богов; курильницы благовоний были найдены при раскопках минойских захоронений на острове Крит.

Древние греки и римляне — в особенности римляне — в огромных количествах возжигали фимиам в своих храмах. Аромат ладана и дым служили зримым символом устремляющихся к небесам молитв людей, поклоняющихся своим богам.

Деревья, дающие самый лучший ладан, и самые лучшие мирровые кусты росли только в южной Аравии, и спрос на эти благовония повлек за собой небывалое развитие торговли.

Огромные караваны верблюдов с драгоценной поклажей пересекали весь Аравийский полуостров с юга на север. Протяженность этой «Тропы Благовоний» составляла 1700 миль.

Ричард Бертон был одним из самых выдающихся людей своего поколения. Он внес существенный вклад в литературу и географию, был поэтом, путешественником, солдатом, дипломатом, изобретателем, исследователем, археологом, лингвистом, антропологом; Бертон считался общепризнанным авторитетом в области различных религий и к тому же большим знатоком эротических скульптур и рисунков.

О нем написано много книг, но, глядя на его портрет, я неизменно думаю, что на самом деле ни одна из них не может претендовать на какую бы то ни было глубину. Он был слишком велик для века, в котором жил, слишком загадочен и незауряден.

Теперь, когда его больше нет, уже невозможно постичь природу того волшебства, которое окутывало его при жизни.

Наверное, дольше всех его будут помнить те, кто любит «Сказки тысяча и одной ночи»и знает, что Ричард Бертон был первым их переводчиком.

На мраморной мемориальной доске в Мортлейке, где он похоронен, рядом с изображением арабского шатра выбиты строчки сонета Джастина Хантли Маккарти:

О последний и благороднейший из странствующих рыцарей,

Английский солдат и арабский шейх,

О певец Востока…

1881 год

Возвращаясь к себе домой на Парк Лейн, маркиз Энджелстоун с удивлением думал, что ленч доставил ему удовольствие.

Обычно, получив от премьер-министра приглашение посетить дом номер 10 по Даунинг-стрит, он тут же мрачнел.

Бывали, конечно, приятные исключения — например, Бенджамин Дизраэли.

Но, к сожалению, он занимал эту должность только шесть лет, и маркиз считал, что в целом премьер-министры — на редкость скучные люди.

Поэтому нельзя сказать, что он с нетерпением ожидал завтрака в обществе нынешнего хозяина дома номер 10 мистера Глад стона.

К счастью, остальные приглашенные оказались чрезвычайно интересными людьми.

Главным образом они обсуждали проблемы внешней политики, а она всегда занимала маркиза гораздо больше, чем внутренняя.

Он с огромным интересом обсуждал с министром Индии ситуацию, сложившуюся на Востоке.

— Из-за присутствия русского посла они были вынуждены говорить вполголоса, и от этого беседа становилась еще увлекательнее.

Маркиз был умным и проницательным человеком и — хотя немногие из его друзей знали об этом — живо интересовался всем, что имело отношение к Востоку.

Он лелеял тайную надежду, что в один прекрасный день королева предложит ему пост вице-короля Индии или на худой конец губернатора той или иной части ее обширной империи.

Но пока — и маркизу это было отлично известно — он в глазах общества считался еще слишком молодым и, кроме того, чересчур ветреным.

На самом же деле маркиз был просто так красив и так богат, что женщин тянуло к нему как магнитом.

Больше того — стоило оказать одной из них внимание, как они тут же вцеплялись в него мертвой хваткой.

Но маркиз уже давным-давно твердо решил, что никогда не женится.

Эта тема, впрочем, не относилась к числу тех, которые он мог обсуждать с другими людьми.

Детство его было омрачено сознанием того, что отец и мать несчастливы вместе.

На людях они вели себя, как того требуют приличия, и никто ни о чем не догадывался.

Только домочадцам было известно, что на самом деле они почти ненавидят друг друга.

Мать маркиза была очень красивой женщиной. Мальчик обожал ее — и вместе с тем уважал отца и восхищался им.

Он сильно страдал оттого, что родители не могут ужиться вместе, и это оставило у него в душе след, который не изгладился даже сейчас, когда ему было почти тридцать три года.

Когда маркиз вспоминал об этом, он весь сжимался при мысли, что ему придется жить с женщиной не потому, что он ее любит, а потому, что этого требуют приличия. Он не сомневался, что она будет чувствовать то же самое и в конце концов возненавидит его.

Последнее, впрочем, было маловероятно, поскольку женщины считали его неотразимым.

Они бросались к нему в объятия прежде, чем он успевал узнать их имена.

Вместе с тем маркиз, не кривя душой, не мог не признавать, что его романы всегда продолжались недолго.

И всегда женщины надоедали ему быстрее, чем он им.

Он сам поражался, что красивая женщина, такая ослепительная и желанная в первую встречу, при более близком знакомстве оказывается — иначе не скажешь — «убийственно скучной».

Маркиз всегда точно знал, что она скажет в следующую минуту, и это его раздражало.

Даже не было необходимости гадать, о чем она думает.

Он пытался уговорить себя, что предназначение женщины в том, чтобы украсить своим присутствием дом мужчины и, естественно, его постель, а оттачивать ум можно в кругу друзей.

Но оказалось, что одной красоты недостаточно!

Его мучило, что самая пленительная красавица в те минуты, когда они не предаются любви, не способна разговаривать так, что ее стоило бы слушать.

»Почему Я такой?»— порой спрашивал он себя.

Но за все прожитые годы маркиз не нашел ответа на этот вопрос.

Выйдя из своего изящного экипажа, который он обычно использовал вечером, маркиз подумал, что погода на редкость хорошая.

Воздух был свеж, и даже вечером солнце еще пригревало, что довольно необычно для марта.

»Не проехаться ли мне верхом?»— подумал маркиз.

Он ступил на алую ковровую дорожку, брошенную на ступени. Когда маркиз вошел в парадную дверь Энджелстоун-Хауз, пожилой дворецкий, который служил еще у отца маркиза, шагнул ему навстречу и сообщил:

— Леди Эстер Уинн ожидает вашу светлость в гостиной.

Маркиз нахмурился.

— Разве вы не сказали ее светлости, что меня нет? — спросил он после паузы.

— Сказал и добавил, что мы не знаем точно, когда вы вернетесь, но она настаивала на том, что будет ждать.

Маркиз отдал шляпу и перчатки лакею и медленно поднялся по полукруглой лестнице к гостиной, которая была на втором этаже.

Эта комната идеально подходила для приема большого количества гостей.

Маркиз хорошо понимал, почему дворецкий не предложил леди Эстер подождать в кабинете.

Кабинет маркиза был гораздо уютнее, но дворецкий, как и остальные слуги, знал, что леди Эстер больше не играет важной роли в жизни маркиза.

Осенью у них был пламенный, но тем не менее не принесший маркизу удовлетворения роман.

Леди Эстер была очень красива и, несомненно, обладала самой совершенной фигурой из всех лондонских дам.

Однако вскоре маркиз обнаружил, что она, как и другие женщины, волнует лишь тело, но не разум мужчины.

В конце октября, с началом охотничьего сезона, он уехал из Лондона.

А вернувшись, не стал предпринимать никаких попыток возобновить тесные отношения с леди Эстер.

Как ни странно, это был один из немногих его романов, которые закончились без слез и взаимных упреков.

Ему были слишком хорошо знакомы трогательная мольба и те сцены, которые неизбежно сопутствуют разрыву.